Маньяк-самоучка-2. Не жуть.

Маньяк-самоучка-2. Не жуть.

Часть 2

Миша вернулся через 17 дней, через семнадцать мгновений вечности, улыбнулся ей, когда они встретились в учебном корпусе взглядами, приветливо помахал издалека рукой и скрылся за дверью кабинета. Весенние соки, едва хлынувшие в неё, как в белые стволы в апреле, и оживившие её настроение, чуть не отхлынули обратно. Но запаса ответной улыбки уже должно было хватить, по крайней мере, на сегодня. За закрывающейся дверью последними скрылись листки в его руке. Наверное ему нужно было срочно показать какие-то выполненные работы.
Ватная глухота в её ушах отлегла. К ладоням, пальцам вернулась прежняя теплота и гибкость.
Она гнала мысль и слова, что она что-то должна. Ни одно из приходящих в голову слов не могло правильно передать её чувство, пока не мелькнуло подходящее определение. Она никак не поблагодарила за помощь, содействие и приятные мгновения. Не успела.
После института у Миши были ещё неотложные дела, о чем он успел сказать в перерыве между третьей и четвёртой парой. Выглядел немного устало, но избавил её от расспросов и сам в нескольких словах поведал о причинах, вызвавших его поездку. Аура приветливого разговора не омрачилась никакими трагичными вестями и они могли встретиться уже в ближайшие дни. Нахождения с ним в одном здании Вике, конечно, было мало, а их занятия даже не очень часто происходили в одной аудитории.
На следующий день они поговорили уже в общей сложности минут десять. Длинные коридоры и высокие потолки не очень располагали к размеренным разговорам и расточающему время приятному молчанию наедине. Шумно не было, но было иногда не комфортно, как случается, когда среди широкого тротуара пытаешься поговорить со встретившимся знакомым.
После полудня, идя по главному «бульвару» вдоль высоких деревянных дверей, он заметила мишину спину. Его собеседница что-то показывала в своём конспекте шариковой ручкой, потом игриво упирала ей в надутые губки, нагибала в сторону голову, глядя искоса и встряхивая ровно расчесанными волосами, среди которых присутствовали несколько очень тонких, хаотично подкрашенных косичек той же длины. Маша была и эффектна, и общительна. Был у ней и внутренний стержень, и вполне осязаемое достоинство. Вот уж точно ошибся бы любой, кто подумал, что она готова грести под себя всё, до чего можно дотянуться. Нет, она скорее хотела быть в курсе всего, больше контролировать и занимать позицию эксперта, или свидетеля в любом обсуждении. Но на скользком пути к лидерским вершинам, по крайней мере в этом заведении, ей пока везло. Невозможно извлечь всю пользу из всех знакомств, но по понемножку от каждого — это была она. И это всё о ней.
Броуновское движение других студентов периодически скрывало их из виду своим блужданием, пока она приближалась. Миша и Маша стояли не менее чем в вполоборота к ней и не могли заметить её появления. Когда между ними оставалось ещё 3-4 метра коридора, она замедлила шаг, подошла вплотную совсем не слышно, просунула свою руку под рукав пиджака и её ладонь, словно треугольная голова белого питона, неожиданно появилась перед собеседницей. Маша едва не взвизгнула, но дыхание прервалось, как от нечаянно вдохнутой сахарной пудры с пирожного. Тетрадь застыла в её руке. Вика рассеянно заглянула в строчки формул.
- Что новенького в математике? А… Вчерашняя тема! - и флегматично вздохнула, притягивая Мишу к себе. «Белый питон» ещё раз шевельнулся, проверив упругость созданного кольца и успокоился на локте её левой руки за ремешком сумки.
- Сорок седьмая страница. Мы, если что, тут, в начале двадцать первого века. - улыбнулась она, поворачивая Мишу в другую сторону. Миша попрощался с Машей через плечо бессильной улыбкой, равносильной извинению за своё похищение.
Они отошли на десяток шагов и он уголком губ прошептал:
- Как я тебе благодарен за избавление от этого представления! Я же знаю, что она списала, и уже всё проверила, но пришлось пройтись по всем формулам заново. Мм… А как тебе фотографии?
- Ты ещё спрашиваешь! Там…
- Я оставил тебе исходную флэшку и удалил промежуточные копии в слоях. Так что боюсь расстроить, но если что-то нужно поправить — теперь это будет довольно затруднительно.
- Да нет же! Там так всё замечательно, что проще меня поправить! Но у тебя же теперь всё благополучно? Мы можем встретиться? Я тоже хочу тебя чем-нибудь удивить.
