Маша и Медведь

Маша и Медведь

– Доброе утро, Стояна Тихомировна!
– Здравствуйте, голубушки, – отставив тяжёлое ведро, ответила на приветствие женщина, стайке девушек, столпившихся у калитки. Судя по коробу, перекинутому через плечо у одной, и плетёным корзинам у других, те собрались в лес за ягодой.
Марья, высыпая последнюю горсть зерна курам, услыхала как матушка с кем-то переговаривается. С любопытством вышла из-за угла избы, надеясь что за калиткой увидит суженного, но ее ждало разочарование.
– Маш, айда за ягодами? – громко крикнула одна из девушек, как только заметила ее.
Марья улыбнулась, но улыбка тут же пропала, когда заметила за спинами девчат Cнежану. Она стояла, подбоченясь, с хитрой ухмылкой на губах. Стиснув зубы Марья отвернулась и скривилась, словно съела кислую ягоду. Ей очень хотелось пойти с подружками, но терпеть рядом противницу не желала. Но ежели посмотреть с другой стороны: лучше ее присутствие, чем заниматься целый день нудной домашней работой. Да и по лесу ходить не нужно рядом. Решено! Она попробует умаслить матушку, чтобы та отпустила ее.
Снова на лице у Марьи расцвела улыбка, когда она подумала о ненаглядном. Данко. Тот, кто заставил ее сердце затрепетать, тот, с кем она была готова разделить все радости и горести жизни, только с ним она видела свою будущую жизнь. И ей не помешала преграда в лице Снежаны, ведь она привыкла получать все чего желала. А для достижения цели, она сама приложила много усилий, дабы привлечь внимание Данко к себе. Без зазрения совести обратилась к ведунье, которая жила в трех верстах от деревни, та дала ей заветные слова, которые Марья произнесла той же ночью. Через седмицу Данко попросил руки у отца и теперь, он придет со сватами в ЕЕ избу, а не к этой сушенной поганке.
Марья умоляюще взглянула на матушку, та в начале не хотела отпускать ее, но после недолгих уговоров все же махнула рукой, наказав не отставать от подружек. Марья шустро забежала в дом, умылась прохладной водицей, отчего на щеках появился румянец и, схватив корзинку, устремилась за калитку.

