Марья и забавы

Марья и забавы

Несмотря на свой совершенно не бурный темперамент Инночка слыла в нашем кругу шикарным массовиком-затейником. Я до сих пор с благодарностью вспоминаю свой юбилей, ведущим которого она была. Время от времени она устраивала всяческие мероприятия, куда звала своих однокурсников, одноклассников и просто друзей и приятелей. Круг общения Инны в те времена был огромен. На её  вечеринки и мероприятия она звала зачастую по двадцать-тридцать человек.  Потому  сборища сии  очень часто принимали форму пикников в парках  и просто коллективных гуляний.
Одним из подобных мероприятий, проводимых ею почти ежегодно, была встреча весны на Масленицу. Инна собирала разношёрстный народ в парке Гагарина, где раскрывалась как яркая и интересная ведущая. Конкурсы у неё были всегда «в тему»  и никого не напрягали. 
На одной из таких Маслениц я и столкнулась зимой тринадцатого года  с Марьей. 
Попала я в парк  Гагарина в тот день практически «с корабля на бал», Инна вызвонила меня, в момент, когда я мылась в тазике, приехав с вокзала после практически суток поезда. 
- Окей, я буду, - согласилась я,- возблагодарив Бога, что сегодня мне не придется весь день  тоскливо сидеть в интернете, размышляя о том, какое я ничтожество, и что же мне с этим делать
Когда я наконец нашла народ, столпившийся в глубине парка, веселье было уже  в  разгаре. Народ ел принесенные кем-то блины и разливал чай из термосов. Все смеялись, но я себя чувствовала потерянной, потому что среди этой огромной толпы знакомых лиц я почти не видела. И тут вдали промелькнула до боли знакомая белая меховая шапка. Ух ты, эта фифа тоже здесь! И чувство одиночества сразу покинуло меня, не успев даже толком приблизиться.
Внезапно Инна почувствовала, что с заходом солнца за облака стало вдруг гораздо холоднее, и решила разогреть народ какой-нибудь активной забавой. 
- Сейчас у нас будет перетягивание каната! – громко объявила она.- Нам нужны  восемь добровольцев. 
Я решила, что мне как раз нужно немного согреться и вызвалась поучаствовать. Машку в свою очередь тоже задействовали в противоположной команде. Нас было четверо в каждой группе – двое парней и двое девочек. На самом  же деле оказалось, что распределение сил вышло не совсем честным. Сделала нас противоположная сторона легко. И не потому что мальчишки в нашей команде были хилее, совсем  нет! Исход битвы решила Машка, которая с криком, достойным её тёзки Шараповой, диким рывком в последний момент утащила канат на себя с такой силой, что попадали не только мы, но и народ из её команды. Короче в противоположной команде  фактически было ТРИ мальчика.
- Охренеть силища,  – прошептала я, подойдя попозже к Инне. 
- Я сама удивилась, - улыбнулась та.
Именно поэтому я впоследствии сильно удивилась, когда узнала, что её однажды вполне успешно ограбили, и она без сопротивления отдала золотишко и сумку с деньгами и документами. Мне тогда это показалось довольно странным – не сопротивляться при такой силище. Я припомнила, как меня однажды в юности пытались изнасиловать, как я лягалась и шпынялась, хоть меня и соплёй переломить. А за имущество, имея Машкины ручищи, я бы, наверное, билась бы насмерть… Но Маша… ну до чего же она всё-таки девочка. Какой хрупкий цветок скрывался за этой монолитной оболочкой!
Точкой отсчета нашей странной и невозможной дружбы с Машкой, однако, стала не эта встреча, а неожиданный случай летом. 
Летом выдался один  вечер пятницы,  когда я просто не могла найти, с кем бы затусить. Все - кто уехал, кто заболел. Я третий раз перелистывала свою телефонную записную книжку и пятый раз проводила взглядом по списку френдов в «Контакте». Я даже уже начала подумывать, а не написать ли мне смс Кравчуку, но с тех пор, как он при мне по пьяни снял со спящего на  лавочке в сквере бомжа его грязную и вшивую кепку и водрузил на голову своего друга, я старалась держаться от него подальше.
В конце концов мой взгляд зацепился за аватарку Машки Даровитовой. Судя по её странице в контакте и тому, что я о  ней слышала, она была как раз из тех людей, которым как раз лишь бы тусануть. «С одной стороны как бы позвать её, конечно,  можно, - подумала я,  - с другой стороны мы, хммм…  толком ни фига не знакомы…» Потратив ещё минут двадцать на размышления, хочу ли я провести вечер чёрте как и непонятно с кем,  или понятно как, но в горьком одиночестве, я выбрала первый вариант.
