Mausym

Глава 1. Закат на рассвете

Жизнь задолжала мне счастье. Я всегда так упорно старалась заслужить себе места под солнцем, но только ночь принимала меня с радостью в свои объятья. Несправедливость душит хуже воды, именно поэтому утонуть было не так страшно, чем продолжить жить. 
Мир забыл меня. 
Но ведь когда-то все было иначе… 

Мне снится детство, где солнце светит так ослепляюще ярко и тепло. Мама поливает цветы в саду и в брызгах воды появляется радуга. Воздух пропитан запахом искренней радости и наступающего лета. Ветер ласкает мои голые плечи и заставляет морщить нос, пока я сижу на самой высокой ветке дерева, собрав на запястьях красивые, словно веснушки, занозы. Солнце режется, отражая лучики сквозь листья, на раскрытых страницах моей первой и на тот момент единственной прочтенной книги. С той самой поры за мной сохранилась привычка сгибать уголки страницы и делать отметки, выделяя красивые предложения. Роман с тривиальным названием «Любовь делает выбор» я украла в бесплатной библиотеке и перечитывала свыше десяток раз за то лето. Волшебство витало кругом. Сегодня счастье и завтра тоже счастье. 
А затем небо рухнуло… 

Детство кончалось так быстро, смываясь безвозвратно со слезами, пока бесконечная брань родителей по ночам, от которой в висках кровь пульсировала так сильно, а сердце сжималось в страхе, становилась все хуже, все яростнее. Злые слова застревали комом в горле. Беспомощность унижала. Руки, вместо заноз, теперь украшали лишь багровые синяки, пока, стуча о стену, звала соседей на помощь. Но за стеной никогда не оказывалось ни одного живого сердца. Будто домашнее насилие превращало картонную квартирку в бетонную емкость, схороненную на три метра ниже земли. Крики сдирают горло, но никто не слышит. Все жмут плечами. Рукава больше не прячут краденых книг, только кровоподтеки, только грустные домашние истории. Столько ненависти и печали затопили наш дом. И ни только дом, но и все мечты: одну за другой. 
Каждый день все медленнее ноги вышагивают по дороге из школы. Слезы высыхают к утру. И ни одной понимающей души кругом, ни одной надежной руки. Пустеют комнаты «внутри». Ядовитое одиночество въедается в кожу, заставляет сторониться и смотреть в глаза других с недоверием. Круг общения близится к нулю. Школа выматывает, а не дарит надежд, как когда-то в детстве, где в сочинении на тему «Моя будущая профессия» пишешь небывалый бред и веришь в него всем сердцем. Мечты гаснут, как звезды на небе к утру. Больше нет грандиозных планов и красивого «завтра», ты лишь думаешь, как бы быстрее прошло время до конца урока; до финала очередной семейной ругани с битой посудой; до остановки кровотечения из носа; до рассвета; до будущего, где ты независим; до конца твоей бесполезной жизни… 
С каждым новым днем разочарование ложится толстым слоем на сердце. Мир блекнет и теперь ты понимаешь, почему все взрослые вечно хмурые и обозленные. Простая радость от мелочей тухнет, становится незначимой. Радуга на небе после дождя больше не дарит улыбку, потому что ты слишком занят разглядываниям грязных луж под ногами. 

Закат может настигнуть нас и в полдень, не обязательно ждать сумерки. 
Мир задолжал мне счастья, но, как и все грязные должники, решил просто избавиться от меня. 

Нет фокуса. Светлое огромное окно двоится в глазах, а за ним будто тысячу туч проплывают по пепельному небу. Снова дождь? Черт. 
Все время льет дождь, когда я иду по улице, когда ложусь спать, когда пытаюсь жить… все время дождь. 
Стоп. Жить? Вновь распахиваю глаза, игнорируя адское головокружение. Из воспоминаний в сознание врываются картинки красивого рассвета. Я стояла на мосту. И я прыгнула. Отчетливо помню, что вода оказалась холоднее, чем я себе представляла. Это как миллиард острых кинжалов по голой коже. Я пожалела, что сняла джинсовку. Мокрые кроссовки. Под водой все черным-черно. Никакой последней борьбы за жизнь. Сразу на самое дно. Ведь я не умею плавать. В ушах наушники начали замыкать, и любимая песня «Yeski Taspa Bii'» так же стала задыхаться, затонув на глубине вместе со мной. Умирать оказалось не так больно, как жить. 

