Маша Строкина и Академия драконов

Пролог

Надпись, выцарапанная на парте колледжа номер 24, города Санкт-Петербурга:

«Маша Строкина уродливая дура».

Cмех и гогот заполняли женский туалет. Влажный волосы цеплялись к лицу, и от слез набухали глаза. Все это превращалась в ужасную какофонию, от которой она сходила с ума. Все началось чуть раньше.

Первые пары закончились и началась длинная перемена, на которой девушки пошли по своим делам, но брезгливые взгляды никак не покидали Машу. Она ходила в старой одежде, которая местами обвисала, у неё были потрескавшиеся губы, сонный вид, и она шла в столовую не желая привлекать внимание. Дома почти наверняка не было еды, и по возвращение пришлось бы давиться хлебом, папа постоянно забывал оставлять деньги на еду, и не редко ходил в магазин. Дни, когда папа приносил пакет с едой были для неё счастливыми.

В эти дни Маша постоянно вспоминала маму и грустила, та умерла несколько лет назад, оставив дочку с непутевым отцом. Маша его любила, ведь у непутевого отца было доброе сердце, если бы папа меньше пил, она была уверена, он бы не забывал ходить в магазин или, хотя бы, оставлять ей деньги. Дело в том, что у папы было много проблем, и у него никак не получалось разобраться со своей машиной, она вечно ломалась, и он никак не мог оставить эту проклятую жестянку в покое. У папы никак не получалось найти достойную работу, так говорил папа, Маша любила и ценила папу таким, какой он есть. Когда папа напивался, он вечно кричал на всю кухню, что ему не везет с машиной, извинялся за то, что не мог смог дать Маше достаточной забыты, и постоянно повторял одно и тоже, как попугай. В такие моменты чтобы Маша ему не говорила, папа не слушал, точнее слушал и кивал, но сознание его было уже где-то далеко, и он продолжал повторять, «Прости, Маша, прости. Я такой плохой отец». Со временем Маша привыкла и молча кивала, наверное, это было жестоко, – думала она, но у неё не получалось переубедить папу.

По ночам сердце Маши заполняла грусть и одиночество, и она сидела в обнимку с подушкой, смотрел сериал в интернете, про любовь, про то, как хорошо люди жили, и ей было немного лучше.

По выходным Маша подрабатывала, мыла полы в ночном магазине возле дома, и там же, выходя после смены на улицу, иногда качалась на качели во дворе, не отрывая взгляда от бесконечного свободного неба, и она завидовала его свободе.

Белые стены туалета казались отстраненными и неживыми. Холодный воздух дул из открытого окна, разгоняя застоявшийся запах сигарет, на стене висела разрисованная помадой табличка: «Не курить в туалете!», только слово «не» было перечеркнуто помадой, и эта табличка висела на одном гвоздике и вот-вот могла упасть. Маша сжалась и дрожала сидя на туалете в закрытой серой кабинке, где чувствовала себя защищенной и разбитой, если бы не холод, от которого мерзли ноги, ей было бы хорошо даже в таком прохладном и вонючем (пахло мочой и чем-то еще) месте. И думала Маша о том, чтобы исчезнуть из этого мира раз и навсегда, но удар по кабинке туалета вернул её в ужасную реальность. Содрогнувшись, Маша положила руки на лицо, лишь бы ничего не видеть. Дрожащие пальцы сжались на висках.

Дверь беспардонно открыли, та была закрыта на сломанный замок, и Маша этого не заметила, и началась неприятная сцена. Трое студенток нависли над ней злыми тенями.

– Оставьте меня, пожалуйста! – сквозь слезы и сопли, говорила Маша, но её мучители лишь смеялись в ответ.

– Посмотрите на неё, она такая уродина…

– Мне сейчас станет плохо от её вида, – смеялась другая.

– Вот, возьми.

Со смехом Катя Волкова вытряхнула все из портфеля Маши, посыпались ручки, карандаши и тетрадки с книгами, с хлюпом падая на мокрый плитку. Влага впиталась в учебники, и перепачкались в пепле лежащих у ног Маши сигарет.

Маша медленно, словно в полудреме, подняла взгляд, вырываясь из оцепенения, и грохот падающей на голову воды заставил её оцепенеть от ужаса. На неё вылили ведро грязной воды, которую уборщица забыла слить в унитаз после уборки. И обидчицы разразились заливистым смехом.

Маша уставилась на промокшие книги с широко раскрытыми глазами и не двигалась. Мысли убежали из её головы, и тело дрожало от промозглого мокрого холода, но ей было все-равно, будто весь смысл улетучился от неё, и она начала сходить с ума. Взявшись за голову, Маша закричала так громко, что обидчицы испугались и убежали прочь. С грохотом хлопнулась дверь, но крик Машины никак не утихал.

Пока она кричала, в глазах её темнело, и земля уходила из-под ног. Она покачивалась из стороны в сторону на месте, не отпуская липких волос воткнувшимися в кожу ногтями, но её было все-равно, она ничего не чувствовала. Затем в утихающем крике из ниоткуда появилась черная дымка, но дымом не пахло, и Маша ничего не замечала в приступе душевной боли. Эти тёмные вьющиеся языки тянулись к ней, словно туман. И затем Маша перестала кричать, и раскрытые губы замерли, она была истощена, и среди этой застоявшейся тишины, где изредка был слышен свист ветра, Маше показалось, будто её кто-о звал, звал её покинуть этот грязный мир раз и навсегда.

Не думая, по наитию, когда в голове было ещё пусто, а губы бездумно раскрыты, Маша опустила голову и протянула руку к убаюкивающей тьме, заставшей перед ней страшными клубами.

***

Маша убежала домой. Она больше не могла находиться колледже, и её тело содрогалось только от мысли, что она могла бы пробыть там хоть ещё одну секунду. Это было невыносимо! Отца не было дома, он ещё работал. До вечера был ещё целый день, и это было хорошо, потому что она не хотела смотреть папе в глаза будучи в таком разбитом состоянии. Маша сбросила портфель с испорченными учебниками, в ванне она сбросила с себя мокрую одежду, всхлипывала от накатывающих слез. Пока Маша шла до дома, люди странно смотрели на неё, и кто-то даже смеялся. Ей было обидно, а сейчас она молила бога, что наконец-то осталась одна и больше никто не будет её мучить. В тишине была её радость, в одиночестве – спасение, и она окунулась в горячую ванную, закрыла глаза и ни о чем не думала.