Любовь твоя стала ядом

Пролог

— Я не смогу в этом фотографироваться!

Алик встает напротив, уперев руки в бока, и тяжело дышит. Я оглядываюсь вокруг: все наблюдают за нами, позабыв о своих делах. У открытых дверей примерочной столпились все, кто находился на площадке.

— Ишь ты, какая скромница, не может она, — фыркает кто-то из девушек.

Вслед за ней начинают возмущаться остальные. Рой их голосов звучит в ушах. Отдельные слова, вырванные из контекста, не несут в себе ничего хорошего. Но меня это не пугает, в отличие от перспективы фотографироваться полуобнаженной.

— Что тут происходит? — раздается мужской голос.

Все разом замолкают. Я поворачиваю голову и вижу Харуна. Сердце перестает биться. Только его тут не хватало...

Он стоит у входа в окружении девушек, одетых в нижнее белье и готовых к съёмкам. Харун выглядит уставшим: белая рубашка помята и закатана до локтей, глаза покраснели, будто он не спал несколько суток подряд.

— Алик, почему съёмки еще не начали?

Харун оглядывает меня с головы до ног и вопросительно смотрит на пухлого.

— А как тут начнешь, когда эта девчонка постоянно срывает все съемки? Она же принцесса – что хочет, то и делает, и никто ей не указ! Сейчас отказывается фотографироваться в нижнем белье, — отвечает тот и отходит от меня. — Я не могу работать с ней, Харун, она слишком многое себе позволяет!

Я в изумлении смотрю на него. Когда это из-за меня срывались съёмки? Это первый раз, когда я отказываюсь от них.

— Она ведет себя так, словно чем-то лучше нас.

— Если она не будет фотографироваться, то почему мы должны?

— Строит из себя святошу!

Из толпы раздаются возмущённые голоса девушек. Я смотрю на них, пребывая в шоке от того, как они всё перевернули против меня. Харун подходит ко мне и встает напротив, где до этого стоял Алик.

— В чем твоя проблема? — произносит он, четко выговаривая каждое слово.

— Я не могу в этом фотографироваться, — ненавидя себя за дрожащий голос, отвечаю я.

— Почему? Что у тебя есть такого, чего нет у остальных девушек?

Я молчу, отвожу от него взгляд, и он упирается в Джу, стоящую посреди толпы других моделей. Её лицо выражает сочувствие.

— Я спрашиваю, что у тебя есть такого, чего мы ещё не видели? — кричит он.

Я вздрагиваю от его голоса и отхожу на безопасное расстояние. Глаза наполняются непрошеными слезами.

— Стыдливость, — вырывается у меня.

Я чувствую тёплую влагу на щеках. Ненавижу себя за слабость, за то, что плачу.

— Я стесняюсь. Не могу стоять раздетой перед фотографом, — стараюсь объяснить я сквозь слезы.

Слышу смешки девушек. Мне хочется провалиться сквозь землю, раствориться в воздухе. Быть где угодно, но только не здесь. Со злостью смахиваю слёзы с лица.

— Где ты, по-твоему, находишься? В монастыре? Если ты стесняешься, то нужно было податься туда!

Поднимаю взгляд, смотрю в его жестокие, беспощадные глаза. Кажется, что меня засасывает трясина. Чувствую, как теряю контроль.

— Ножницы мне, — не переставая смотреть на меня, повышает голос Харун.

Я впадаю в замешательство, не понимая значения его слов. Ножницы? Зачем? В следующую секунду в руках Харуна появляются огромные ножницы. Я медленно пячусь назад, следя за его действиями. Не понимаю, чего он хочет.

Схватив меня за запястье, Харун останавливает и тянет на себя. Я срываюсь с места, ударяясь о его грудь. Делаю шаг назад. Пытаюсь сделать ещё один, но перед моим лицом возникают ножницы.

Я застываю в ужасе. Харун засовывает их за вырез на моей груди и начинает резать платье, обнажая грудь и живот. Затем выкидывает ножницы на пол и хватает свисающую ткань, обрывая её руками. Я не сопротивляюсь. Руки и ноги, замороженные от шока, отказываются подчиняться.

Вокруг стоит оглушительная тишина. Такая, что я слышу, как мои слёзы капают на пол. Ничего не чувствую. Меня нет, я – пустая оболочка. Словно со стороны наблюдаю, как Харун снимает с меня оставшиеся от платья куски. Я остаюсь в одном нижнем белье... Оглядываюсь вокруг, и перед глазами всё плывет. Вижу только размытые лица, в ушах стоит женский хохот.

— Тебе помочь переодеться или сама справишься?

Его стальной голос впивается в мозг. Это последнее, что я слышу перед тем, как тело обмякает и на меня опускается сплошная темнота...