Мадам Ажур

Пролог

— Терпи, дитя. — поёт мне ветер, нежными поглаживаниями остужая горящую кожу.

— Как терпеть, когда нет сил? — отвечаю я, и спину вновь окатывает пламя.

Крик застыл в горле, свернувшись тугим комочком. Ладони прилипли к влажному столбу, а колени рыдали кровавыми слезами, оросив мелкий щебень.

— Девять… — вымолвил дрожащий голос, будто бы мне не принадлежавший.

Свист рассёк воздух, и, щёлкнув, прожёг новую рану.

Пальцы до боли стискивают дерево, будто надеясь передать ему хоть малую часть ужасной судьбы. Я терплю, пока утихнет жар, и ветер вновь обласкает свежую кровь.

— Десять, — выдавливаю наконец, но не смею расслабляться, пока не позволят.

Бич вновь свистит и отвешивает мне новую порцию страданий.

— Одиннадцать, — на выдохе выпалила я, стиснув зубы, пока мысли метались в поиске ошибки. — Вы очень добры, я усвоила урок, — громко говорю, запинаясь и проглатывая слёзы.

Отец хмыкнул.

Я поворачиваюсь к нему лицом, не вставая с колен. Складываю руки и кланяюсь.

— Спасибо за ваше воспитание. Благодаря ему я стану достойным человеком. Приучусь к труду, скромности и праведности. Простите меня за вашу злобу. Позвольте, услужить? — натужено вымолвила я выученные строки.

— Позволяю, — отец протянул хлыст.

Я принимаю плеть, сквозь ломоту затёкших и окровавленных колен, поднимаюсь на ноги и целую бич.

— Благодарю, учитель, за ценные знания.

Кланяюсь отцу, и ступаю к корыту в полусогнутом состоянии. В теле поселились жаркие шипы, пронзающие каждую мышцу пламенем самой преисподней.

Тщательно протираю кнут сначала влажной, а после сухой тряпицей. Смазываю льняным маслом кожаную оплётку и вывешиваю на крючок возле двери.

— Позвольте, месье, утешить вас? — беру в руки кувшин, наполненный домашним двухлетним вином.

Отец выставляет чашу. Тонкая золотистая струя колышется в унисон моим рукам. Плечи дрожат, стараясь не упустить ни капли.

— Сходи на рынок, — отец передал список покупок.

Я удаляюсь в дом. Умываюсь, заново укладываю корзинкой растрёпанные рыжие волосы и накидываю тёмный плащ. Спина неумолимо горит, но продолжаю терпеть, моля богов о снисхождении.

В комнате, овеянной фруктовыми ароматами, царит полумрак. В углу стоит шкаф, забитый яркими платьями, будто там обитают десятки попугаев. Дорогая ткань мерцает в дневном свете, подзывая себя пощупать.

Подхожу к столику, где теснятся десятки флаконов, и припудриваю лицо, перекрывая болезненную бледность румянцем. На потрескавшиеся губы наношу немного вишнёвой помады.

Я знаю, что по четвергам должна заказать рыбы, свечей и сухофруктов, но на всякий случай заглядываю в список, дабы убедиться, что мне вновь не всыпят плетей. Благо новых строк не появилось, и я покидаю дом, натягивая фальшивую улыбку.

По пути мне встречаются отцовские клиенты, и я расхваливаю предстоящие ночные игры, приглашая посетить их. И все как один радостно соглашаются.

Когда улочка перетекает в торговую площадь, я заворачиваю в лавку ‹Персиковые цветы›. Прилавки устланы спелыми фруктами и ягодами. За ними стоят корзины с гранатами, инжирами, сливами. Желудок скрутило от сладких ароматов.

— Приветствую, месье Жуан. Хочу сделать заказ на курагу, финики, изюм, а также сушёные абрикосы, личи и инжир по двадцать фунтов каждого.

— Мадам Лорет, вы и сами уже расцвели, точно налившийся персик, — отвешивает месье комплимент, на который я предпочитаю не отвечать. Он оборачивается, надувая губы, и произносит. — Сезон уже заканчивается, мой товар дорожает, но для месье Арно и его очаровательной мадам, я готов дать скидку, как постоянным покупателям.

— Сколько? — притворно улыбаюсь я, предвещая, как буду оправдываться перед отцом, когда счёт окажется больше положенного.

— Четыреста восемьдесят марок для всех клиентов, вам я готов отдать за триста восемьдесят.

Почти на сотню марок больше… — думаю я, сохраняя невозмутимую дурацкую улыбку. Медленно киваю, понимаю, что в воскресенье снова встану у столба, когда выяснится денежный перерасход. И пусть боги будут милосердны, и перерасход окупится в ближайшие праздники. Тогда вместо десяти плетей, получу всего лишь пять.

— Счёт пришлите в игорный дом «Медная Лисица», — выдавливаю я и покидаю лавку.

Одежда прилипла к ранам и кожу неумолимо щиплет.

По дороге к пристани заказываю свечи у милейшей мадам Шерон, ещё одного игрока ‹Лисицы›. Никогда бы не подумала, что женщина может хлестать за партиями пинты эля, и при этом умудряться сохранять рассудок.

Прохожу мимо причала, когда вижу ещё одного постояльца. Не хочу с ним иметь никаких дел, но узнай отец, что я неприветлива с клиентами – отвесит мне пару ударов.

С широкой улыбкой я подхожу к нему.

— Моё почтение, месье Фил. Этой ночью произойдут грандиозные ночные игры, по масштабу своему соизмеримые с Жатвенным турниром. Будет много выпивки, закуски и денег. Мы вас очень ждём, месье. Огромный куш вас очень ждёт.