Они остановились и стояли касаясь рук друг друга, как ветви близко растущих елей.
- Только если в рецепте не будет имбирного корня. У меня к нему немного неприязнь, немного лёгкая аллергия.
- Постараюсь составить рецепт без него.
Вика широко и солнечно улыбнулась, а Миша очень сдержанно рассмеялся, складывая её ладони и скрывая их своими, потом все четыре ладони поднялись вверх на уровень груди.
- Хочешь, покажу что-то волшебное?
- Вот так, прямо здесь, без всякой подготовки?
- Да. - ответила ей мишкина честность, и его ладони начали раскрываться, удерживая её руки своими запястьями. Вика последовала его движениям и…
- Я правильно догадалась? Да? - Выдохнула она с детской непосредственностью.
- Мы это узнаем завтра.
- Да.
Они разомкнули руки и начали снова возвращаться в мир, где они были не одни. По «бульвару» продолжали двигаться люди, занятые своими мыслями и делами. Две фигуры на «бульваре» на короткий миг забыли обо всех остальных и даже не видели их. Но они не были забыты. Среди прибывающих однокурсников мелькнула и Маша, слегка замедлила шаг, скосила взгляд, но услышать ей было нечего. Изобразив безразлично-рассеянный взгляд, она проследовала на занятие и больше не любопытствовала в их сторону. На занятии они сидели почти напротив кафедры и общение превратилось в осознание близости, при которой покой и удовольствие доставляет возможность видеть друг друга, знать, что никто не приближается и не нарушает ничем неизмеримое и невидимое тепло. Ощущал ли он его тоже, и как именно — Вика не знала. Она знала, что она определённо его чувствовала.
Преподаватель был молод, энергичен и, при желании, мог бы раствориться в толпе своих слушателей. Может быть, этот предмет был для него наследственным. Иначе как объяснить, что для подачи материала он использовал только самый минимум слов, которые было не трудно и запомнить, и записать, не испытывая потом онемелости и холодка в запястье от долгого конспектирования.
После лекции несколько студентов всё же подошли к его столу. Мария тоже подошла и остановилась напротив стола, над которым объясняющий и просвещаемые низко склонились над записями. Мария не стремилась поучаствовать в обсуждении. Кажется, ей хотелось поближе взглянуть ещё раз на записи на доске. Она заскользила взглядом по доске, потом по своим записям, посмотрела на свою руку и поняла, что всё пишущее осталось на столе вдали. Преподаватель не отрываясь от листа опустил на мгновение одну руку за край стола, извлёк оттуда карандаш и положил его на самый край стола. Маша театрально надломила осанку в двух местах сразу, взяла карандаш и как-то по-новому взглянула на преподавателя. Это был и вправду впечатляющий жест, много говоривший о том, с какой широтой и скоростью человек мог контролировать своё окружение и взаимодействовать с ним.
Маша черкнула что-то с доски в тетрадь, вернула карандаш на край стола, неторопливо поправила клинообразный вырез блузки, и то, что придавало блузке живописный рельеф, и только после этого покинула пристань математиков.

Ещё одно завтра началось без заметных отличий от вчера.
С началом второй пары Вика обнаружила, что её простой карандаш, которым она периодически делала малозаметные примечания в книгах и пособиях, надломился в сумке. Где она так аккуратно прижала сумку, она не заметила, но если это случилось в транспорте, то ничего удивительного. Достаточно было придавить сумку с тетрадками к вертикальному поручню и инерции тела хватало с избытком для такой мелкой потери. Она любила длинные карандаши, а едва после затачивания он укорачивался на три-четыре сантиметра, его ждала компания таких же молодых «пенсионеров» в стакане на её домашнем столе. Карандаш незаметно пострадал только в сантиметрах пяти от ластика на верхнем конце. Она сидела, продолжала слушать лекцию и рассматривала едва заметную трещинку на желтой грани. «Сегодня не забыть положить в сумку два новых» - поставила она себе
«галочку» в памяти. Пользоваться более прочным механическим карандашом не хотелось. Детские воспоминания, аромат розоватой стружки, выходившей из точилки красивыми цветочными соцветиями — это вжилось в её характер и мироощущение. Тонкие грифели для механических карандашей, да и сами эти карандаши вызывали ассоциацию со шприцами. Мягкая алюминиевая корона обычного карандаша, удерживающая стирающую резинку, была ей приятнее, словно её мягкость просила у ней особой заботы и защиты.
