Любовь зла - полюбишь

Пролог

Наказание, когда оно, наконец, настигает виновного, кажется обычно несправедливостью. Господь Бог действует инкогнито.

Кароль Ижиковский

Пролог

2006 год

Марина

- Приползла? Говорил же, что прибежишь еще,- бывший довольно ухмыляется.- Раздевайся и на колени.

Пальцы дрожат, я едва могу справиться с молнией на платье и крючками на белье. Андрей медленно расстегивает ремень на брюках, не отрываясь, следит за тем, как я снимаю одежду. От его голодного и жадного взгляда накрывает какое-то дикое, первобытное чувство.

Все о чем думаю, все чего хочу - это он. Он глубоко во мне. Берет меня куда захочет, грязно и развратно, мне все равно. Снимаю все, иначе наказания не избежать. Остаюсь голой, опускаю голову и медленно опускаюсь на колени перед ним.

- Руки,- слышится тихий приказ.

Протягиваю обе скрещенные в запястьях. Их тут же жестко захлестывает узкий поясок от моей юбки. От грубоватых, болезненных прикосновений кожу покалывает, чувственная волна разносится по телу.

- Подними голову…

Чуть поднимаю подбородок и замираю, боясь встретиться с его взглядом. Боюсь прочитать в нем безумие.

- Выше…

Его пальцы ныряют в волосы, больно стягивают у основания и резко откидывают голову назад. Ловлю дикий, почти безумный взгляд Андрея. Замираю, как кролик перед удавом. Вокруг горла захлестывается кожаный ремень. Не затягивает, оставляя петлю свободной.

От прикосновения прохладной кожи к шее, судорога пробегает по телу, скручиваясь в узел желания внизу живота. Там уже все горит, требуя откровенных ласк.

Андрей грубо толкает меня на пол. Едва успеваю выставить связанные руки и жестко приземляюсь на локти. Он давит на ложбинку на спине, заставляя сильнее прогнуться, выпятить ягодицы. Проводит головкой по влажным лепесткам, задевая клитор. Не могу удержать протяжный стон. Мужчина наваливается, прикусывает шею, мочку уха. Больно выкручивает сосок. Сладкая судорога пронзает тело, заставляя пальчики на ногах поджаться. С губ срывается крик. Он стягивает кожаную петлю сильнее, и жесткими, шершавыми губами терзает распухший рот.

- Нравится?- жарко выдыхает в губы и тут же отстраняется.

Хныкаю от нетерпения. От желания болезненная судорога сводит низ живота. Мышцы напряжены до предела.

Он тянет за ремень, заставляет приподняться и прогнуться назад, на миг прижаться к нему, ощутить мощь плоти, прижимающейся к ягодицам.

Крупная головка скользит по складочкам, дразнит и без того распаленное игрой лоно. Я рвано дышу, замираю, ожидая желанного вторжения. Но Андрей продолжает мучить, доводя до изнеможения. Пальцы пощипывают, выкручивают чувствительные соски. Он то натягивает ремень, перехватывая дыхание, то отпуская, давая отдышаться. Я не могу, не хочу, чтобы он останавливал опасную игру.

2000 год

Марина

- Мам, возьми его себе. Не могу я сейчас, тошно мне,- Марина зажала ладонью рвущиеся из горла рыдания. Стянула с белокурых волос черную кружевную тряпку.- Пусть хоть время немного пройдет. Я успокоюсь, Марсель переживет. Он еще ребенок, ему проще.

- Не дело ты говоришь, дочка,- покачала головой не старая еще женщина, одетая в черное.- Вам вместе надо быть. Я не отказываюсь, он мне не в тягость. Но тебе будет поддержкой – ты ему защитой. Горе потери надо переживать вместе. Вы семья, вам и плакать друг у друга на груди.

- Ну, какая поддержка из тринадцатилетнего пацана, мам,- налила себе водки молодая вдова и опрокинула рюмку.- Он не мужик. А мне мужик нужен, чтобы пережить. Понимаешь, мужик.

- Горе тебе глаза застило, Марин, иначе не говорила бы так,- качала мать головой.- Какой мужик-то. Год положено траур носить. Порядок такой.

- Го-о-од,- пьяно протянула блондинка.- Мне, мам, давно не двадцать, чтобы год дарить. Мне тридцать семь, скоро тридцать восемь стукнет. Да и Михаил святым не был. Может от любовницы ехал, когда в аварию попал.

- Не говори так,- покачала головою мать, убирая со стола после поминок.- О нем или хорошо, или никак.

- Решено, мам, Марс у тебя будет жить,- тяжело поднимается женщина. Не до него мне. Тошно и без его взглядов. Он ведь считает, я виновата в смерти отца.

Женщина ахает и обмирает.

- Да что ты такое говоришь, дочь,- она качает головой.- Какая твоя вина-то? Не ты же столб тот поставила у дороги.

- Мать-то Мишкина ему в уши напела, что я Мишку к водке приучила. Со мной он выпивать начал. Через это и в аварию попал,- блондинка зло сощурилась.- И за тебя говорила. Что ты батю на тот свет спровадила, и я такая же. Не живут с нами мужики долго. Дохнут как мухи. Черные вдовы мы. Во как!

- Это она от горя. Единственного сына потерять,- погрустнела женщина и тяжело опустилась на стул.- Бог ей судья.

Людмила

- Гера, это же не приговор,- я гладила мужа по руке.- С Сережкой все будет хорошо. Я буду сама с ним заниматься. Мне врач методики дал. Он ничем не будет отличаться от других детей. Я же два года с ним занимаюсь, он самый умненький и сообразительный в группе. Главное это дело не бросать.

Обернулась назад, где на сиденье спал четырехлетний светловолосый мальчик, обнимавший игрушечного зайца, и мягко улыбнулась.

- Это еще три года до школы. Потом в школе еще столько же,- темноволосый мужчина бросил на женщину быстрый взгляд.- Я надеялся с этого года ты пойдешь работать. Мне тяжело одному все на себе тащить. У меня планы. Хочу взять новую машину.

Этой еще двух лет нет. И она третья за два года. Как ребенок игрушки меняет. Я не против, давно отказалась от подарков на праздники и дни рождения. Обновок не прошу, только если одежда или обувь разваливаются. В продуктовый магазин не хожу, что муж сам хочет, то и берет. Я все приготовлю. Не бессребреница, конечно, но у сына диагноз. Если забросить его, перестать заниматься, он сам не сможет потянуть школьную программу. Меня об этом детский невропатолог еще в роддоме предупредил, и через полгода, как только Сережка начал что-то бормотать, я начала заниматься. Сейчас он ничем не отличается от других мальчишек. Но Гере сравнить не с кем, потому он не видит результатов. А диагнозы – дело темное для него – простого охранника московского супермаркета.