Малышка

Глава 1

Она появляется незаметно, так, что я даже не обращаю внимания на нее, прижавшуюся к трясущемуся от страха и передозы придурку, который под цепким взглядом охранников приближается к столу. Слишком близко, отчего я брезгливо морщусь и раздраженно вскрываю карты. Фортуна благоволит, и Нитон — единственный из оставшихся за партией игроков, ударяет кулаком по столу, признавая свой проигрыш.

Стрит флэш и пять штук в кармане.

— Прости, брат, — остаюсь совершенно невозмутимым и только после этого перевожу взгляд на нежданного гостя, который тут же опускает голову и, что-то мямля, показывает свои грязные пожелтевшие руки. Хочется достать ствол и выпустить в него пулю, чтобы вонь от немытого тела исчезла где-нибудь под кусками бетона, а посеревшее лицо с незаживающими язвами застыло в предсмертной агонии. — Ты принес долг? — при этих словах он как-то странно дергается, поводя плечом и позволяя увидеть нечто затравленное и несуразное, скрытое в мешковатой одежде и запуганном ожидании. Девчонка хватается за его предплечье и всего на секунду я вылавливаю ее диковатый взгляд, застывший на мне всполохом серости. Хмурюсь, не понимая, для чего он притащил мелкую, и, лениво закуривая сигарету, под смешки остальной компании, демонстративно достаю пистолет. Тянуть не имеет смысла, потому что, судя по его виду, последние деньги он спустил на дозаправку.

— У меня нет денег, мистер Сантини, но если вы позволите мне отыграться, то я отдам вам весь долг, до цента. Даю слово, — он говорит это заикаясь, пытаясь стряхнуть вцепившуюся в него руку девчонки и все-таки добиваясь этого грубым ударом. Сжимаю челюсти, слыша тихий всхлип, и выпускаю дым ровно в его лицо, из-за чего на мгновение он теряет меня из вида, а потом, когда дым рассеивается, натыкается на уставившееся в его лоб дуло.

— Ты говоришь это каждый раз, но твой долг лишь увеличивается. С меня хватит, признайся, я был добр к тебе, — и пока я говорю это, он успевает схватиться за плечо девчонки и толкнуть ее перед собой, трусливо используя как живой щит. Капюшон толстовки слетает с ее головы, и густые, черные как уголь волосы, тонкими нитями оплетают худые и грязные пальцы ублюдка, удерживающего ее на месте. Твою мать, таких испуганных и больших глаз я не видел за всю свою жизнь, и мне становится интересно, какое отношение она имеет к уроду, подсевшему не только на азартные игры, но и на наркотики.

— Это моя дочь, мистер Сантини, заберите ее и дайте мне шанс. Всего один, я отыграюсь, клянусь богом.

За плечами раздаются смешки и пошлые шутки друзей, присвистывающих в одобрении. Обалдеть, они думают, что я настолько отморожен? Нахрена мне малявка, которая даже трахаться не умеет. И будто читая мои мысли, он продолжает:

— Она уже взрослая, взрослая настолько, что может вам понравиться.

Симпатичная, не спорю, но все же предпочитаю что-то более ухоженное и зрелое.

— На колени, — скалюсь, жестом показывая убрать ее в сторону, но тут же недоуменно застываю, когда он толкает ее вперед, и девчонка, запинаясь, оказывается в моих руках. Самоконтроль вовремя удерживает от нажатия на курок, и выстрел застывает в глотке пистолета, на прицел которого она попадает. Блядь, не ожидал, но дрожащее от ужаса тельце не отпускаю. Она бледнеет, чуть ли не превращаясь в покойника, и закусывает нижнюю губу, глядя на меня обезумевшим взглядом.

Вблизи она красивее, да и мягкость груди, прижатой ко мне, доказывают его слова. Взрослая, вот только не настолько, чтобы я повелся.

Обхватываю ее за затылок и с силой прижимаю к себе, так, чтобы она не смогла вырваться и оглянуться. Она не виновата, что ее папаша влип, и его смерть ее не касается. Выстрел — хлопком, тонкая струйка дыма и запах пороха: на секунду. Она вздрагивает в моих объятиях, сжимается, словно желая испариться, и рубашка на моей груди намокает от тихих слез. Она хотя бы понимает, по кому плачет? Он же продавать ее пришел, за каких-то семьсот баксов.

Мир гнилой, малышка, представляешь?

Держу ее крепко, пока ребята оттаскивают тело за дверь, и, отпуская, неловко запутываюсь пальцами в волосах. Длинные как змеи и гладкие как шелк.

— Проваливай, выход знаешь где, — наконец избавляюсь от плена волос и отворачиваюсь, лишь на мгновение взглянув в заплаканное лицо. Растерянность во взгляде. Непонимание. Почти паника. Не удивлюсь, если она вообще ничего не соображает.

— Вико, что за благородство? Девка сдаст нас с потрохами, — двоюродный брат всплескивает руками и переходит на итальянский, ища поддержки у остальных. Осекаю его одним лишь взглядом и напоминаю, кто здесь главный.

— Заткнись, она никому не расскажет.

Знаю, какую ответственность на себя беру, оставляя ее в живых.

Но я не убиваю невинных, только не детей.

Накидываю куртку, прячу в карман сигареты и, направляясь к выходу, хватаю застывшую малявку за капюшон. Она спотыкается, но послушно идет за мной, скорее всего пребывая в шоковом состоянии. — Ты не видела своего отца и понятия не имеешь, где он, поняла? Забудь, все что видела, — встряхиваю ее, чтобы привести в чувство, и, дождавшись кивка, иду дальше. Узкий коридор выводит нас на улицу, по щекам бьет холодный зимний ветер, перемешанный со снегом, и я наконец разжимаю пальцы, небрежным жестом показывая в сторону. — Иди, пока я не передумал. Если я узнаю, что ты все растрепала, устрою встречу с отцом.

Черт побери, какие же у нее большие глаза.

— Ты что не поняла меня? Про-ва-ли-вай.

Ни слова, ни звука. Надоедает, и я раздраженно сжимаю челюсти, когда до меня доходит, что нужно было вытолкнуть ее через официальный вход, потому что стоянка здесь закрытая, огороженная высоким металлическим забором и охраняемая пропускным пунктом. Мышь не проскользнет. Девчонка не проскользнет тоже, застрянет в руках охраны и по-любому попадет в беду. Морозный ветер пробирается под куртку, и я окидываю мелкую с ног до головы: тонкая толстовка, снятая с чужого плеча, кеды и закатанные по щиколотку спортивки, вряд ли защищающие от холода.