«Маш, - написала я ей во «Вконтакте», - увидев, что она вроде как онлайн, - я тут совершенно одна на Ленинградке в пятницу вечером. Я думаю, ты в состоянии осознать всю катастрофичность моего положения. Все что-то расползлись как тараканы. Кто спит, кто болеет, кто вообще свалил из города. Ты не составишь мне сегодня компанию?»
Судя по всему за эту встречу горой стоял сам Фатум, потому что в ответ на мою грустную сообщеньку, прилетела весёлая весть от Машки: «О! А я как раз еду в твой район! Я тут решилась пройтись  по вашим «ленинградским» магазинам. Может, обувь себе всё-таки наконец куплю».  
Я даже не знала тогда, радоваться мне или нет, потому что о взбалмошности и безбашенности этой девицы я к тому времени была весьма наслышана. Тем не менее, я решила настроиться на лучшее.
Она написала мне свой телефон. Через полчаса мы созвонились и в итоге встретились в обувном магазине. 
Всё начиналось довольно скучно. Машка примеряла босоножки, прохаживалась вперед-назад по магазину и в итоге выбрала те, которые ей пришлись по душе.
- Удобная обувь – самое главное!- резюмировала она, и, расплатившись,  усталой важной павой поплыла к выходу. 
- Давай, может, занесём обувь  к тебе, а сами погуляем?
- Давай, - согласилась я.
Так мы и сделали. Поднялись на мой второй этаж,  сгрузили пакет с машкиными туфлями и, весёлые, почти вприпрыжку вылетели на всё ещё  залитую солнцем вечернюю улицу.
  И вот, теперь, когда, наконец, можно было решать, что делать дальше, все  наши теоретические расклады перебил местный маргинальный поэт Лекс Шанте, на которого мы наткнулись практически на выходе из дома. Вернее, Маша наткнулась. Они, как оказалось, были знакомы.
- Привееееееееееееет! - восклинула Маша и кинулась на шею довольному и улыбающемуся Лексу.
Меня сразу охватило недоброе предчувствие. Мы с Лексом не знали друг  друга по именам, но лицо  его мне было до боли знакомо. Это был тот самый пьяница, возлияния  которого я регулярно имела «счастье» наблюдать в богемном баре «ТутЪ». Лекса трудно было не выделить в толпе других выпивох, так как волосы он носил длинные и обесцвеченные, порой заплетённые в косу. Ну и фигурку имел весьма соблазнительную: крепенький был такой, подкаченный, чем выгодно отличался от других представителей богемного алкособщества.
«Офигеть! – подумала я, - И ты с таким якшаешься?!»
- Ты в курсе, - заорала Марья, обернувшись ко мне, - что это лучший фотограф в Самаре?!
- Теперь в курсе, - пробормотала я.
- Ты лучший, Лекс, - кокетливо прожурчала поэту Марья, - я всем это говорю.
«Да неужели!» - продолжала охреневать про себя я.
Лекс расплылся в улыбке.
Как-то незаметно разговор перескочил с фотографирования на бухло:
- Я уже договорился с «Тутом», что они на все концерты и вечеринки  будут пускать меня бесплатно. Я им сказал: «Ну вы же всё равно знаете, что  все деньги я оставлю у вас в баре». И они согласились.
Голос у Лекса был сладкий, вкрадчивый и нежный, почти шепчущий. 
- Кстати о выпивке, - продолжал Лекс, - надо бы в магазин за пивасиком зайти. 
И мы в «трёхе» отправились в магазин.
- Надо же, как бюджетно я сегодня бухаю, - вздохнула  Маша, - погрузив три бутылки пива в супермаркетовскую корзину. В силу профессии (Маша тогда работала журналистом) ей приходилось часто бывать на крутых презентациях и юбилеях, где щелкоперов не только на убой кормили, но и вусмерть поили. На работе у Маши мартини  и коктейли лились рекой. Да и вне рабочего времени Машуня любила себя побаловать выпивкой подороже. Однако сегодня её собутыльником был маргинальный поэт. Поэтому бухать нужно было по-бомжовски, поддерживая атмосферу. 
Я пожала плечами и подумала: «Что ж, раз у нас намечается богемный вечер…» И тоже кинула себе в корзинку пару бутылок «Гуся» и чипсов.
Мы примостились на одной из лавочек главной улицы Самары. В те чудесные времена все ещё  лакали  спиртное на глаза у ментов, и те  даже и не думали никого шугать.  Но не успела я произнести ещё свой первый тост, как зоркий Машин глаз зацепился за ещё одно отребье нашего города. К несчастью, именно в этот час мимо нас решил «продефелировать» Филат Лезгинский. 
