Лютая зима

Лютая зима

Этой зимой исполняется ровно  год, как не стало Василисы. Именно зимой, в морозные, леденящие кровь ночи я чувствую себя ужасно одиноко, ощущая тоску. И в то же время только ночью я становлюсь спокоен, порой даже перестаю грустить и погружаюсь в размышления. В дневное время я не могу найти себе места, меня гложет одиночество. Грусть и тоска бешенными свирепыми чёрными псами преисподней вгрызаются в мою уставшую, одряхлевшую душу и я стараюсь чем-либо себя занять, чтобы как можно быстрее приблизить конец очередного, по сути бессмысленного дня. 

Как только замаячит закат, я проникаюсь спокойствием и умиротворением, грусть отступает. На своё одиночество я начинаю смотреть философски. На ум приходят обнадёживающие мысли о том, что моя супруга теперь навсегда отмучилась. 

Теперь она за пределами человеческого восприятия, за пределами материального. Я на все сто процентов уверен, что она находится в лучшем из миров. Она по праву заслужила стать постоянным его обитателем. Заслужила своей чистой и непорочной жизнью честного и порядочного человека со всеми сопутствующими такому пути последствиями. В первую очередь страданиями. Она становилась жертвой сплетен и козней за то, что с детства умела говорить «Нет». Будучи умной, была ненавидима многими. Ещё более ненавидимой была она за свою доброту, порядочность и идеализм. За то негасимое обострённое чувство справедливости, которое бывает у редкого человека. 

Были у неё и единомышленники. Нет. Я не был среди них, хотя Василиса так не считала. Я всё-таки имею в себе некоторые пороки, которые ни я, ни круг её хороших знакомых за Василисой не замечали. Конечно, я признавал их и постоянно пытался перебороть с переменным успехом. Возможно, за это она меня и считала ровней себе в духовном и моральном плане. Ну и конечно за поддержку и за то, что однажды пересилив себя, я сделал первый и решительный шаг, заведя с ней знакомство. И с тех пор мы были неразлучны. А позже я сделал ей предложение. Наша любовь грела нас и оберегала. Исцеляла тяжёлые раны, наносимые нам жизнью на протяжении двадцати пяти лет. 

На двадцать шестой год нашего союза Василиса ушла. Ей было сорок девять лет. Я был всего на год старше. Её забрала зима. Заранее, ещё живую, омыв ледяной водой. Мы любили время от времени выбираться зимой в лес, чтобы покататься на лыжах. Я не был спортсменом, однако был рад целиком и полностью разделить её увлечение. Испещрив лыжнёй заснеженные лесные тропы и опушки, мы затем разводили костёр и жарили шашлыки. 

В тот роковой день было снежно. Снег только час как перестал валить хлопьями с неба. Однако было не так уж и холодно. Вообще Василиса в то время всего лишь неделю как вылечила грипп, и я просил её провести выходные дома, в тепле. Но она устала отсиживаться дома и захотела активного отдыха. И вот мы, облачённые в лыжи, рассекали по лесу.

