Люся

Люся

В автобусе Лёшку разбудила тётка, причитавшая, что, мол, совсем эта молодежь обнаглела, места не уступит. Лёшка в долгу не остался и наорал в ответ, что совсем у тёток совести нет, я, может, с ночной смены в больнице еду. На самом деле Лёшка ехал с попойки дома у Студня и было ему не до тёток: он был недотрезвевший и невыспавшийся. В общем, поспать не получилось, потому что к дискуссии подключилось ещё полавтобуса тёток, ехавших невесть куда поздним субботним утром. И нет бы нормально попросить — Лёшка из принципа собрался сидеть сиднем до конечной, хотя ему туда было не нужно. Благо тётки, окрестив его хамом и бестолочью, угомонились быстрее, и он проехал только одну остановку.

Погода стояла унылая, небо затянуло беспросветной ноябрьской пеленой и идти было сонно, хотелось курить, но, пошарив по карманам, Лёшка нашёл только помятые спички, а сигареты он то ли докурил, то ли забыл у Студня в хламовнике. Денег тоже не было, но их не было и до хламовника. Лёшка попытался стрельнуть сигарету у пробегающего мимо студента, но тот шарахнулся в сторону и соврал, что не курит. Обозрев себя в витрине магазина, Лёшка символично плюнул на пальцы и пригладил вихры, что не произвело на них никакого эффекта: они продолжили так же торчать дыбом. На куртку налипли какие-то крошки — смахнул, колупнул кляксу на штанине — осталась; ну ладно уж, с кем не бывает, мимо рта пронёс рюмку.

В общем, покурить не светило, и Лёшка, ускорив шаг, перемахнул через Ворошиловский, а заодно и Пушкинскую, только уже на красный, ну а что стоять, если никто не едет. Тут его окликнули, но Лёшка уже и сам заметил облепившую «козинаки» Мулину компанию.

— Люся, не проходите мимо! — идиотски орал Муля.

Муля на самом деле был Эмилем, но до Эмиля ему было как до Москвы раком, а вот на Мулю он, на Лёшкин взгляд, походил очень даже. Муля на легко вошедшее в обиход имя обиделся, но Лёшку Люсей окрестил не поэтому, а, как он утверждал, потому, что Лёшка по пьяни ко всем ластился, что было безбожным враньём — ну если только пару раз, когда он надирался до пузырей, но а кто в таком состоянии не Люся. В общем, Лёшка хоть и частью этой компании себя не считал, не мог не согласиться, что добавлял им колорита; особенно идиотски было представлять их новым людям: здрасьте, вот Муля, Люся, Зураб и Владик. До кучи иногда собирались Студень и прочие разные люди, которых Лёшка редко запоминал.

Он остановился напротив компании. Муля сидел на «козинаке» и побренькивал на укулеле что-то бессвязное. Зураб тоже сидел, уткнувшись при этом подбородком в дарбуку. Двухметровый Владик торчал рядом стоя.

— Только одиннадцать утра, а ты уже кривой, Люся, — оперным басом возвестил Владик и протянул свою ладонь размером с палтуса. Лёшка, пожав её, зыркнул на него снизу вверх.

— Неправильно ты, Владик, акценты расставляешь.

Он пожал руку Муле и ловко выхватил сигарету у него из-за уха.

— Отдай, не для тебя лежала.

— На! Я её уже обслюнявил.

— Фу, свинья ты.

Муля сигарету забирать передумал, и Лёшка достал свои помятые спички, почиркал, закурил наконец-таки. Последним он поздоровался с Зурабом, тот приподнялся, зажав дарбуку коленями, и энергично потряс его ладонь двумя руками.

— Пацаны, а хотите анекдот? — спросил Лёшка с сигаретой во рту. — Встречаются как-то грузин, два русских, укулеле и дарбука…

— Вот ты, Люся, умный, лучше б придумал, что нам сыграть новое, — сказал Муля.

— Легко. Давай! — Он протянул руку, растопырив пальцы.

— Не обслюнявишь?

Лёшка закатил глаза и взял укулеле.

— Спорим, я за полчаса больше вас заработаю?

— Нашёл баранов, Люся, с тобой спорить, — пробасил Владик.

Зураб рассмеялся, обнажив в улыбке все зубы разом.

— Упыри, — констатировал Лёшка.

Тут он, конечно, сам был виноват. Мулина компания быстро просекла, что Люся спорит только, когда на мели, и костьми ляжет, чтобы срубить денег. Надо было раньше об этом подумать и пару раз, будучи при средствах, поддаться, но Лёшка при средствах бывал нечасто и расставаться с ними за так мешал инстинкт самосохранения. В общем, светил ему от силы полтинник мелочью.

Лёшка сел на «козинак» напротив. Сперва он выглядел так, будто укулеле впервые в руках держит, повертел её так-сяк, бренькнул что-то корявое. Муля и компания, усевшись в ряд, смотрели на него и посмеивались. Ковырялся Лёшка, пока не закончилась и не отвалилась сигарета. И тут же пошла у него мелодия вместе с песней. Пел Лёшка обычно, но не фальшивил.

— In the town where I was born
Lived a man who sailed to sea
And he told us of his life
In the land of submarines…

Зураб заржал, опознав битловскую «Жёлтую подводную лодку».

— Люся, ты гений, а! — крикнул он.

Муля тоже посмеялся, Владик похлопал ладонями-палтусами. Лёшка запел веселее и встал с «козинака».

— So we sailed up to the sun
(хабар соберите, ну)
Till we found a sea of green…

Все трое поднялись и стали, как придурочные, расхаживать по Пушкинской туда-сюда битловской походкой, Зураб — с дарбукой под мышкой, Владик — с шапкой для сбора хабара. Шапка была красная с большим бубоном, и понемногу в неё посыпалась мелочь, проходящий народ повеселел, кто-то даже останавливался послушать. Лёшка вошёл в раж, спел ещё «Come together» и «All you need is love», а потом охрип от сушняка, и представление пришлось закончить раньше, чем истекли полчаса.

Оказалось, что собрали целую сотню. Владик философски изрёк, что на такой хабар и гульнуть можно, так что Лёшка поспешил рассовать мелочь по карманам.

— Извините, пацаны, мне надо.

— На что тебе деньги, Люся? — спросил Муля. — Сигареты тыришь, жрёшь у Студня.

— У меня, может, свидание.

Зураб присвистнул.

— Очень интересно, кто на твою морду, Люся, клюнул.

— Не морда в человеке главное, Владик. Ты-то со своей должен понимать.

И он стал рассказывать про кассиршу из «Магнита», с которой флиртовал на прошлой или позапрошлой неделе, приписал ей чёрные глаза и вообще наврал с три короба, что красавица, умница, читает Достоевского, учится, работает, кормит сирых, а пока не начали расспрашивать, быстро попрощался и удрал.