Людоедова крепь

Людоедова крепь

Тяжёлая деревянная дверь ухнула об косяк с пушечным грохотом. Огруженная для пущей весомости ещё и дюжиной  слоёв масляной краски, тугой, злой пружиной и монументальной медной ручкой с завитушками – она одинаково туго поддавалась любому желанию войти в школу или же выбраться из неё на волю.

Но к третьему классу Федька уже приспособился к её вредному норову. Подумаешь, дверь какая-то… Чай не Мусыхина собака, с той уж точно не договоришься. Потому что злющая, как дракон и такая же зубастая. У Федьки всегда тряслись поджилки, когда приходилось бежать мимо забора, за которым она бряцала цепью, рыча надсадно и хрипло. Или бесновалась, заходясь в лае и сотрясая заляпанный грязью металлопрофиль. Детей она ненавидела особо, а гуляк-котов, говорят, разрывала на куски.

Федька мотнул белобрысой головой, отгоняя неприятные мысли и докучливую осеннюю муху. Попятившись к окну для разбега и взревев гоночной машиной, он ринулся на штурм. По дороге пихнув в угол Женьку и треснув рюкзаком по голове Славку, он шмыгнул в дверь, с которой в это время самоотверженно боролась математичка.

- Ох, Пенсков! – воскликнула она вслед. – Нет, чтобы помочь учителю! Кто тебя только воспитывал!

- Извините, Сан Сен, - крикнул тот, беря разгон со щербатых ступеней крыльца. – Я забыл!

- Лучше бы ты голову забыл! – наставительно и предсказуемо пожелала Александра Семёновна…

Федька летел над школьным двором, расставив в стороны руки, урча и петляя подбитым самолётом. Вот и школьная ограда с кустами смородины, вот и главная сельская улица с клубом и сельсоветом, вот и проезд, заросший бурьяном, ещё один… Если попетлять по таким переходам меж дворов, то быстро можно за околицу выбраться.

«Самолёт», фырча, гудя натужно горящим мотором, кренясь набок, дотянул кое-как до опушки леса и рухнул там с оглушительным взрывом. Взрыв в ворохе жёлто-красной листвы вышел весьма живописным. Не успело опасть пламя, как на погибший самолёт рухнули настигшие его вражеские истребители. Вместе с полутонными ранцами, сумками со спортивной формой и сменкой.

- Сдавайся! – возопили истребители, колдыбанясь в пушистых листьях. – Сдавайся, гад! Мы из спецназа!

Федьке заломили руки, воткнув носом в прелую землю.

- Сдаюсь, дураки! – засипел пленный.

- Вообще, что ли! – заорал Федька пронзительно, плачуще, вскакивая на ноги.

- Да ладно, - Женька по взрослому сплюнул в траву. – Разнылся…

- Ага! – голос Федьки звенел и дрожал. – Тебя бы носом в землю потыкали!

- Ребя! – окликнул Славка. – Тихо вам! Забыли что ли?

Все умолкли, прислушиваясь к тишине. Где-то высоко ветер пошевелил кронами деревьев, просыпав на землю медленный золотой дождь. Он вспыхивал в осеннем солнце, отражая его, поглощая его, сам светясь тысячами маленьких солнц…

- Точно идём? Не сдрейфите?

- Кто тут сдрейфит? – шмыгнул носом Федька и утёрся грязным рукавом. – Сам не обосрись.

Покидав под дубом Карамалом ранцы и пакеты, мальчики двинулись в лес.

- Постереги, - обернувшись, попросил его Славка. – Если Бунжа набредёт и порыться в вещах захочет, можешь проткнуть ему веткой глаз.

- Не надо глаз! – испуганно зашептал Федька. – Ты что!

- Ладно, - уступил Славка. – Пусть тогда наступит пяткой на острый сук.

Карамал кивнул кроной, прошелестел вослед предостерегающе – не ходили бы вы! Мало ли что ждёт за поворотом…

- Не бухти, - отмахнулся Женька. – Старый он уже, вот и поучает вечно и бурчит, как бабушка моя: того нельзя, сего неможно. Ой, простудишься! Ой, упадёшь! Ой, отравишься! Прям спеленала бы да положила в люльку – кабут не человек я уже взрослый, а младенец какой…

- Эт твоим родителям нужно просто нового ребёнка завести, - со знанием дела посоветовал Федька, - тогда отстанут. Меня тож всё поучали, зубы чистить заставляли и уши мыть чуть не каждый день! А как Машка родилась, так даже про уроки не всегда спросят. Красота!

Идущий впереди Славка остановился вдруг, поднял руку. Ребята замерли. Далёкий, холодящий душу вой разнёсся по лесу, дробясь о деревья, отряхивая на землю пригоршни листьев…

- Ну что? – спросил, оборотясь. – Дальше идём?

- Забздел? – хмыкнул Женька.

В листве вдруг что-то блеснуло. Он нагнулся, и потянул на себя из-под рассыпающегося лесного ковра сверкающую полоску стали. Ладный, будто по Женькиной руке, меч заставил мальчишек восхищённо охнуть.

- Везёт же…

- Подождите, ребят! – Женька присел. – Тут целый оружейный склад заначен. Это тебе, - протянул он Федьке лук со стрелами, - а это тебе, - Славка обхватил двумя руками громадную шипастую булаву. – Теперь я не Женька, а рыцарь Теодорус Печальный. Ясно?

- Чего печальный-то?

- Так положено рыцарям. Они всегда скорбят о тех победах, что ещё не совершили, о неубитых драконах, которые людей умучивают, о неспасённых принцессах. Потом победят, обрадуются немножко, и снова скорбят – об убитых драконах и принцессах, которые всю плешь проели…