В очередной раз мы решили перейти реку. Лёд на её поверхности обычно был настолько прочным и толстым, что не возникало даже мысли о возможности провалиться в воду. Пока я складывал в сумку шампуры и всякую мелочь, Василиса решила пересечь реку налегке, пройдя  на лыжах по заснеженному льду. Преодолев внушительное расстояние, но не ещё не добравшись до середины, она закричала. Оглянувшись, я увидел, как моя супруга уже по пояс провалилась под лёд. Второпях сняв лыжи, я ринулся к Василисе с лыжной палкой в руках. Она знала, как вести себя, если лёд вдруг провалится под ногами, и аккуратно легла телом на более прочную его часть. Она пробовала медленно выбираться. Я спешил на помощь и в горячке и суете даже не подумал о том, что сам мог провалиться в воду. Всё же понимание ко мне пришло быстро и, чуть-чуть пробежав, я остановился и стал двигаться очень аккуратно. Я хотел подобраться ближе и протянуть Василисе лыжную палку. Я лёг на поверхность льда и начал ползти, как солдат, по-пластунски, выставляя лыжную палку рукоятью вперёд. Хотя я и двигался очень осторожно, лёд всё-же начинал предательски трещать. Аккуратно продвинувшись дальше, я так и не достал до Василисы, и лёд, на который она оперлась, обломился. Василиса начала тонуть. Она не умела плавать.  Я нырнул за ней. Мне удалось ухватить её и вытащить на берег. Благо мой мобильник лежал в сумке на берегу, и потому мне достаточно быстро удалось позвать на помощь. Однако прошло очень много времени. Василиса пробыла на холоде в промокших в ледяной речной воде вещах, наглоталась холодной воды. Мне чудом удалось привести её в сознание, и я был несказанно рад в тот момент. Всё, что её тогда согревало - тёплый чай в термосе, которого осталось всего на две кружки. Я нёс её на руках, стараясь поскорее выбраться из леса. Она отчаянно сжимала меня в тесных объятиях. Так держатся за последнюю надежду, за то единственное, что может спасти. «Всё будет хорошо. Ведь так?» - Слабо и хрипло спрашивала она у меня с надеждой. Слёзы катились по её щекам. Она часто кашляла. «Конечно» - обнадёживал я Василису и самого себя. «Мы выйдем из леса и там нас будет ждать скорая. Больница здесь не так уж и далеко. Ты знаешь. Всё будет хорошо.» Ослабевшая Василиса целовала меня, всё крепче обнимала и не переставала тихо плакать. Я верил тогда в счастливый исход. Казалось-бы пустяк. Первая помощь оказана вроде бы своевременно, из леса мы уже выходили. Виднелась карета скорой помощи. Навстречу нам спешно направлялись санитары. Василиса поступила в больницу с тяжёлой формой пневмонии и вскоре впала в кому. Врачи как могли, боролись за её жизнь. Но их старания были безуспешны. 

Моя супруга скончалась. Я так с ней и не попрощался. До последнего верил я в её вызодоровление. До последнего старался не замечать и отвергать чувство обречённости, вскоре засевшее во мне как демонически злобное альтер эго, радующееся каждой неприятности своей противоположной стороны. Прекрасная всю свою жизнь, в свои сорок девять лет выглядевшая моложе на добрый десяток, Василиса, казалось бы ушла в иной мир такой-же сказочно и, теперь уже, мистически красивой. Она лежала в гробу, а я, сильно простуженный и больной (я тоже заболел после ныряния зимой в ледяную воду, но смог вылечиться в домашних условиях, взяв больничный) просиживал все эти три дня в нашей спальне, бесконечно проливая слёзы, не в силах их сдерживать и долго не засыпая ночами. Я думал, что она покинула меня навсегда.

 Похоронив супругу, я продал нашу квартиру и небольшой дачный участок, и купил одинокий частный дом находившийся неподалёку от кладбища, на котором теперь в свежей могиле покоилась Василиса. Мне ничего больше не было нужно. Интерес к жизни был поностью утерян. Часто я задумывался о самоубийстве, но неизвестность пугала меня и я смиренно продолжал влачить своё жалкое одинокое существование, постоянно посещая могилу любимой супруги. 

Я стоял у надгробного камня с её талантливо выгравированным портретом,  и вновь и вновь не мог сдержать слёз. Вообще в тот период времени лишь телом, оболочкой, я жил в материальном мире. Сознание моё большую часть времени было погружено в мир воспоминаний. Настолько они казались реальными, что иногда, редко, мне даже слышались стоны и всхлипы Василисы. Они как-будто исходили из-под земли или звучали откуда-то издалека. Но я не придавал этому особого значения, списывая всё на сильнейшее потрясение и мою врождённую впечатлительность.

В одно из своих посещений кладбища, всё той-же зимой, я насторожился. Смеркалось, приближался вечер. Вновь послышались крики, всхлипы и стоны. Это был голос Василисы, не иначе. Я обошёл близлежащие могилы. Вокруг не было ни одного посетителя. Звук исходил точно как-будто бы из-под земли. Я прильнул ухом к замёрзжей земле. Голос стал звучать немного отчётливее. Я даже слышал какие-то слова, но я не мог ничего разобрать. Я уехал домой и вернулся туда в полночь. Достав из багажника моего авто лом и лопату я начал копать. Мне пришлось изрядно постараться чтобы разрыть пятиметровую яму. Раскопки заняли три часа. Всё отчётливее слышал я голос любимой. Ещё не полностью помутнённый мой разум говорил мне, что я схожу с ума, но кого-кого, а его в этот момент я не слушал. Я загорелся какой-то больной надеждой. Надеждой на то, что три недели спустя умершая от тяжёлой болезни моя любимая супруга ожила и сейчас зовёт на помощь из собственной могилы. Я уже слышал, как она произносит моё имя. Но больше никаких слов кроме «Мне очень плохо», «Мне страшно», «Помоги» она не говорила. Она говорила тоже самое, что и в тот день, когда я извлёк её из реки и привёл в чувства. Наконец лопата моя упёрлась в твёрдое. Я раскопал гроб, поддел лопатой крышку и открыл его.

