Мармеладка. Чужая дочь

глава 1

Аннабелла

Никто, будь даже сам король, не может предугадать, что произойдёт с ним в последующую минуту. И крах всех надежд вполне может стать залогом будущей счастливой жизни…

Так думала я, стоя в вечерних лучах закатного солнца и глядя на синие воды, величественно омывающие берега моей благословенной страны Италии. На воды, на моих глазах ставшие могилой для великолепного корабля, с которого я, Аннабелла Чимароза, была изгнана с величайшим позором. О… Не буду вспоминать об этом…

Лучше погрущу о моей подруге Кончите Кабалетто. Ей, бедняжке, не посчастливилось остаться на проклятом, как оказалось, корабле. Остаться и сгореть в адском пламени, кое охватило корабль, лишь стоило тому отчалить от причала этого весёлого портового города.

О… Думала ли Кончита, что жить ей осталось пару мгновений? Думала ли я, что мой позор столь скоро канет в пучину морскую вместе с прекрасным кораблём и с ним, с тем, кто прогнал меня так жестоко… О…

Но я не буду вспоминать о нём, не буду… Ведь Мадонна и так уже покарала его хуже некуда. Буду вспоминать лишь о милой Кончите, от которой, кроме добра, я ничего не видела.

- Ах, Кончита, Кончита… - всё шептали и шептали мои губы вперемежку с молитвой Мадонне, дабы попала душа Кончиты в рай, несмотря на грех её.

Ах, я просила Мадонну не считать за грех то, что оступилась Кончита на пути своём. Я просила Мадонну быть снисходительнее к моей недолгой подруге. К Кончите Кабалетто. Ах, Кончита, Кончита, да пребудет твоя душа в раю…

- Кончита! – раздался властный голос позади меня.

Да кто же это? Кто смеет мешать мне грустить?! Да ещё и трогать столь бесцеремонно за рукав?!

В негодовании, столь сильном, что я даже забыла слова молитвы, я наконец обернулась.

Передо мною, гордо подбоченившись, стоял незнакомый синьор. Никогда прежде не доводилось мне видеть таких. О, какой же он был, чёрт побери!

Скажу одно, своим появлением этот синьор мгновенно прогнал оцепенение и шок от ужасных событий, произошедших со мною. О, всё это мгновенно откатилось куда-то назад, словно произошло давным-давно, настолько давно, что горевать и грустить уже не было никакого смысла.

Да… Мой очередной позор, последовавшее за тем вдовство, гибель подруги. Ах, всё это мгновенно стало «давно»!

Да! Вот что делает красота! О, эта красота! Да! Он был красив… О, как же он был красив! Оба моих Бартоломео, вместе взятых, не стоили и мизинца этого незнакомого синьора… Не стоили и мизинца сильной смуглой руки, выглядывающей из отороченного золотой вязью рукава камзола.

Высокий, крупный, словно медведь, сильный! О, какой силой веяло от него! А глаза… О Мадонна, его глаза! Они были черны как ночь, они пронзали меня насквозь! Ах, его жгучий взгляд мгновенно вызвал мелкую ритмичную дрожь во всём моём бедном теле! Ах.

О… Какой мужчина… Именно мужчина, не юноша, нет. Зрелый мужчина в самом расцвете сил стоял, подбоченясь, передо мною. Почему-то он напомнил мне того мужчину из кафе, который пытался утешить меня после предательства негодяя Бартоломео. Ещё первого Бартоломео, будем точны.

Но, конечно, мужчина из кафе не шёл ни в какое сравнение с этим величественным синьором, ни в какое. Только дрожь, которой отозвалось моё предательское тело, разве что она роднила этих двух столь разных мужчин.

Я покраснела, вспомнив вдруг, совершенно не к месту, свои давние бредовые фантазии насчёт безымянного мужчины из кафе. И задрожала ещё больше! О, Аннабелла! Видимо, ты всё же помешалась от испытаний, что столь щедро обрушила на тебя игривая судьба твоя.

- Она, что, ещё и припадочная? Почему она дёргается, как курица на заклании? – прервал мои думы властный глубокий голос.

До меня не вдруг дошёл оскорбительный смысл этих слов, так заворожена была я движением чувственных, презрительно изогнутых губ. Это он про меня? Зачем? Как же… Почему? И кто он такой, чёрт побери! Почему он вообще появился возле меня?!

Я стояла, не находя слов, и лишь молча смотрела, как шевелятся налитые, твёрдые даже на вид, губы.

Он говорил ещё что-то, не менее оскорбительное. Что-то насчёт моих умственных способностей, кажется. А я стояла, испуганно замерев, ну совсем как наша монастырская дурочка Джемма, потеряв дар речи от неправдоподобности возникшей непонятно как ситуации.

Наконец, когда свита этого господина вдруг споро подхватила мой сундук, я отмерла.

- Как вы смеете? – стараясь, чтобы мой голос звучал не очень жалко, вопросила я дюжих слуг неизвестного синьора.

- Предпочтёшь нести свои вещи сама? – язвительно молвил незнакомый синьор.

- Конечно, нет, - растерянно отозвалась я, одновременно радуясь вернувшейся способности говорить.

- Тогда перестань строить из себя полоумную дурочку и будь добра проследовать в карету, - бросил синьор, поворачиваясь на каблуках с тем, чтобы идти в сторону богатой кареты с золотыми вензелями на дверцах.

О Мадонна… Я не понимала ровным счётом ничего!

Пользуясь тем, что синьор отошёл, я вцепилась в рукав одного из слуг. «Пожалуйста, поставьте на место мой сундук», - взмолилась я.

- Вам бы лучше не перечить синьору Кабалетто, синьорина Кончита, - ответил слуга, осторожно высвободив свой рукав из моего цепкого захвата.

- Синьору Кабалетто? Синьорина Кончита… - повторила я помертвевшими губами…

О Мадонна! Помоги мне! Я с ужасом уставилась на свой сундук с монограммой Кончиты, двумя буквами «К»!

«Ты возьми мой сундук, а я заберу твой», - всплыли в памяти слова несчастной Кончиты.

- Давай, давай, Аннабель, шустрей перекладывай! – я как наяву вдруг увидела, как Кончита охапками вышвыривает вещи из наших с ней сундуков…

Из моего простенького, купленного впопыхах в простой лавке, и из её, такого массивного, представительного, с крупными золотыми вензелями на тёмном благородном дереве.

Кончитин звонкий голос, словно прорвавшись с того света, вдруг так ясно зазвучал в моей голове… Ох, с того света… О Мадонна, пусть пребудет её душа в раю! Пусть! О, бедная, бедная Кончита!