Филат был просто обречён стать поэтом. Едва ему исполнись четыре года, у него на глазах покончила с собой  его родная мать. Выбросилась из окна. Воспитан он был  бабушкой – полусумасшедшей старухой. То есть выбора у него особо и не оставалось.  Ещё во времена своего бесприютного детства он осознал, что создание бездарных виршей – его единственное призвание.
За руку поэт вёл тощую немытую малолетку – свою жену Аню Мис. Я имела возможность лицезреть эту деваху на одной музыкально-поэтической тусовке  в двенадцатом году. Волосы у неё были каштановые, длинные и красивые, а стихи – чушь несусветная.  В тот период времени у   неё был самый расцвет её предсвадебного  романа с Лезгинским. Прочитав со сцены подряд три на редкость дрянных стиха (назвать стиховорениями этот кошмар язык не повернется), она громко на весь бар, который в тот день вместо байкеров заполонили кошмарные самарские поэты, разразилась  проникновенной и истеричной речью о том, каким великой и недооцененной личностью является Филат Лезгинский, и о том, как безумно она его любит. В конце  этого странного и неуместного монолога, она внезапно разревелась, скомкала листок со стихами и убежала с импровизированной «сцены».
Однако нынешняя Аня Мис была мало похожа на ту красивую и ухоженную девочку, что когда-то стояла на сцене посреди бара «Дорога в никуда». Эта Аня была брита наголо, руки у нее были чумазы как у ребенка после песочницы,  и даже одежда была тоже какая-то грязная и потертая. 
Мне стало жалко девочку. Она напомнила мне детство. Младшие классы. У нас учились две девочки из, как сейчас модно говорить, неблагополучной семьи. Нет, они не были двойняшками. Просто старшая осталась на второй год. Мама и папа их были  алкашами. Девочки постоянно ходили немытыми и обтрепанными. Никто из детей с ними не общался. Кроме меня. Мне было их как-то очень жаль. Сердце моё при виде их болезненно сжималось. Поэтому я не могла отказать им в общении и болтала с ними иногда на переменах. В итоге, конечно, была за доброту свою жутко наказана. На профилактическом школьном осмотре  то ли медсестра, то ли врач – не помню, кто она была - выявила у меня вши. С тех пор с этими девочками не общалась уже и я.
И вот так же облилось кровью моё сердце, когда я увидела, во что за столь недолгое время превратилась Аня Мис….
Маша дёрнула Лезгинского за руку. Тот обрадовался, поздоровался и  достал из сумки бутылку дешёвого вина  и пластиковые стаканчики для себя с женой. 
- К нам тут ещё Неронов  должен присоединиться. С новой бабой.
И тут я напряглась. Нет, разумеется, я была рада за Неронова. Ведь наконец у чувака наладилась личка. Однако я вспомнила, что Мирон Неронов редко  появляется на людях без своего друга Дэна Лбова. А вот Лбов уже – последний неадекват. Чтобы творить херню, Дэну даже не нужно было пить. А уж по пьяни он был совсем дурак. Жил он вместе с помешанной матерью, и, судя по всему, потихоньку заразился от неё безумием. Хуже Дэна мог быть только его дядя – преподаватель одного из нашинских ВУЗов, которого Лбов иногда таскал за собой. В одну из каких-то таких пьянок дядя задолбал своими домогательствами мою лучшую подругу. Она до сих пор тот вечер с ужасом вспоминает. 
      Было время, когда я сама любила тусить с нашим псевдотворческим народом. Мне нравилось, что в Самаре – средоточии  вселенской скуки – находятся люди, готовые хоть что-то творить. Пусть  в большинстве  своём и бесталанно. Но тогда поэты наши были юнее, свежее  и были скорее весёлыми пьяницами, а не унылыми алкоголиками. С ними можно было, например, бухнуть на кладбище в приятную погоду. Кто-то обязательно зачитывал вслух Бродского, остальные почтительно кивали головами. Как же получилось, что такая унылость случилась с этой душевнейшей тусовкой?
К счастью Неронов явился без закадычного друга. Наверное, решил не пугать даму. На самом деле Мирон в этот раз принарядился. Явно по случаю свидания. На нём был белый, чистый, хорошо отглаженный костюм. Несмотря на то, что годы по нему ударили (в бороде блестела седина), выглядел он очень бодро, я бы даже сказала, браво. На тусовку он пришёл с эфффектной рыжей бестией, которая, судя по всему, несмотря на весь свой элегантный внешний вид, не чуралась богемного образа жизни.
