Марк Два

Марк II

                                                              Марк II

    Прислонив правое ухо вплотную к двери и прикрыв ладонью левое Григ жадно впитывал каждое слово приглушенного диалога. Мало что удалось разобрать. Раскатистый рев могучего существа, внезапно залетевший с улицы на парадную, прервал это малопочтенное занятие. Рев продолжился уже в сопровождении истошных воплей. Вопила несомненно молодая женщина. Григ оторвался от двери и подбежал к распахнутому во двор окну. Обоняние натолкнулось на теплый стрим цветущей акации, слух напоролся на рваный визг: «Помогите! Помогите же кто-нибудь!». Григ бросился вниз по лестнице. Он спешил на помощь.
 

                                                                  * * * * *

Пётр Афанасьевич глянул в окно поверх рододендрона. Карликовый «аметист» заслонил фиолетовым цветом пятую часть узкой бойницы, вырубленной в толстенной стене. Глиняный горшок утвердился на широкой площадке без капиноса: гладкая поверхность, «плавающее» основание, оштукатуренные и выкрашенные неровности старинной кладки. Цветы касаются монолита изогнутых стен. Волнистые линии окна. Колючий рисунок голых ветвей.
Сквозь сетку раскрытой форточки в комнату проникли звуки внешнего мира. Призрачный грув городской жизни и реалистичные клики сорок. «Уже скоро, уже скоро», - утешил себя старик. Наивные мысли под стать его голове с одуваном седых кудрей.
Предвесенний февральский воздух пьянил. Думать не хотелось вообще, но мысли наплывали и проплывали дальше, как тающие пеньки снега в ледоход. Те тоже долго видны на реке, но становятся всё прозрачнее, прозрачнее и, наконец, исчезают. Так и здесь. Думы о спокойном, размеренном окончании пьесы (именно пьесы почему-то) под названием Жизнь крутились сэмплами в наивной голове Фанасича и таяли, таяли...
Фанасич или «Великий Реквизитор», как его уважительно именовали на производстве, полвека без малого проработал в Черноморском Театре Драмы и Комедии. Начинал техником сцены. После трудился на ниве обеспечения спектаклей звуком и светом — шикал в микрофоны, вертел «пушками». В академию поступил, хотя «академиком» считал себя с детства. Несколько позже, еще при заврексегмента Карлове, стал ведать бутафорией в секторе декораций. Четверть века бутафорией ведал. По мнению сотрудников, бутафором Фанасич был замечательным, непревзойденным просто. Поэтому со временем Фан сменил предшественника (уже Брюлко в тот период) на посту заврексегмента — стал заведовать всем реквизитом театра. Должно сказать, реквизитом в ЧТДиКе называли всё, что только можно и нельзя было называть — костюмы, аксессуары, бутафорию, декорации и даже техинвентарь. Годы спустя в настроениях «ВР» проявилась задушевная тенденция к поиску утраченных, утерянных или... (да чего там греха таить!!)) украденных элементов. Так, пристрастился Фанасич к сыску самых что ни на есть разнообразных предметов, испарившихся с должного места в окружающую вселенную.

                                                                 * * * * *

Заняв пост заврексегмента, прослужив в должности энное число сезонов верой и правдой, Фан постепенно привык к месту и ни к месту цитировать Золя на предмет того, что мол, ничто так не вредит неокрепшим умам, как обрывочные, пускай и обширные знания, лишенные прочной основы. По мнению Петра Афанасьевича, зыбкость псевдоинтеллектуального мышления нарушала размеренность быта некоторых индивидуумов, приводила к преступным тенденциям или же напротив, служила приманкой для злоумышленников на стезе выбора объекта для более или менее серьезного нарушения. Долго ли, коротко ли, но Фан приобрел известность не только, как могущественный попечитель всего декора, бутафории и реквизита ЧТДиКа, как профессионал высочайшей пробы в своем деле, но и как аналитик-любитель, способный распутать сложнейшую паутину злонамеренных хитросплетений.
Стал принимать «просителей разобраться» у себя на Албанской. В своем кабинете. В нижнем этаже двухъярусного флэта был оборудован тот кабинет еще десятка полтора лет тому креативным плотником Алибасовым. Тогда это еще не был кабинет, а как бы филиал рексегмента ЧТДиКа, кладовая, в которой хранилось то, что использовалось в перформансах изредка, в исключительных постановках, или вовсе было вычеркнуто из списков действующего состава, как морально устаревшее. Но. В некоторые образчики бутафорского искуса были мастерами вложены такие объемы вдохновения и старания, что на то, чтобы расстаться с ними у заведующего не доставало ни желания, ни духовных ресурсов. "Следующий!", - говорил заведующий, и в кабинет врывался очередной проситель. То есть, при кабинете даже предбанник имелся, с дубовыми лавками. Сени-приёмная, так сказать, с тремя дверьми — одна входная, одна ведущая в кабинет, одна выходящая в компактную кухню-студию, которой заведовала сестра аналитика, Валентина Афанасьевна. Вот в этом-то присутствии консультант и консультировал жаждущих проконсультироваться по тому или иному волнующему, мегаактуальному для них вопросу. Как правило, в ходе приема «Великий Реквизитор» восседал в вязанной сестрой шапке за овальным столом с инкрустированной гармоничным фризом столешницей. Часто, исключительно для удобства движений и вентиляции, надевал он вместо халата монашескую сутану или плащ идальго. Вязанная шапка с черными и белыми кругами по типу рисунка на The Grail Уайлда порой шокировала посетителей, однако, Фан обыкновенно принимал в ней, чтобы не обижать Валентину, да и привык уже как-то. Тем более, что шапка помогала думать, была заговоренной и подарена в один из значимых дней. «ВР» именовал сей головной убор просто — шлем. Так и говорил порой: «Где мой шлем?» или «Куда это мой шлем задевался?».

