Мародёр. Часть 2

Глава 1

Прохладный ветерок треплет отросшие на затылке волосы. Грязные, спутанные, давно не видевшие расчески и мыла, сальные настолько, что даже вши брезгуют забираться в них. Они должны были быть сбриты, или вплетены в косу. Таков был закон. Такова была традиция. Простым воинам не было положено ничего, кроме косы на затылке. Но бритвы у человека не было, а волосы отрасли еще не настолько, чтобы можно было добавить их в косу. Его могли бы назвать отступником, от него могли бы отвернуться даже родители. Если бы узнали об этом. Если бы было кому рассказать. Но никто никогда никому не расскажет ни о том, что он нарушил традицию, ни о том, что выполнил свой долг воина до конца.

А ветру все равно, он не чувствует идущий от волос запах, не замечает покрывающего их жира. Он радостно ныряет меж черных волос, подбрасывает их вверх, раздувает в стороны, засыпает песком, чтобы уже в следующее мгновение с силой сдуть его. Ветру нравилось, как качаются легкие, почти невесомые волосы, благодаря лишь его усилиям. Он приходил в восторг от того, как волосы подчиняются его воле. Влево, вправо, вверх и вниз, стоит только приказать, стоит лишь подумать, как они тут же с готовностью кланяются ему. И ветер чувствует себя всесильным, мощным, почти ураганом, способным на все. Если бы только не она. Если бы не Коса.

Ветер ныряет вниз, проскакивает среди волосков, раздувает их в стороны, обволакивает тяжелую туго сплетенную косу, пробует сдвинуть ее в сторону. Дергает вверх, вниз, пытается оттянуть назад. Но нет, это бесполезно. Слишком она тяжела, слишком туга, слишком много там волосков. Каждый из них он бы с легкостью поднял. Если бы не было стягивающей их выцветшей красной ленты, то ветер сделал бы красиво. Он бы разметал длинные волосы по плечам помятой стальной кирасы. Он бы накинул их на торчащее из спины ржавое острие копья. Он бы заставил длинные волосы развиваться и дрожать, как тысячи тоненьких флагов. Он бы...

Коса сдвинулась. Совсем чуть-чуть, но ветер радостно завыл. Получилось! Он бросился к затылку, желая повторить успех. Коса дернулась еще раз и сдвинулась в сторону.

Два крохотных черных глаза равнодушно скользнули по туго сплетенным волосам косы, и по отросшим на затылке мертвеца. Голод. Утро. Совсем скоро, привлеченные запахом грязных волос сюда прилетят мухи и можно будет поесть. А пока...

Небольшая зеленая ящерица ловко взбежала на плечо кирасы, устроилась в нагретой солнцем вмятине, остановилась, прислушиваясь не то к гневным завываниями оскорбленного ветра, не то к далеком топоту тяжелых ног. Ее приплюснутая треугольная голова повернулась, зоркие глазки скользнули по окрестностям. По белеющим в выжженной солнцем траве костям, по торчащим тут и там ржавеющим доспехам, по взметнувшемуся к небу копью со знаменем. Если в том крохотном гниющем кусочке выцветшей ткани кто-то мог еще распознать знамя.

Что-то привлекло внимание ящерицы и она, не обращая внимания на дующий прямо в мордочку ветер, вновь нырнула под косу, чтобы через мгновение выскочить с другой стороны и ловко взобраться на отполированный дождями и самим ветром белый череп. Лапки скользнули по кости, тонкие коготки оставили на гладкой белой поверхности несколько неглубоких царапин, треугольная голова поднялась, глаза-бусинки уставились в подошву опускающегося сапога. Ящерица ловко соскочила в траву за мгновение до того, как стальной ботинок с хрустом превратил череп в пыль.

Ветер бессильно завыл, глядя, как медленно оседает белая взвесь. Он бросился ближе, нашел чудом уцелевший кусок затылка с отросшими на нем волосами и длинной тугой косой, перевязанной выцветшей красной лентой. Зарылся в волосах. Не так удобно, но все равно играть можно. Как же хорошо, что и волоски и коса намертво прилипли к кости. А этот громила чуть не испортил все! Ветер гневно поднялся, подхватил еще не осевшую белую костяную пыль и швырнул ее в спину замершему человеку в странной покрытой шипами броне.

Человек не обратил на ударившую его в спину пыль никакого внимания, остановился, воткнул в землю острие огромного странного плоского меча. Щелкнув позвонками, повел шеей в вправо. Не снимая стальной покрытой шипами перчатки, приложил руку к шее слева, с силой надавил, и с наслаждением скривился, слушая жалобный хруст позвонков. Довольно хмыкнул, прищурился, глянув на стоящего перед ним человека. На, покрытом клочками серой бороды, лице появилась снисходительна улыбка, переросшая в злобный, звериный оскал. Тело наклонилось вперед, словно начало падать, но стальные ботинки подняли тучу пыли и человек побежал. Уже делая шаг, он, не глядя, выбросил руку в сторону, хватая воткнутый в землю меч. Издав не то клич, не то устрашающий вопль, он прокрутил меч над головой, набирая скорость, стремясь если не разрубить противника, то затоптать его.

Его противник не двигался. Казалось, он вообще не смотрел на приближающегося врага, будучи полностью занятым чем-то в ногтях правой руки. Левая же сжимала тонкий, чуть изогнутый меч. Тощая, невысокая фигура, почти без брони, лишь жалкие шипастые налокотники, да слабое подобие зерцал на груди, не шевелилась. Изумрудные глаза на мгновение отвлеклись от ногтей, глянули на бегущего воина и опустились вновь. Худые плечи приподнялись на палец и застыли.

Тот же, кто мчался к нему, был высок, закован в тяжелую броню, что, впрочем, не мешало ему двигаться с ужасающей быстротой. Над головой его в, лучах на миг прорвавшего низкие тучи солнца, сверкнул меч. Из груди вырвался торжествующий крик.

Тощий вновь скосил глаза, пальцы пробежали по рукояти меча, перехватываясь чуть ближе к яблоку, стопа чуть довернулась, тело отклонилось назад. В глазах появилась печаль.

Шаг.

Я не увидел, как он сделал этот шаг. Он просто оказался на шаг в стороне от мчавшегося на него здоровяка. Он ушел в сторону, но меч его остался на месте.

Огромные ладони, в нелепых шипастых перчатках разжались, выпуская чудовищный плоский меч. Здоровяк рухнул на колени, захрипел и повалился в пыль.