У Мирона тоже с собой БЫЛО… А было у него  с собой, судя по всему что-то сладкое и даже приторное. Домашнее винишко – наше всё. Поэт начал угощать им честную компанию и Лезгинский с Шанте разразились скучнейшими монологами о поэзии, в которой, надо признаться, на самом деле ни черта не понимали.
Происходящее навеяло на меня столь глубокую скорбь, что для того чтобы хоть как-то развеяться, я вскочила на урну для мусора и стала на ней танцевать. Маша не растерялась, моментально сфоткала это зрелище и кинула себе на стену во «Вконтакте». Кто б сомневался! Маша была журналистом моментального реагирования.
Как я уже говорила, всё было очень убого, трэшово и тоскливо. Я вспоминала романы Франсуазы Саган, и понимала, что на самом деле Франсуаза ничего не понимала в скуке. Как можно вообще что-то даже начинать писать о скуке, если ты ни дня своей жизни не прожил в Самаре! Мне стало жалко разом Вову Ленина, Алексея Толстого и Максима Горького вместе взятых, которые задыхались в этом городе от беспросветной серости бытия. 
И вдруг случилось чудо!    
Прямо на нас со стороны улицы Куйбышева надвигался в стельку пьяный Дэн Кравчук. Покачиваясь из стороны в сторону, он шёл в сопровождении чуть более трезвых собутыльников. И сердце моё возликовало. Рядом с нашей псевдобогемой он казался таким… таким НАСТОЯЩИМ! 
Я внезапно поняла, насколько хорош в своём роде Дэн. Он не искал себе причин и оправданий, чтобы стать алкашом. Он не писал плохих стихов и стрёмных романов, он не лабал убого на гитаре и не рисовал дурных картин. Нет, Дэн просто порол от души и не косил под творческую личность. Он просто был самим собой  и не претендовал на что-то большее. Я обняла Дэна от всей души своей, и на сердце у меня потеплело.
И тут я заметила, что у Дэна рука в гипсе и вопросительно на него посмотрела.
- Ты не представляешь, как мне повезло. Меня не хотели на работе отпускать на Кубану! Я уж думал увольняться. А тут я по пьяни сломал руку - и опа!  У меня теперь больничный на месяц! 
Я искренне порадовалась за Дэна. 
- А Катя же обещала тебе в глаз дать? – внезапно вспомнила переписку Дэна со своей девушкой в комментах по поводу  поездки на фестиваль.
- Да ладно, - махнул здоровой рукой Дэн, - мою тягу к свободе просто так не убить! 
Дэн потихоньку развеял мою тоску.
 Пару раз мы с Машкой посещали  грязнющий и засаленный туалет моей коммуналки. Гостья была в восторге. Ведь всё вокруг было тааааак богемно! 
«Что ж, - подумала я, - несмотря ни на что эта Машка – наш человек. Однако за это уличное пати я ей ещё вставлю».
Потихоньку пьяные поэты расползлись в разные стороны, Машка встретила на улице компанию знакомых ребят и отправилась тусить с ними дальше,  а я побрела домой, придумывая на ходу гневную речь, которую произнесу Машке завтра по телефону.
 На следующий вечер, часов этак в семь я набрала Машку и разразилась громкой отповедью:
- Маша!  Что это была за жесть? Ты знаешь, я уже год живу тут, на Ленинградке! И прекрасно знаю, что по ней шляются всякие говнари и грязные поэты. Но я хожу мимо и не замечаю их. Я не знаю, что у меня за зрение такое, но я хожу и не вижу. И прекрасно живу! Но ты! Как только ты вышла на улицу, сразу начала цеплять всякую грязь. Ты видела эту Мис? У неё, наверное, вши! У тебя редкостный талант - видеть этот кошмар. Я с такими людьми плотно не  общалась уже лет пять. И с таким же удовольствием вообще бы их больше не видела! Это жуть какая-то была…
- Ладно тебе, - ничуть не обидевшись, ответила Маша. - Для меня самой это всё произошло неожиданно. Кто бы мог подумать, что вечер примет такой оборот.
«Вот ведь деваха!- разразилась я про себя гневом, ей всё как с гуся вода». И тут мне самой внезапно стало жутко смешно. Я подумала о том, как давно действительно в моей жизни не было чего-то подобного. Тут хоть поржала.  И что я так кипячусь и парюсь как взрослая тётя?
Я сменила гнев на милость, улыбнулась и сказала: 
- Хорошо, ты права, проехали. 
Про себя я, однако, решила, что это была моя первая и последняя тусовка с Машей. Но к счастью, я, конечно, ошибалась.