Любовники-рецидивисты

Любовники-рецидивисты

!!! В ТЕКСТЕ НЕПОДРОБНО УПОМИНАЮТСЯ НАРКОТИЧЕСКИЕ ВЕЩЕСТВА. НЕ ЯВЛЯЕТСЯ ПРОПАГАНДОЙ! УПОТРЕБЛЕНИЕ НАРКОТИКОВ ВЫЗЫВАЕТ ПСИХИЧЕСКИЕ РАССТРОЙСТВА, РАССТРОЙСТВА ПОВЕДЕНИЯ И ДРУГИЕ ЗАБОЛЕВАНИЯ, А ТАКЖЕ ЯВЛЯЕТСЯ ПРЕДМЕТОМ УГОЛОВНОЙ И АДМИНИСТРАТИВНОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ. !!!

И полетят черные искры,

Мы как любовники-рецидивисты:

Скованы тишиной вокруг —

Боги выключили звук.

1997

За зажмуренными глазами ярко светило солнце — июльское, если Саша правильно помнила. Шум морского прибоя нежно ласкал уставший разум, а волны приятно укачивали неподъёмное, точно налитое свинцом, тело. Вокруг не звучали назойливые голоса, не гудели машины — блаженая тишина: только Сашино утомлённое сердцебиение и плеск воды.

Мгновение спустя Саша открыла глаза.

Вместо солнца — потрескивающая жёлтым светом лампа, вместо моря — узкая ванна. Укачивающие волны — всего лишь медленное движение чужой руки, лениво свисавшей с правого края. И только небо настоящее, закованное в понимающе-нежном взгляде, заинтересованно заглядывающем в Сашино пустое лицо.

Воспоминания медленно возвращались: неудачная сходка, сорванная сделка, реки алкоголя в ближайшем к дому баре и короткая «белая дорожка» на десерт. А потом — тошнотворная вонь туалета, чьи-то настойчивые руки, знакомый аромат парфюма в салоне блестящего Jeep’а. Конечно, это Москва: никто другой не смел обращаться с Сашей таким варварски-заботливым образом, вытаскивая её с попоек и приводя в человеческий вид всегда педантично точной дозой налоксона¹.

Саша вдохнула побольше воздуха, собираясь с силами, и выдавила хриплое:

— Москва.

— М? — Миша отозвался мгновенно, ни на миг не отводя глаз.

— Снова ты мне, — Питер запнулась, прочистив горло, — кайф обломал.

— Снова, — Миша подтвердил, улыбнувшись с радостью, подобной ребёнку, довольному своей проказой. — Дай мне ещё немного времени, и я окончательно задушу весь твой наркотрафик.

Заставить себя проявить хоть какую-нибудь эмоцию оказалось сложно, но Саша всё ж таки добилась глухой усмешки:

— Попробуй.

— Смотрю, тебе полегчало, — Миша, сидевший на полу подле ванны, выпрямил наверняка разболевшуюся спину и коснулся другой, ещё сухой рукой воды, проверяя температуру. — Сама справишься?

Не найдя сил ворочать языком, Саша только кивнула. Миша не стал настаивать: кряхтя, поднялся на ноги и зашаркал босыми ногами к выходу из ванной. Питер это одновременно радовало и раздражало: ей не хотелось, чтобы Москва возился с ней, будто она немощная, но и не хотелось оставаться одной. Вся сотканная из противоречий, она смогла только бросить короткую просьбу, прежде чем Миша ушёл:

— Не закрывай дверь.

Не ответив, Москва лишь на мгновение оглянулся на неё и оставил дверь нараспашку, после торопливо скрываясь за поворотом на кухню.

Откинувшись назад, Саша медленно вздохнула, поморщившись от неприятного стеснения в груди. Тело казалось неподъёмным, в голове громыхала наковальня, а дрожащие руки совершенно не слушались. В этот раз синдром отмены настиг её многим раньше, и всё это — вина Москвы.

В объятиях тёплой, чуть остывшей воды становилось легче, но Саша принудила себя выбраться из ванны. Прохладный воздух мгновенно впился иглами в мокрое тело. Чертыхаясь, она трепещущими пальцами натянула свежую одежду и закуталась в махровый халат, после чего затопала прочь из комнаты голыми ногами.

На кухне не горел свет — его заменили сумрак петербургских белых ночей и подсветка литовской кухонной вытяжки. У плиты, неторопливо помешивая ложкой в кастрюле, стоял Миша. На застывшую у порога Сашу он не обратил никакого внимания, и одна часть Саши непременно обиделась. Другая — заставила подойти ближе и прижаться к напряжённой спине, вдохнув успокаивающий родной запах «Огней Москвы».

— Порядок? — тихо поинтересовался Миша, едва повернув голову в Сашину сторону.

Саша повела плечами, но ответила честно:

— Больно. И тревожно.

Свободная рука Москвы осторожно легла поверх Сашиных ладоней.

— Поедим и ляжем спать. Потерпи, родная.

Не отвечая, Питер прижалась крепче, прикрывая глаза.

Усталость последних двадцати лет навалилась на неё будто разом, одновременно, бескомпромиссно. В восьмидесятые, стоя на пороге грядущего разрушения, Саша понимала, что новые испытания неизбежны, но не представляла, что удар окажется сильнее, чем она могла стерпеть. Советский распад нарушил привычный мир многих городов, но отчего-то Саша чувствовала, что тонула только она одна: тонула в боли, в обиде, в собственных пороках. С фашистской удавкой на шее она знала, что должна непременно сохранить себя. А теперь смотрела на себя же в грязных зеркалах и не понимала, кто вообще она есть.

И единственной неизменной оставалось надёжное присутствие Москвы. Времена и люди менялись, и только Миша оставался всегда: когда Санкт-Петербург боролся за жизнь со стихией; когда Петроград на ощупь искал путь к новому будущему; когда Ленинград содрогался от немецких снарядов. И теперь, когда вернувший своё имя Санкт-Петербург гремел перестрелками и портовыми воротами, тоже.