Мама

Мама

Адель редко рассказывает о тех, кто живёт в тенях. Ей кажется, что чем больше она говорит о них, тем более реальным становится их мир. Её же собственный под их пристальными взглядами всё больше и больше превращается в фикцию.

Иногда Адель представляет, как по ту сторону теней проходит бал. Тесный зал, как ей кажется, на таких балах трещит по швам от количества существ. Но это не мешает безликим дамам с долговязыми безликими кавалерами кружиться в сумасшедшем ритме под невообразимую какофонию всевозможных труб и барабанов, звучащих как попало, каждый на свой лад. Иногда они задевают своими угловатыми неуклюжими телами стол, что-то падает и громко разбивается. За столом всегда сидят самые старшие. И самые страшные. Страшнее только то, что находится на столе – человеческие глаза, сердца, почки… Те, кто живёт в тенях, питаются теми, кто в них не живёт.

А ещё они любят наблюдать. Смотрят, например, сквозь тень старого комода, как сквозь окно, и ухмыляются своими беззубыми ртами. Они умнее, чем люди. Они знают о людях, но вот люди о них не знают.

Адель тоже хотела бы не знать. Это случилось несколько недель назад. Она лежала в кровати, думала перед сном, как всегда, о разном важном и не очень – о работе, о мужчинах… О детях. Планировала, как завтра их разбудит, соберёт в школу, представляла их смех. Ей казалось, она забыла о каком-то важном домашнем задании сына, и девушка судорожно пыталась вспомнить что же это было. А потом вспомнила, что у неё нет детей. И никогда не было.

Силуэт женщины появился в тёмном углу. Мамы. Адель почувствовала – это её дети, это её мысли. Сама же Адель – только неисправный радиоприёмник, случайно перехвативший сигналы, которые ей совсем не стоило перехватывать. Теперь женщина не простит. Воспоминания – единственное, что у неё осталось от детей. Она не хотела ими делиться. Она не желала их отдавать.

Тело Адель наполнил панический страх. Она не отрывала взгляда от женщины. Казалось, нужно закрыть глаза лишь на секунду, и силуэт окажется возле её кровати, и тонкие скользкие пальцы разорвут её кожу, как подарочную бумагу, и на утро её найдут в луже собственной крови без сердца, глаз и почек…

Отчаянным движением раненного зверя Адель включила в комнате свет. Женщина спряталась в тени. Большинство теней в помещении, к счастью, были прямоугольными – из таких не удастся выйти, только смотреть, как сквозь окна. Округлённые же тени в основном находились  в дальнем углу, и Адель вглядывалась в них с животным ужасом, разглядывая то в одной, то в другой, свирепый взгляд Мамы. Стоило только моргнуть – и она окажется рядом. Стоило только закрыть глаза, чтобы почувствовать холод её пальцев. Стоило лишь уснуть, чтобы больше никогда не проснуться.

В какой-то момент Адель показалось, что женщина ушла. Её больше не было в тенях, за которыми так пристально следила девушка. Вдруг новый приступ панического страха охватил её – а что, если есть другие, вне её обзора? Адель поднялась с кровати и начала цепляться взглядом за силуэты – вазы, горшки с цветами, кружки и разные мелочи летели на пол от размашистых движений её рук, громко разбиваясь, но самое главное – лишаясь теней.

Когда последний цветочный горшок разбился, она огляделась по комнате и немного успокоилась. Флёр безопасности окутал её, и дрожь, пробегающая по всему телу, от части унялась. Девушка вздохнула облегчённо. А потом развернулась в сторону кровати и крик её разрезал пространство. Жуткая ухмылка искажала её собственную тень.

Адель плохо помнит, как она забилась в угол и как до утра плакала и дрожала, боясь закрыть глаза и снова не заметить Маму. Мама была где-то рядом. Мама теперь всегда будет рядом. Пока она будет жить, пока она будет отбрасывать тень. Пока Маме не надоест и она не положит ей на плечи свои скользкие пальцы. Пока скользкие пальцы Мамы не окажутся под её кожей.

Каждую ночь Адель чувствует её присутствие в своей комнате. И ей хочется бежать, и прятаться в подъездах многоэтажек, и взбираться на крыши, чтобы почувствовать мнимую иллюзию выбора и безопасности – возможность сделать шаг вниз и превратится в бесформенное пятно на асфальте. Ведь пятна не отбрасывают тени.

Но пока Адель здесь. Сидит в углу, всматривается до боли в глазах в молчаливые силуэты. Боится сделать даже маленькое движение, которое создаст её собственный, в такой небезопасной близости от тела. Боится, что когда-то она потеряет бдительность и не заметит, как на голой стене открытой дверью нарисуется её несуразная тень.

А потом с тени протянутся руки.