Она ещё раз вернулась в памяти к эпизоду похищения Миши.
Сцена не имела никаких видимых последствий для окружающих, потому что всё произошло как-то без лишнего шума, но неприятный холодок взглядов в спину от «Неотразимой Марии» она ощущала периодически, как неприятный сквознячок. Что двигало её так неотвязно «идти по следу» Вики, было, в целом, доступно пониманию. Вопрос был в другом: Сколько ещё Вика готова это ощущать и терпеть. Интуиция подсказывала, что её оппонентка не испытывала сильных чувств, а следовательно, степень её задетости была не высокого градуса. Не более, чем царапнутое самолюбие. Но и оно не исчезало окончательно. Вика не старалась изобразить трогательные отношения, каким-то чутьём догадываясь, что его внимание к ней с серьёзным видом и не стиле романтического любования, выглядит со стороны убедительнее и надёжнее. А если это не просто симпатия, то связь основана на чем-то более серьёзном, а потому Маша сдерживала себя и была осторожна. Может быть, со временем, она бы привыкла к этому положению дел и просто забыла о поветрии ревности, досады, но однажды они в очередной раз оказались довольно близко и в почти опустевшей аудитории. Вика наводила порядок в сумке, уже собиралась уложить в неё тетрадь с закладкой из карандаша. Маша спокойно подошла и поинтересовалась, правда ли у Вики всё серьёзно с Мишей. Не было дополнительной жестикуляции, и руки спрашивающей не были сложены спереди в «оборонительное переплетение», но уловилось некоторое напряжение, с которым она управляла своим голосом. Обе хотели выглядеть максимально спокойными. И любопытство Маши было прохладное.
- У нас много общего. - сухо и легко ответила Вика.
Во взгляде Маши отразилась работа мысли. Как оценить размеры «общего» и соотнести это с размером своей заинтересованности. Но она вспомнила, как бесцеремонно Вика вошла в их разговор, как непринуждённо обезоружила её и ушла под руку с тем, на кого она уже потратила несколько пробных чар. Видя в ответ только спокойствие, в следующем вопросе брызнула кислинка несдержанности.
- А ты такая очень умная, или крутая?
Вика почувствовала, что это повышение интонации, хоть и всего на четверть тона, это уже её преимущество. Превратить преимущество в чистую победу мог бы ещё один непробиваемо спокойный и нейтральный ответ, и тогда кто первый дрогнет ещё раз, тот и побеждён, тихо и без боя. Техническое поражение за явным преимуществом соперника. А чем меньше слов, тем меньше ран, а значит, меньше дров в костер будущих сражений. И на неё снизошло вдохновение. Она только на мгновение отвела взгляд в сторону, словно убеждаясь, что в непосредственной близости нет заинтересованных в их беседе зрителей, легко вздохнула, глядя прямо Маше в глаза и извлекла из тетрадки карандаш. Этот неожиданный жест напряг Машу. Она как завороженная медленно опустила глазки на карандаш. Её внутренняя паника не успела проступить даже небольшим пятнышком бледности. Полураскрытая сумка Вики стояла на столе. Над сумкой она держала в левой руке толстую тетрадь, в правой, над тетрадью — карандаш, сжимая его как нож. Нож и щит. Из сжатой руки карандаш высовывался вверх ластиком. Заточенный кончик смотрел вниз. В следующее мгновение ноготок её большого пальца описал маленькую дугу и переместился к основанию указательного, а потом решительно двинулся влево. Верх карандаша с треском отлетел и покатился по полу, как стрелянная гильза. Вика при этом даже не шевельнулась. Маша проводила обломок стеклянным взглядом.
Больше ей провожать было некого. Вика не прощаясь уже закинула сумку за плечо и удалялась едва ли не подиумной походкой, но без той наигранной и размашистой ветрености.

Дверь такси захлопнулась и мир утра и первой половины дня остался позади. Всё осталось позади и уже не имело значения, как математическая величина, стремящаяся к нулю.
Она поёрзала на сидении и снова обхватила мишкин локоть.
- Я уже думал, что ты можешь на меня обидеться и придётся чувствовать себя виноватым. Я себя и чувствовал таким две с лишним недели.
- Ты с ума сошел? - осёкшись от своей прямоты возразила Вика.
- Ну, хорошо. Если и правда, то мне теперь намного легче. Остановите здесь!
Водитель выбрал подходящее место у бордюра, зажег аварийные огни и посмотрел в зеркало над лобовым стеклом.
