Майская ночь, или утопленников не предвидится

Майская ночь, или утопленников не предвидится

Праздник медленно, но верно приобретал размах стихийного бедствия, распространяясь на соседние дачные участки. Их владельцы исчезали во все разрастающейся нарядной толпе, причем, нарядной настолько, что то тут, то там можно было увидеть джинсы-«варенки», в похожих я ходила, будучи ученицей начальной школы.

Народ уже забыл, какова первоначальная причина торжества. Причина, то есть я, сидела на лавочке под навесом, стиснутая с одной стороны собственной бабушкой, а с другой – неизвестной теткой, обладательницей пышной фигуры и удивительно пронзительного голоса, от которого именинница уже оглохла на одно ухо. Полусъеденный остов теперь уже неподдающейся опознанию птички скорбно воздел вверх обглоданные окорочка, словно призывая небеса в свидетели этого бесчинства.

Лениво ковыряясь в придвинутом заботливой бабушкой тазике с винегретом, я в который раз за сегодняшний день раскаялась в неосмотрительно данном согласии на празднование дня рождения расширенным составом родственников. Поскольку ни моя собственная, ни родительская квартира такой табун стремящихся поздравить «новорожденную» просто бы не вынесли, единственным приемлемым вариантом осталась дача.

Крепкий дубовый сруб, простоявший уже четыре десятилетия и перенесший все экономические и природные катаклизмы с невозмутимостью истинного патриарха, оказался просторнее и вместительнее наших скворечников.

На третьем десятке гостей (некоторых из них я видела вообще впервые), мама забеспокоилась – хватит ли на всех угощений. Тут вмешалась бабушка, которая уже двое суток шаманила на кухне и гоняла меня оттуда под предлогом хронической косорукости внучки. Она успокаивающе похлопала невестку по плечу, уверяя, мол, еды достаточно, главное, вовремя отсеивать совсем уж сомнительных личностей, слетевшихся со всего дачного поселка на дармовщину. 

И вот уже несколько часов весь этот кагал бурно праздновал моё двадцатипятилетие, периодически уточняя друг у друга - по какому, собственно, поводу все собрались? Я же представляла, как покину это общество и отправлюсь в любимую кафешку, чтобы посидеть по-девичьи с подругами.

Не подумайте, я очень люблю свою родню, но все же, больше на расстоянии…

- Майка, твое здоровье! – от раздавшегося над ухом зычного крика я поморщилась, но повернулась, улыбаясь.

И не надо удивляться – тетка звала не предмет одежды, а меня. Видимо, родителям показалось мало произвести на свет в последний весенний месяц дочь, так они ещё и назвали меня Майей. Чтобы гарантированно маялась всю жизнь.

Кто только что вспомнил мультик про пчелу?!

Он отравлял мне существование все детство, но крайняя степень позора настигла лет в восемь, когда гостила в деревне у дальней родственницы.

В тот момент я мышью сидела в малиннике, отбиваясь от комаров и лакомясь спелыми ягодами. Делать это приходилось тихо, потому что малинник был соседским, и бабка-владелица почему-то весьма не радовалась, заставая там чужих. Своё отношение она выражала в попытках стегануть по голым ногам свежесорванной крапивой и призывами на наши бестолковые головы внимания чьей-то матери. За повторение этих возгласов в лоне семьи я получила по губам и приказ больше никогда так не выражаться.

Так вот, бабка Тося пробивала мощным телом дорогу в зарослях лебеды и мокрицы, воя на все лады:

- Майка, скотина такая, кудысь подевалася?!

Я рухнула прямо в малинник, передавив хрупким детским телом недоеденные ягоды и менее изворотливых из комаров, и затаилась, стараясь вообще не дышать. Бабка приближалась, душа медленно, но верно отступала в район нижних конечностей, а попа заранее начала гореть и чесаться, предвкушая тесное знакомство со сжимаемой в руках женщины связкой прутьев.

- Вот ты где, зараза рогатая!

Я даже привстала от удивления, ибо факта наличия у себя рогов не помнила. Судорожно потрогав нечесаный сноп с посторонними включениями в виде большого, гневно застрекотавшего жука и тремя репьями, убедилась в ошибочности бабкиного утверждения, но помня о вероятности быть выпоротой, вылезать из своего тайника не спешила.

- Иди сюда, хватит свекольную ботву объедать. И не прячь голову, я тебя вижу. Ой, доведешь, пущу под нож!

Тот факт, что ела я совсем не сочные зеленые листья, а красные ягоды, как-то не отразился на охватившем меня ужасе ребенка, воспитанного на русских народных сказках. Тут же припомнился случай попытки каннибализма, когда Баба Яга пыталась зажарить в печи маленького мальчика. Это придало мне ускорение, но почему-то включился задний ход, вдобавок подол сарафанчика зацепился за один из кустов. Вместо того, чтобы, пригнув голову, шмыгнуть мимо растопырившейся прямо по курсу бабки, я поползла ещё глубже в кусты, но тут внесли коррективы насекомые. Ошалевшие от моей наглости комары слаженным клином пошли в атаку, избрав в качестве цели мою тощую попу, прикрытую белыми в красный горох трусиками фабрики «Ударница». Причем, похоже, метили они все разом в одну из горошин…

Заорали мы с бабкой примерно одинаково, только я от испуга и боли, а она – от ужаса, когда из кустов на неё с завидной прытью и скоростью выскочило что-то мелкое, но голосистое.

Пробежав несколько сотен метров и продолжая завывать на одной ноте, уже возле родного плетня я оглянулась на чуть не сожравшую меня старуху. За её плечом виднелась мирно жующая рогатая морда рябой коровы, перешедшей со свеклы на растущие рядом кабачки. Как потом выяснилась, мы со жвачным были тезками…