Марика

Часть 19

Мы уходим к горам всё ближе. Вон они уже как сильно надвинулись, полнеба, кажется, загородили. А где горы, там и снега больше, и дождя. Зачем Хармас нас в горы тащит? Какая жизнь среди камней? Загнёмся мы там от холода и голода.

Про это всё говорю и Арсу, когда он нагоняет нас со своей лошадью и волокушей.

- Зачем нас вожак наш в горы ведёт? Что нам там делать? Там камни одни...

Это просто жалоба, не требующая ответа, но Арс неожиданно становится на сторону Хармаса:

- Сейчас оно, может, и правильней всего. Ты же сама видела, я показывал... Воины о-шаев, они все верхом. Лошади – это их преимущество перед нами. А в горах они от нас отстанут. В горах и снег глубже, и с кормом хуже. Когда мы сбросим их со следа, тогда и место получше найдём.

Арс объясняет терпеливо и понятно, а потом сам без всяких вопросов забирает у меня узел стянутого войлока, начинает увязывать на волокуше к общей связке наших вещей. Мы с Хамалой только переглядываемся молча.

- Все говорят, о-шаи идут за нами потому, что ты им нужен. Они, что же, так и не оставят нас в покое?

Знаю, то же самое и Римар Арсу выговаривал ещё днём, и Хамала на меня во все глаза глядит, поражённая простодушием и прямотой моего вопроса. Но мне интересно, что скажет Арс. И Арс отвечает, будто и не чувствует никакого подвоха:

- Дело не во мне. О-шаи нас подгоняют, чтоб поторапливались. Они нам всего три дня давали на сборы, мы же на шестой день...

- Что можно сделать за три дня?- скрипучим ворчливым голосом перебивает Хамала Арса. Тот бросает взгляд в её сторону, но никакого замечания не делает, хотя любой другой мужчина мог бы и затрещиной ответить, чтоб осадить глупую старую рабыню.

- Да, тут и собраться успей, так ещё и похоронить своих было нужно. И так спешили, как могли,- в наш общий разговор вклинивается Римар.- Кто вообще про три дня говорил? Где их взяли, эти три дня? Ты ж сам переговоры вёл. Сам!- Снова пальцем в Арса тычет. И меня аж передёргивает от злости. Старик пятками в бока лошадь толкает, и та, сдвигаясь с места, на Арса грудью напирает.

- Я не вёл переговоры, я за Хармасом переводил. Его слова и слова о-шаев.- Арс перехватывает повод у самой морды лошади, как раз под нижней челюстью, на враждебность старика и его постоянные нападки он за этот день приноровился никак не отвечать. И сейчас голос его остаётся ровным. Так с ребёнком непонятливым разговаривать впору. Это-то старого Римара ещё больше злит.

- Конечно, ты ни в чём не виноват. Так же, как и баба твоя бестолковая,- старик злые слова кидает. Так змея плюётся ядом своим, потому что не умеет иначе.- Чужаки бы никого не тронули, если б ты был, как все... А ты за ней потащился!- Корявый палец теперь уже в моё лицо направлен.- Вы двое виноваты! Вы одни! И сын их вождя погиб, и наши мужчины...

- Наши мужчины – все струсили! Все поголовно!- Не могу я молча терпеть такие слова, и неприкрытая злоба в глазах Римара ответную злость рождает.- Ты позволил внучку свою старшую дикарям отдать. Не смей обвинять теперь после такого. У тебя, старик, сердце мышонка! Трусливого и слабого...

Старик на меня ладонью раскрытой замахивается, чуть с лошади не валится, теряя равновесие.

- Тварь ты подлая! Тебя б в мою семью...

Арс ловит Римара за плечо, рывком возвращает обратно, говорит очень тихо, но с такой угрозой:

- Её трогать не смей, понял!

Пальцы на плече старика так стискивает, что тот чуть не корчится от боли, не кричит, но выдавливает еле-еле:

- Ладно... ладно тебе...

Одна Хамала ни во что не вмешивается, но говорит вдруг так, что все слышат:

- Семьи на ночёвку встают. Будем к ночи готовиться... и снега ждать.

Ночёвка – здесь?! Взглядом повожу вправо-влево. Что тут есть? Снег кругом лишь – и ничего больше. Ладно, воду можно добыть из этого же снега, но чем топить очаги? Тратить в первую же ночёвку запас взятых с собой дров? Это так неразумно, так неправильно.

Не мне, конечно, о решении вождя судить. Хармас лучше знает, при нём Ирхан в советчиках, да и погода всё сильнее портится. Снег пойдёт или метель поднимется, будет ещё хуже.

Мы последними тянемся, и шатёр свой нам ставить там, где место оставят, это значит, с краю, в стороне от всех и от общего круга.

Работы хватает нам всем до самых сумерек. Помогаю Арсу закреплять шкуры, укрывающие войлок и жерди шатра, когда чувствую, что кто-то тянет меня за плащ. Настойчиво так тянет и с силой, даже завязки в горло впиваться начали. Поворачиваюсь, а там Милана.

- Скажи, ты тоже её слышишь? Слышишь ведь, да?

- Кого?- Никак не пойму сразу, про что она меня спрашивает. Чего ей от меня надо? И почему она шастает между шатрами одна? Даже плаща на ней нет, и это на таком ветру. Вон, как крутит, как воет – неба не видно.

- Она плачет, моя девочка...- тихим доверительным голосом признаётся мне Милана.- Я постоянно её слышу... слышу, как она плачет... всё сильнее и сильнее. Она меня зовёт, малышка моя... она не может одна без матери.

Всё понятно. В вое ветра, если прислушаться и очень захотеть, можно уловить что-то, отдалённо похожее на детский плач, но всё же... Нет, Милана просто никак успокоиться не может. И мыслями своими, тревогой своей приманила-таки за собой неупокоившуюся душу несчастной дочери своей. И теперь душа эта будет стонать и кружить вокруг селения, пока не утянет за собой на Равнину ещё кого-нибудь. Чтоб меньше страдать и плакать в одиночестве.