- Я не долго.
Миша оглянулся и осторожно вышел через левую дверь. Вика, не придумав, чем себя занять, просто прикрыла глаза и погрузилась в тишину, едва нарушаемую шорохами с водительского места.
Минут через десять Миша вернулся, бережно втягивая вслед за собой в салон шуршащий конус прозрачной плёнки, в котором красовался пион размером в футбольный мяч.
- Ого! Вот это конкретно подарок! - опередил всех водитель своим замечанием, и оглянулся на улицу, видимо отмечая для себя координаты цветочного салона. - Моя бы щебетала и носилась с таким неделю!
Пассажиры улыбнулись, но промолчали.
- Вас отвезу, и, пожалуй, вернусь. - закончил он.
Стрелка левого поворота начала щелкать и они продолжили свой путь.
После прибытия домой Вику будоражила только одна мысль. Ей было уже не важно, как сложится этот вечер, только бы не остаться на утро одной. Второго такого утра, как ей казалось, она не вынесет. А её спутник, на этот раз не вооруженный никакими припасами и сюрпризами, спокойно прошел в знакомую комнату. Распакованный пион занял место на окне в вазе и теперь без мишуры развешивал вниз зелёные лепестки, ловя слабый, далёкий от солнечного, электрический свет.
- Можно включить компьютер?
- Да-да, конечно! Я и сама хотела вместе с тобой снова это увидеть. - откликнулась она из кухни.
Через минут десять она вернулась. Столик у дивана начали заполнять чайные пары и необходимое для легкого полдника. Ломтики сухофруктов, пёстрые кубики южных сладостей, лимон с сахаром и бисквит, который она выпекла сама, заглазировав его поверхность слоем тёмного шоколада, как торт «Прага».
- А что, с компьютером что-то не так? - спросила она, глядя на тёмный монитор.
Миша нажал кнопку на пульте телевизора и на черном окне экрана, размером минимум как четыре её монитора, проявилось её фото, первое в папке изображений.
- А это как?
- Да просто. Можно было и флэшку вставить в переходник, но мне показалось будет удобнее VGA-разъём переставить в телевизор. Там есть это гнездо.
- Здорово! В таком размере вообще замечательно. Даже не думала об этом.
Слайд-шоу дошло до кадра с пенкой.
- Останови!
Тут пришлось задействовать уже не пульт телевизора, а мышь компьютера.
- Ты не представляешь, как я прожила эти недели. И я сама не представляю.
- Прости меня, что я так ушел, а потом исчез вовсе.
- Не надо просить прощения за это.
Хотелось положить хотя бы руку ему на плечо, если уж не обнять и не завладеть, как в её буйных снах, но она только взяла его за руку. Спасительная мысль о музыке подоспела вовремя. Что… Что найти? Она подошла к клавиатуре. Ну, не Энигму же! И среди результатов короткого запроса выпали Дженнифер Раш, Джо Кокер и пара плей-листов 80-х. Из слабых динамиков компьютера хрипловато зазвучало Unchain My Heart.
Она ещё смотрела на экран и чего-то ждала. Может быть, начала и развития мелодии, или его реакции. Мелодия была не из разряда медляков, но мишины руки уже осторожно взяли её за плечи. Ещё при первых звуках он встал с дивана и подошел к ней. Она развернулась, стараясь своим движением не разрушить это кольцо из рук и прильнула. Руки за её спиной чуть плотнее, но всё ещё очень бережно, как хрупкий букет, обняли её и они закружились. Дальше сдерживаться было невозможно. Она подняла своё лицо и розовея от прилива чувств дотянулась до его губ.
Когда она открыла глаза, они всё ещё стояли посреди комнаты, мелодия закончилась. Миша провел легкими касаниями пальцев по её щеке и длинно что-то процитировал.
«Проходит ночь, и розовоперстая в шафранном одеянии Эос, дочь титана Гипериона и титаниды Тейи, встает со своего ложа на востоке, восходит на колесницу, запряженную жеребцами Лампом и Фаэтоном, и спешит на Олимп, ...»
Закончить цитату он не смог. Она почти повисла у него на шее, привстав на носки, и упивалась за всё пережитое.
Дверь в комнату отворилась.
Зевс-Громовержец был ни при чем. Молния сверкнула в её сознании. Она не успела ничего увидеть из-за Миши. Только её пятки вновь коснулись пола.
- Викусенька! Не задуши молодого человека! - раздался мамин голос и шорох магазинных пакетов на пороге комнаты.