Свет фонаря осветил бледное, ни капли не разложившееся тело Василисы. Точнее это была живая Василиса. Она будто спала и видела кошмарный сон. Глаза её были закрыты, в бреду она, то крича, то шепча, то вполголоса, как слепая, говорила в пустоту: «Мне плохо, мне страшно. Помоги мне, Антон.» Она часто кашляла, будто давилась и захлёбывалась водой. «Ты меня не бросишь?» - вновь вопрошала Василиса. «Нет. Нет, любимая! Никогда не брошу!» Ответил тогда я ей. «Мы выберемся, солнце моё ясное! Ты  будешь жить!» восклицал тогда я в безумии, широко и нездорово улыбаясь в больной сумасшедшей эйфории. Я взял её на руки и вытащил из могилы. Она никак не реагировала на мои прикосновения. Всё также она, словно во сне кривлялась, кашляла и давилась, будто захлёбывалась той ледяной водой, которой наглоталась в день нашей роковой лыжной прогулки. «Ты вызвал скорую, Андрей? Ведь всё будет хорошо? Я не умру?» - снова бредила Василиса. «Ты не умрёшь, свет мой. Ангелы не умирают. Всё будет хорошо, радость. Я не отдам тебя никому!» - отвечал я жене тоже словно в бреду. Я пытался её разбудить, завести с ней разговор, но всё это было безуспешно. Она продолжала повторять одно и тоже, стонать, кашлять и плакать. Приподняв её веки, я обнажил тусклые мёртвые зрачки. 

Что мне делать я тогда не знал. Кому-то что-то сообщать я не решался. Положив Василису в на задние сидения машины и, укутав её двумя заготовленными одеялами, я вернулся к могиле и принялся её спешно закапывать, даже не закрыв гроб. Набросав неаккуратный холм я уехал домой.  В дороге Василиса всё ещё бредила. Приехав наконец домой, я внёс её внутрь и уложил на диван. Затем я вышел поставить машину в гараж, и когда вернулся, Василиса лежала смирно и молчала. Она лежала как в день своих похорон – безо всякого движения. Тело её не подавало абсолютно никаких признаков жизни. 

Я не представлял что делать. Звонить в скорую было бессмысленно. Что бы я им сказал? Что похоронил жену несколько недель назад, потом услышал как она стонет под землёй... И выкопал! Предположим, тело её не сгнило за такое время. Оно вообще было не тронутым. Но кто знает? Может быть это не феномен, а просто следствие мороза. Зимой, в холодной насквозь земле труп хорошо сохранился. Звуков Василиса никаких не издавала. Как-то зафисксировать её внезапное временное воскрешение я тоже не успел. По факту у меня дома лежал труп жены, не успевший разложиться, который я выкопал, услышав (а может быть просто вообразив) её голос. Если кто и стал бы меня слушать так это только психиатр. В то время я и сам начал считать себя сумасшедшим. Быть может я действтельно сошёл с ума, рассудок мой помутился, что-то пошло не так и мне стали мерещиться голоса. Я ещё накручивал себя всячески, думал о Василисе, это вылилось в ночные бредовые галлюцинации. Ведь как только я принёс Василису в дом, на свет она затихла и перестала шевелиться. 

Меня охватил испуг. Нужно было возвращать тело назад. Надо-же? Я не заметил как распрощался со здравым рассудком и начал творить незнамо что. Я не решился везти тело назад той-же ночью. До утра я не успел-бы её закопать и возможно меня бы точно кто-нибудь увидел. По кладбищам любят иногда ходить нищие бродяги, собирающие оставленные на надгробиях конфеты и стопки водки. Спать мне не хотелось и было решено привести в порядок тело моей супруги. Я отмыл Василису, переодел в её лучшее платье (ни одной вещи своей жены я не выбросил до сих пор, оставив их как вечную память о ней) и уложил в спальне. Она лежала на аккуратно застеленной кровати в своём ярко красном платье. Её красота осталась неизменной. Лишь из-за бледности и пустых потухших мёртвых глаз была она пугающей и какой-то мистической.