Перевожу взгляд с окна и внезапно натыкаюсь на знакомое лицо. Веки закрыты и слегка подрагивают, отчего ресницы будто дрожат. Губы приоткрыты, а щека неестественно уперлась на широкое плечо. До жути неудобная поза, где руки сложены на груди, а ноги со странными изломами вытянуты вперед. Красивая голубая рубашка на пуговках и белоснежные брюки с коричневым кожаным ремнем на поясе. Кроссовки валяются в стороне. На ногах черные следки. 
Облегченно выдыхаю и самодовольно улыбаюсь. Хоть одна мечта сбылась. Смерть все же поцеловала меня на дне той холодной мутной реке. Она избавила меня от мирских мучений. Теперь я в ее власти. 
Прикрываю веки и удобнее располагаюсь. Матрац подо мной кажется немного твердым, но не страшно, наверное, это некая расплата за ошибки при жизни. Я полюбовалась на свое послесмертное последнее виденье и теперь готова совсем отдаться вечной мгле и вечному покою. 
- Маусым? – зовет меня голос моего прекрасного виденья. 
Пуще прежнего расплываюсь в довольной улыбке. Надо же, как настоящий. Ангел Смерти в обличье самого красивого парня вновь и вновь зовет меня по имени, слегка встревоженно и с неким трепетным волнением в голосе. Что может быть лучше? 
Мурашки рассыпались по коже, когда теплые пальцы коснулись запястья моих сложенных, как на смертном одре, рук. Чувства реальнее самой жизни. 
- Маусым? Ты слышишь меня? 
Я лишь киваю, не открывая глаз и не переставая улыбаться. Пальцы ползут вверх и касаются шеи. Рваный вдох и я вся замерла в ожидании забвения. 
Но никакого забвения не последовало. Тянулись минуты, но все оставалось таким же реальным, как твердый матрац подо мной: теплые пальцы на шее, воспоминания из прошлого и настойчивый голос, произносивший мое имя вновь и вновь. Улыбка стирается с моего лица, и я осторожно, с неким подозрением, медленно разлипаю веки. 
Передо мной застыло обеспокоенное лицо моего Ангела Смерти. Слишком близко, я почти ощущаю его дыхание. Разве небесные существа умеют дышать? Лицо его кажется мне, по-настоящему, реальным, живым, будто действительно человеческое. Опасливо тяну руку и касаюсь пульсирующей вены на его шее, где набита тату в виде катушек для ленты аудиокассеты. Одергиваю руку, как от кипятка и испуганно таращусь в такие же живые глаза. Похоже, здесь, на небе, переборщили с реальностью виденья, в нем даже течет кровь. 
- Маусым, ты как? Мне позвать врача? 
Ровно на минуту его вопрос повисает в воздухе, а затем в ноздри врывается едкий стерильный запах больницы. Что происходит? Резко сажусь, сбросив руки Ангела Смерти в сторону, а затем прижимаю собственные дрожащие пальцы к левой стороне груди. Чувствую, как быстро и сбивчиво бьется сердце. Мое сердце. Биение его становится таким громким, будто к нему подставили рупор, и теперь вся комната сотрясалась от этого ужасного звука. Слезы, горячие и ядовитые, заполняли мои глаза так же быстро, как в той реке - грязная вода заполоняла мои легкие. 
Небо вновь падало мне на голову, когда в сознании поселилась и росла одна-единственная мысль, отравляющая разум: «Я жива». 
Неосторожно поворачиваюсь и острая игла от капельницы впивается в кисть руки. Истерика поглотила меня. В красивую, чистую и дорогущую палату с деревянными панелями на стенах, вбегают люди в белых халатах. Они все поочередно обещают меня спасти и избавить от мнимой боли. Я рвусь изо всех сил. Высота за окном манит. Нужно закончить это сейчас. 
- Жаным? Что с тобой? У тебя что-то болит? – кричал мне Ангел во все горло, пытаясь поймать мое запястье. 
Его лицо казалось таким тоскливым и сочувствующим. 
Прежде, чем я пытаюсь прорваться к окну, еще одна игла вонзается в кожу и мое тело тут же стало тяжелеть, превращаясь в неподвижную субстанцию. Сознание делается вязким и вот-вот я провалюсь во временное забытье. 
- Мое сердце… - из последних сил сжимаю руку парня. Слезы заливают мне лицо, и я жмурюсь. Болезненная реальность вновь настигла меня и мне не спрятаться от нее даже под подолом черной мантии Смерти. – Мое сердце… - почти шепчу охрипшим голосом, игнорируя все вопросы людей в белом одеянии. 
- Что? Что не так? Сердце болит? – испуганно смотрят на меня прекрасные глаза. 
- Нет, - сбивчиво отвечаю я, голосом полным горького разочарования. – Оно бьется.