Мания

1. Пролог

- Пожалуйста, Даша, - умоляющий хриплый шепот рвет душу на куски и звучит громче, чем грохочущая музыка, доносящаяся из зала и сотрясающая своими басами бетонную стену за моей спиной. Стискиваю зубы и жмурюсь, что есть силы, дрожащими руками упираясь в твердую горячую грудь, тепло которой обжигает мои холодные ладони через тонкую ткань рубашки. – Я не могу без тебя, - сухие губы скользят по виску и скуле. Задерживаю дыхание, лишь бы не слышать аромат волнующего горьковатого парфюма, не сорваться, давая ему помутить сознание этим ярким головокружительным запахом, что может легко свести легкие, выкачать из них весь воздух и заставить задыхаться.

- Я не могу, - выталкиваю наружу слова, покрываясь мурашками от, ползущего по оголенным щиколоткам, леденящего сентябрьского воздуха, просочившегося через приоткрытую дверь черного входа. – Отпусти меня! – пытаюсь вытянуть трясущиеся руки и отстранить его, но непослушные пальцы не разгибаются, продолжая сжимать расстегнутый ворот. Сознание и самоконтроль трещит по швам. Сердце работает на коротких быстрых толчках, сжимается от щемящей боли и сводит болезненными спазмами грудную клетку. Трясет и колотит так, что начинает стучать в висках. – От-пус-тии! – хриплю не своим голосом, но сильные руки лишь крепче сжимаются вокруг моей талии, подобно удаву, душащему свою глупую беспомощную жертву. Судорожно вдыхаю трескучий воздух и совершаю фатальную ошибку, глотнув его ядовитого аромата. Волосы на затылке приходят в движение, а внутри черепной коробки яркими вспышками палят фейерверки. Его губы частыми и быстрыми поцелуями оставляют пылающие следы на щеке, за ухом, на изгибе шеи.

- Отпусти, - с последним звуком срываюсь на тихий, практически беззвучный плач.

Ненавижу себя, за то, что такая безвольная, бесхребетная. Что не в силах противостоять его близости. Ненавижу его. За то, что он здесь. За то, что не слышит. За то, что не понимает!

- Не плачь, девочка моя, - укрывает убаюкивающим мягким рокотом, вжимая меня весом всего своего тела в стену с такой силой, будто бы хочет во мне раствориться. – Не могу отпустить, ты же знаешь, - жадно и трепетно тянет носом воздух рядом с моими волосами и зарывается в них лицом.

Немыслимый восторг трепещет за ребрами глупой маленькой птичкой, но тут же дохнет и разлетается на перья, пойманный в когти моего собственного упорного сопротивления.

- Поехали со мной, прошу, всё будет хорошо, - ловит устами, стягивающие солью щеки, слезинки и подхватывает мое тело в воздухе, заставляя обвить ногами его крепкий торс.

Неровное холодное покрытие стены царапает спину, оставляя на ней следы, но эта легкая боль ничто, в сравнение с той, что выгрызает острыми зубами плоть изнутри, жадно при этом причмокивая и облизываясь, словно голодная дикая псина.

- Не будет, - рвано выдыхаю, откровенно хреново справляясь с его напором, с чистой животной страстью, которой, кажется, он пропитан насквозь, с этим искренним и убийственным запалом, который толкает его на подвиги и необдуманные поступки… Но я – не он. Я не могу позволить себе такую слабость. Я то уже взрослая девочка, и лет так восемь назад перестала верить в сказки. – Не появляйся больше, ты меня слышишь? Уйди! – неосторожный, вырвавшийся из моей груди, стон только сильнее убеждает его в обратном.

Уверенные ладони крепко сжимают бедра, и он толкается разгоряченным твердым пахом между моих ног, высекая белые искры из глаз и пронзая болезненным острым, как лезвие, спазмом самый низ живота. Какой же ты глупый…

- Ты так пахнешь, я с ума схожу по тебе, Даш, - будто намеренно не слышит, жалит еле заметной щетиной разгоряченную кожу, словно оставляя на ней вполне реальные раны. – Не хочу без тебя, пойдем со мной, пожалуйста, - вдавливает подушечки пальцев в тазобедренные косточки и водит по кругу, заново разгоняя до немыслимой скорости эту карусель так, что начинает кружиться голова.

Резкий порыв ветра шелестит сухими листьями за дверью, как бы намекая, что пора очнуться и бежать. Бежать туда, где немыслимо орет музыка, туда, где куча незнакомых тел спрячут меня в толпе и перебьют запахом алкоголя его запах. Но здесь и сейчас каждый его тяжелый вздох, каждый шорох, даже беззвучный взмах длинных черных ресниц кажется громче, чем звуки множества голосов и тяжелые басы, разрывающие колонки, неподалеку. Мигающая вдалеке коридора лампочка действует на расшатанные нервы.

- Забудь меня, так будет лучше, - уверенно бормочу, и самой паскудно от того, как это даже звучит.

- Ты еще скажи: «Дело не в тебе, дело во мне», - горько ухмыляется, настойчиво обнимая устами мой подбородок. Нежно прикусывает, побуждая пальчики на ногах согнуться от сладкой пытки, но он ведь об этом никогда не узнает, так что, не считается.

- Всё верно, все так, - сухо давлю и сглатываю противную горечь, осевшую на языке. – Я тебе не пара.

- Так и мы – не обувь, - ни в какую не сдается, толкаясь бедрами вперед. И нет в этом никакой пошлости момента, только упрямая борьба, отчаянная просьба и надежда на мой положительный ответ.

- Услышь, наконец, оставь меня в покое! – одному Богу известно, сколько сил и самообладания мне пришлось вложить, чтобы произнести эту фразу. Ты. Мне. Не нужен, - чеканю на автомате, ощущая во рту фантомную боль, будто от раскаленного железа.

Долгая гнетущая тишина. Словно бетонной плитой, придавившая своей тяжестью. Хватка на моих бедрах ослабевает, и его руки, обмякшие вовсе, покидают мое, дрожащее в приступе, тело.

- Хорошо. Я… услышал.

В открывшуюся дверь черного входа влетают с новым порывом ветра мерзкие мелкие капли дождя, забравшие его в свои промозглые объятия и скрывающие в черной осенней мгле.