 Я вспомнил что гроб в могиле Василисы был теперь просто ужасен после проведённой мной эксгумации. Я не мог поместить любимую супругу в эту развалину. Мной было решено самостоятельно сделать Василисе новый гроб. Я опасался заказывать его в бюро ритуальных услуг. Городок наш маленький. Быть может меня запомнили. Мир слишком тесен. И порой эта теснота приносит большие неудобства а то и неприятности. Вообще я очень мнительный и опасливый человек, а в то время я стал жутким паранойиком. Мне везде мерещились подвохи и опасности. И к тому же я ещё не до конца признавал себя сумасшедшим. Уж слишком реально выглядели произошедшие со мной события. Следовало всё хорошенько обдумать. Заварив чай и посидев около жены ещё полчаса, к четырём утра я всё-таки захотел спать и отправился в другую, свою, спальню.

Я поспал всего пять часов. Проснувшись в девять утра и скудно позавтракав (особого аппетита не было), я пошёл посмотреть на Василису. Долго её оглядывая, я не нашёл абсолютно никаких изменений в её теле. Признаков жизни она также не подавала. Потом я начал снимать с неё мерки для нового гроба. 

Почти всё свободное время я или делал Василисе гроб или сидел около неё в надежде остледить какие-либо проявления жизнедеятельности. Даже устанавливал рядом с ней видеокамеру, но результата это не принесло.

Я полюбил зимними вечерами сидеть у постели, на которой лежала, как спящая красавица в стеклянном гробу, моя любимая супруга, и разговаривать с ней, с безжизненной, с безответной. По началу я ещё надеялся на ответ, но потом перестал ожидать от неё и этого, и вёл свои монологи, а мёртвая Василиса лежала и будто терпеливо слушала меня. 

Прошло полторы недели. Я привёл в порядок перерытую мной могилу, почти закончил сколачивать гроб. Один раз мне пришлось спрятать Василису в подвале, когда ко мне в гости приехал двоюродный брат Евгений. Гроб для Василисы я завернул в плёнку и спрятал в снежной куче во дворе. 

Всё обошлось. Брат вскоре уехал, а я продолжал работу и свои наблюдения. Я не прекращал надеяться на чудесное и полное оживление Василисы. Когда она вдруг нальётся кровью, откроет глаза и словно очнувшись ото сна, начнёт меня расспрашивать, в чём дело и почему я плачу, увидев вдруг мои слёзы радости, которые наворачивались мне на глаза когда я представлял всё это.  Зима подходила к концу. Новый гроб для Василисы был готов. Больше никаких изменений не было. Но вот с наступлением весны Василиса внезапно начала разлагаться. 

Вот и пришло время проводить перезахоронение. Я переодел супругу в чёрное длинное платье, в котором красота её стала совсем потусторонней, сверхъестественной и нездешней. В таком виде она лежала в сколоченном мной гробу. Пришлось дожидаться глубокой ночи, чтобы совсем никого не встретить по пути. Я погрузил гроб с телом на крышу машины, как мог, замаскировал и отправился на кладбище. Приехав на место, я, ничуть не медля, начал копать. Хоть весна была и ранней, зимний холод сошёл на нет. На улице стояла нулевая температура. Земля была мягче, и могилу я раскопал гораздо быстрее. 

Молиться и долго прощаться с Василисой я не стал. На это не было времени. Все молитвы были прочитаны дома, дома я с ней и попрощался. На кладбище я лишь сказал «Ну вот и всё, мой ангел. Зима минула. Теперь ты отмучилась. Теперь тебе будет хорошо.» С навернувшимися опять слезами я закапывал погружённый в землю гроб. После этого я поехал в город, чтобы купить в ближайшем ночном магазине водки. Я не очень любил пить водку и даже, будучи несдержанным и впечатлительным, редко выпивал, но после всех этих событий я захотел напиться до беспамятства. Приехав домой, я осушил две бутылки, купленные мной, и пьяный завалился спать, забыв абсолютно обо всех своих проблемах.

Утро было для меня крайне тяжёлым не только из-за сильного похмелья, но и от вновь обострившегося чувства утраты. Я как будто не заново закапывал откопанного мертвеца, а хоронил ещё несколько дней назад живую жену. Депрессия моя обострилась и длилась достаточно долго. Через пару месяцев всё же она пошла на спад, и я стал вновь смотреть философски на смерть Василисы. Я чувствовал, что всё сделал правильно. Я забрал её из холодного плена и дал приют в уютном доме, чтобы проводить в последний путь тогда когда станет тепло. Холод не давал ей уйти.