                                                               * * * * *

    Фан спустился в нижний этаж по винтовой лестнице и прошел к себе. Интерьер кабинета не вызывал сомнений в своем генезисе. На стенах доспехи, оружие средневекового типа, панно какие-то, гобелены, картины, фрагменты фресок, вместо окон (ни одного окна в кабинете не было) обломки витражей, портьеры, рыбацкая сеть с крючками и массивными поплавками живописно стекала прямо на пол со стены у двери. На безголовых манекенах красовались кафтаны, свитки, сюртуки и мундиры. Разнообразных фасонов шляпы, цилиндры, треуголки и береты надеты на молчаливые пустые головы или разбросаны на широкой клинообразной полке в углу под керосиновой лампой. У стола кнехт в боевых латах и кольчуге, с моргенштерном в правой, и прямоугольным щитом в левой руках, на плечах нечто напоминающее ведро, но с багровым орденским знаком. Несмотря на обилие всего разного, в кабинете обосновался сбалансированный уют. Сперва для посетителей поставили кресло вольтеровского типа — мягкое, обволакивающее, с неописуемо удобными резными подлокотниками лакированного амаранта да с подушечками. Вскоре пришлось произвести замену на довольно жесткий, но, тем не менее, элегантный табурет из жилистого венге. Причина — посетители не хотели вставать и уходить. Фан же тяготился ролью конфидента и моментально направлял исповедующихся в учреждение, соответствующее глубине раскаяния.

                                                               * * * * *

    Относительно юная шатенка в джинсовых шортах металась по тротуару, хватая прохожих мужчин за руки, вращала выпученными глазами и молила о спасении. Выбегая за ворота Григ повернул направо к музею-бутику «Дублон» и уже было бросился к ней, но вовремя остановился. Импозантный мужчина интеллигентного вида и лысоваты крепкий брюнет в дорогом костюме уже заступились за девушку. С хриплыми грюками на них наскакивал настоящий мастодонт. «Хакуда мне в помощь...», — пронеслось в мозгу Грига, но применить излюбленный метод усмирения буйных не пришлось. Наполовину скрывшись за крыльцом нумизматического бутика он прекрасно видел, как перепуганная девушка постепенно перестала волноваться и хватать за плечи своих спасителей, а, наоборот, быстрым шагом отправилась восвояси. В ту же минуту телесного цвета «халк» успокоился и отправился в противоположную сторону, периодически оборачиваясь, чтобы пригрозить заступникам кулаком. «Так вот оно что», — мысленно резюмировал Григ и вернулся во двор. Сев на лавочку под окном отчей квартиры он прокрутил в голове гипотетическое продолжение уличной сценки. «Сейчас двое спасителей довольны собой выше крыши, делятся впечатлениями, желают друг другу хорошего вечера, а через несколько минут выяснится, что исчезли бумажник, умофон или еще что». Потеряв интерес к происшествию, Григ вернулся к мыслям о том, как быть с Марком. К сожалению, с потерей кота придется смириться, но тогда, учитывая таинственное исчезновение сестры, отец останется совсем один. Он и так чахнет прямо на глазах. Пока Марк еще подает некоторые надежды на выздоровление необходимо что-то предпринять... В сумерках июньского вечера материализовался Тим и присел на скамейку рядом с братом.