Мама, не ешь меня

1 глава. Страшилка.

Честный ребенок любит не папу с мамой, а трубочки с кремом.

Дон Аминадо

1 глава. Страшилка.

Если смотреть особым расфокусированным взглядом на красный огонек на плите, можно представить, что кто-то направил тебе в лицо лазерную пушку. А если горят целых две конфорки, то это, конечно, глаза робота, стреляющего лазерами из глаз. Я был бы самым счастливым человеком на земле, если бы увидел такое в реальности. К сожалению, я бы оставался таковым недолго, но умереть от руки или глаз робота лучше, чем от отека мозга, например.

Стоило только подумать о своей смерти, как огоньки на плите снова стали обыкновенными средствами предосторожности для хозяек. В блестящей от чистоты никелевой кастрюльке Zepter что-то варилось, и я настолько потерял интерес к происходящему, что мне даже не было любопытно узнать, что именно станет моим завтраком (а ведь завтрак — это главный прием пищи за день!). Я сразу почувствовал себя безрассудным героем сериала, которому наплевать на свою жизнь.

— Мам, а ты знаешь, что в Японии есть роботы-повара? В них можно закачивать рецепты, и они будут готовить, что угодно. Когда я вырасту и буду работать, я куплю себе такого робота, и мне больше никогда не придется готовить!

— Правда, Томас?

Я распознал в её интонации нотки сарказма, но я понимал, что она не хотела меня обидеть, потому что мама без ума от меня. Джонни говорил, что такое случается сплошь и рядом с родителями больных детей. Ещё он добавлял какую-нибудь мерзкую похотливую ложь про мою маму, поэтому я не был уверен, что ему вообще стоит верить. Однако так совпало, что с моей мамой отношения у меня были именно такими: она старалась уделять мне все время, свободное от работы и папы. Она даже устроилась в фармацевтическую фирму только потому, что мне нужно было много лекарств!

Конечно, я сам себя обманывал и понимал, что дело не только во мне, ведь мама же не могла предсказать, что у неё родится больной сыночек, когда выбирала профессию. Она не могла предполагать это и к концу обучения в университете, потому что к этому времени у неё уже был здоровый сын – Дарюс, мой старший брат. Сейчас он уже вырос, женился и уехал из дома, и это было вторым и последним положительным моментом в нём, кроме его пустой медицинской карты.

Когда Дарюс приезжал в гости, мы с ним ругались всё время, что проводили в одном помещении. А когда мне надоедало, или моё раздражение достигало наивысшей отметки на градуснике моего терпения и взрывало его,  я уходил, хлопнув дверью, в свою комнату, и мы писали друг другу оскорбительные сообщения с телефонов. Я предполагал, что Дарюс был лицемером, потому что все люди кроме меня считали его добрым и мягким парнем.

Мама положила передо мной на тоненькую тарелку с нарисованными синими глазурными цветами тост с сыром и огурцом. Такая актуальная еда на совершенно несовременной посуде мне не нравилась. Но я знал, что маму трогают все эти милые вещицы, поэтому не стал высказывать своё недовольство вслух. Когда у меня будет своя квартира, вся моя посуда будет состоять только из однотонных ярких тарелок из «Ikea». Не станет и нашей белой образцовой кружевной скатерти, стол будет стоять непокрытым, а на хлебе мой тостер будет печатать «Bosch» или «Philips», в самом крайнем случае, смешную рожицу. Мне нравилось видеть названия брендов, это придавало миру вокруг определенности. Можно было не напрягаться и не думать, нравится ли тебе эта вещь, если знать, что она произведена в Японии, Германии или Америке.

Рядом с тостом оказалось вареное яйцо, и мой завтрак стал ещё более безрадостным.

— Мам! Ты что не знаешь, что желток сгущает желчь? Только холецистита мне не хватает!

— Томас, малыш, кушай, от одного яйца с тобой ничего не случится.

Я немного поверил в свои слова и начал представлять, как желчь закупоривает протоки (образ из медицинских передач), и как я корчусь на кровати от печеночной колики, но быстро сам себя остановил, напомнив себе, что я сказал это маме лишь потому, что не люблю вареные яйца.

Пока я ещё спал, Джонни написал мне, что ушёл странствовать по миру, ведь ему нужно быть ближе к народу, поэтому я не должен ждать его на автобусной остановке. Сообщение пришло в начале шестого утра, с Джонни такое случалось. Я надеялся, что Джонни просто рано вышел погулять, и он все равно придёт в школу, без него там будет скучно и одиноко. Поэтому, доев свой неприятный завтрак, я вышел из дома с ощущением большей тревоги, чем обычно. У меня было искушение попросить папу довезти меня до школы на машине, но он всё-таки был кандидатом на должность мэра Каунаса, у него было полно предвыборных забот.

Жёлто-зелёный троллейбус, несмотря на свои попытки выглядеть позитивно, являлся одним из самых отвратительных мест на земле, по крайней мере, из тех, где я был. Когда мы ехали с Джонни вдвоем, я отвлекался на его болтовню, поэтому троллейбус казался мне чуть менее жутким. Я прислонился рюкзаком к окну, чтобы удерживать равновесие, и с ужасом смотрел, как люди прикасаются голыми руками к грязным поручням, а после трогают своё лицо или своих попутчиков. Я легко мог вообразить миллионы микробов, как в рекламе моющих средств, подсвеченных красным и путешествующих от человека к человеку. Вот так и начинаются эпидемии. Даже если мне удастся проехать несколько остановок, не прикоснувшись ни к чему, я всё равно обработаю руки антисептиком, чтобы меньше думать о болезнях.

Ещё я смотрел на грязь под ногами, которую в эту мокрую погоду нанесли пассажиры, и представлял, как я упаду в неё, если у меня случится припадок. Я наверняка разобью голову, и, даже если не умру от этого, занесу инфекцию в рану. Если бы я ехал не один, я бы непременно сказал это вслух. Все те, кто знали слово «ипохондрик» (а я учился только в 8 классе, оно было известно далеко не всем), называли меня так. Я предполагал, что каждый человек должен бояться за свое здоровье. Просто, в отличие от других, я мало того, что имел несколько задокументированных диагнозов, так еще и озвучивал все свои опасения вслух. У меня был лишь один страх, о котором я не кричал, но он был со мной постоянно. Он был большой, жуткий, но не острый, может быть, поэтому я молчал. Или потому, что не выдержал бы и расплакался, если бы озвучил его кому-то.