В дальнейшем жизнь моя была скучной и ничем не примечательной. Событие, произошедшее со мной после смерти Василисы, я старался забыть и опять трактовал его для себя как галлюцинацию или дурной сон. Постепенно всё забывалось, и я приходил в норму. Но всё вернулось с наступлением зимы. С первыми холодами, с первым снегом я вновь стал слышать глубоко из-под земли утробный голос Василисы, когда приходил на её могилку. Почти месяц я игнорировал эти звуки, думая, что опять схожу с ума. Были мысли всё-таки обратиться к психиатру, но я этого так и не сделал. А голос жены звучал всё реальнее и громче. Я больше не мог это слушать и вновь приехал поздно ночью с лопатой на кладбище. И снова всё повторилось. Бледная, как будто сонная Василиса, её мольбы о помощи, кашель, захлёбывающиеся хрипы. И вновь она всю зиму пролежала в спальне у меня дома. И опять с наступлением весны тело её начало портиться. Я закопал её и думал, что на этот раз уже точно всё кончено, но следующей зимой всё опять повторилось. 

Так продолжалось в сумме пять лет. Василиса так и не находила покоя в это лютое время года, которое унесло её жизнь. Я слышал её мольбы и не знал чем можно ещё помочь. Лишь переносил прекрасное нежное бледное  тело в тепло и уют своего дома, где она успокаивалась и лежала смирно. За это время я, казалось-бы мог уже давно всё запечатлеть и рассказать людям. Но от таких мыслей я вскоре отказался. Сумасшедшим я себя уже не считал. Всё было реально и происходило наяву. Я попросту уже не хотел никому ничего рассказывать. Даже если мне бы и поверили, Василису стали бы изучать, тревожить её и так и не дали бы ей обрести покой. А я хотел уже одного – чтобы она не мучилась. Я надеялся, что каждая такая зима будет последней.

Минувшей зимой этого года, в последнюю неделю февраля я уже приготавливался к очередному перезахоронению Василисы. Но со мной произошёл несчастный случай. Я попал в аварию и пролежал две недели в коме. Я ничего не помню за этот период кроме одного сна. Мне приснилось, что я находился на кухне у себя дома. Кажется, я заваривал себе чай. Вдруг я увидел промелькнувшую за дверью Василису, которая каким-то чудом поднялась и молча вышла из дома. Последовав за ней, я открыл дверь и не увидел на улице никого. Беспорядочно и бесцельно я стал расхаживать по дому и по двору в поисках жены и проснулся в больничной палате.

Очнувшись, я первым делом стал расспрашивать медсестёр и соседей о том, какой сейчас день. Узнав, что уже прошла неделя, как наступил март, я пришёл в ужас и стал проситься домой. Я не говорил ничего про Василису, но мой врач уже всё знал. Ко мне в дом снова приезжал двоюродный брат, его вызвали полицейские. Он увидел всё. И гроб в сарае, который я тоже выкапывал и перевозил в дом, и тело Василисы.  Только по одежде и красивому лицу, которое уже изрядно затронуло гниение, её можно было опознать. Труп стремительно разлагался.  И когда приехали скорая и полиция, это была уже кучка гнилого мяса, праха, обломки костей и немного выпавших волос. Я пытался что-то объяснить брату, но Евгений меня не слушал.

Останки Василисы были перезахоронены. С тех пор над её могилой больше не раздаётся голосов. Евгений уверяет меня, что не раз ходил к ней на кладбище и ничего не слышал. Видимо всё наконец-таки закончилось. Хотя не исключено, что Василиса молчит при других людях и чувствует только моё присутствие. Но всё же меня посещают более позитивные мысли. Я даже уверен, что ей сейчас хорошо. 

Моё лечение в психиатрической больнице подходит к концу. Через две недели меня выписывают, и я возвращаюсь домой. Пока за домом следит брат. Я всё ещё хочу всё ему объяснить, раз уж он теперь многое знает. Нужно доказать Евгению, что я не сумасшедший. Я благодарен ему за заботу обо мне. Он хотел как лучше.

Скоро я покину это заведение и вернусь в родные стены. Я смогу вновь приходить на кладбище, на могилу моей дорогой, единственной и всегда любимой Василисы. Я никогда её не забуду ради бессмертия её души, которая подмигивает мне сейчас дальней звёздочкой на ясном ночном небе. Сияй, моё счастье. Сияй и свети вечно. Придёт время, и ты осветишь мой последний путь. И мы будем вместе. Там, где нет зимы.