Пришли девушки в лес, начали собирать ягоды. Да и грибов уродилось много, вот отец обрадуется жаренными с лучком на вечерю. Собирая лесные дары, Марья не заметила, как осталась одна. Стала аукаться, стала звать подружек, а они словно не слышат ее, не отзываются. Ходила, ходила Марья – вовсе заблудилась. Жутко стало ей, да и разговоры на селе вспомнились, что можно встретить здесь зверя по хуже медведя или волка. Не находя ни одной зарубки на дереве, по которым можно найти путь обратно, пожалела о своем решении сходить в лес. Лучше бы готовилась к приезду сватов, и не пришлось бы ей вот так блуждать в страхе среди высоких поскрипывающих на ветру сосен, ветви которых напоминали ей лапы чудовищ.
Солнце красное попрощавшись, сверкнуло лучиком и скрылось за верхушками деревьев, вмиг стало темно и Марья ускорила шаг, прижала лукошко к груди и поспешила, как думала, к своему дому. Но пришла она в самую глушь, в самую чащу. Хотела уж остановиться, упасть в прелую листву и завыть от бессилья, но вдруг заприметила огонек. Заманивал он в еще большую беду, или может подарит ей спасенье? Не думала Марья об этом, и поспешила навстречу. Какого было облегчение, когда лес расступился, а огонек оказался светом в окошке избушки. Чей же дом стоял в такой чаще? Охотника, ведьмы, или злодея лихого? Кто так далеко забрался, скрываясь от людского зора? Жутко было, но обвернувшись и посмотрев на черную стену леса, она решительно направилась к избе.
Заглянула в окошко, но ничего не видать было, помаявшись у двери, Марья постучала – не отвечают. Толкнула – дверь со скрипом приоткрылась, впуская ее в теплый дом. С осторожностью оглядела убранство избушки внутри, та была заметно больше, чем казалась снаружи. С одной стороны стены стояла широкая лавка, с другой – длинный, сколоченный из грубых досок стол, заваленный сухими травами, наполняющие воздух терпким горьким ароматом. Печь, разрисованная причудливыми узорами, еще не остыла: из-под заслонки виднелись горящие угольки и чувствовались аппетитные запахи съестного. Значит, должны скоро вернуться, и Марья надеялась, что хозяева добрые люди, которые не только дадут кров на ночь, но и помогут найти дорогу к дому. Аромат из печи дразнил, хотя Марья и была голодна, хозяйничать в чужом доме не стала. Поставив лукошко, села на лавку и стала ждать владельцев избушки.
От усталости клонило в сон, и она не заметила, как задремала. Разбудил ее противный скрип открываемой двери. Замерла, приоткрыв веки с ужасом наблюдала, как через низкий проем тяжелой поступью входит покрытое бурой шерстью чудище, как оно распрямляется и неуклюже идет к столу. Остановилось, небрежно смело все травы и положило на стол ношу, покоившуюся на плечах, и смутно напоминающая вепря.
Лукошко с громким стуком упало на пол, рассыпая ягоды и грибы. Чудище вздрогнув, повернулось и выставило угрожающе ладонь. Человеческую. Крик готовый вырваться, застрял в горле, и Марья лишь пискнула как мышь. Страшилище оказалось вовсе не чудищем. Это был огромный мужчина, с накинутой на плечи шкурой, которая и ввела ее в заблуждение: особенно голова медведя, служащая вместо капюшона.
– Хм… Вот так сюрприз! – воскликнул он басовитым под стать голосом. – Чуть не убил ненароком. Как умудрилась пройти черту?
Не ожидая ответа, мужчина сбросил с себя плащ, с недоумением посмотрел на него, словно впервые видел. Бросил шкуру в угол, с неприязнью отодвинул «вепря» и уселся на лавку, стоящую рядом со столом. Откинул за ухо длинную прядь каштановых волос с заплетенной косичкой. Почесал задумчиво черную бородку, – Не знаешь? Ладно. Звать тебя тогда как, чудо приблудное? – спросил он, с интересом ее осматривая.
– М…маша, – проговорила Марья, невольно прижимаясь ближе к стене.
– Я… – мужчина, на миг растерялся, словно забыв свое имя. – Зови Мёдом, меня так все кличут, – мужчина попытался улыбнуться, дернув уголком рта.
Повернулся в бок, нахмурился и выругался стукнув кулаком по столу, от чего Марье стало не по себе.
– Что ж Маша, будешь печку мне топить, будешь кашу мне варить, а еще... кхм... постель делить? – пробормотал Мёд и хотел снова улыбнуться от сказанной шутки, но увидав ужас искажающий лицо девушки, передумал.
Что ж у многих гостей, появляющиеся из-за прихоти одного вредного духа, было такое же выражение лица. А он от того, что большую часть времени проводил в одиночестве и вовсе разучился разговаривать с людьми. Хотя, честно, он пытался. С духом, старался меньше контактировать, пропадая на охоте и выполняя свою работу в этом забытом всеми месте.
– Прости, что напугал, – сказал он устало, вставая с лавки. – Голодна? В печи что-то приготовлено, если нет, можешь пройти в другую комнату и прилечь отдохнуть, завтра попробую тебя вернуть.
Мёд отвернулся от Марьи, словно и не было ее вовсе. Достал на полке деревянную шкатулку, а оттуда дивный, тонкий нож, светящийся слабым светом. «Иди уж, Не бойся, не трону», – еще раз сказал ей Мед и занес нож над принесенной ношей. Раздался щелчок, словно нож прошелся по гальке, даже искры полетели, туша на столе заворочалась и запахло тухлыми яйцами. Над столом вспыхнул ярче свет, что позволило Марье детально рассмотреть, что лежало на столе. Массивную тушу покрывала черная змеиная кожа, вдоль хребта острые шипы, и зубы, словно иглы, торчащие из пасти. Как она могла перепутать это с вепрем. Ничего общего.
Подскочив, Марья пронеслась мимо мужчины в другую комнату, вход в которую прикрывала лишь ширма. Споткнулась и завалилась на широкое ложе. В окошке промелькнули тени, у ширмы зашуршало и Марья забившись в угол кровати, подтянув ноги, уткнулась в колени. Ее затрясло, страх еще больше овладел ее телом и натянутые как струны гуслей нервы, лопнули. Марья расплакалась. Как бы она себя не успокаивала, слезы текли ручьем, а всхлипы то и дело прорывались наружу.