Маяк и пляж

Часть 1. Маяк

Всю свою короткую жизнь Мариша прожила на маяке с мамой и дедушкой. Вода шелестела, гудела, заставляла стены дрожать, пела и топила старенький подвал хотя бы раз за сезон. Мариша к этому привыкла. Жизнь текла своим чередом, и Мариша не задумывалась о том, как сильно вода влияет на ее жизнь до тех пор, пока не уехала из дома и не поселилась в городе.

"Не понимаю, как можно заснуть в этой гнетущей тишине?" — делилась она со своими внуками, но об этом как-нибудь в другой раз.

А пока что Мариша воспринимала воду как нормальную часть жизни, также как мы воспринимаем холод зимой, ветер ранней осенью и голод после тяжёлого дня.
Мариша не жаловалась, ведь у нее была своя комната, своя собственная, после стольких лет, прожитых вместе с дедушкой, среди его пыльных книг и чахлых растений, медленно умирающих от повышенной влажности. Столько слез и уговоров, и просьб, и задушевных разговоров и, наконец, мама, прикурив очередную сигарету процедила сквозь зубы нечто напоминающее "ладно" и разрешила Марише переселиться на старый тесный чердачок, который располагался прямо над комнатой дедушки.

Так что Мариша была рада, несмотря на протекающую крышу и дым сигары, постоянно поднимающийся к ней из комнаты деда, и даже несмотря мамину резкость как всегда усиливающуюся к осени.

Комната Мариши была похожа на старый сарай. То тут, то там разваливались коробки со старыми, никому не нужными вещами — дурно пахнущие мамины ботинки, которые она «как раз собиралась надеть», затертое до дыр дедушкино пальто, «из которого еще что-то можно сделать», пустые банки из-под давно съеденного варенья, в которых обитали мухи. Меж всем этим Мариша устроила себе королевскую кровать из старого бабушкиного матраца, маминой ортопедической подушки из гречневой шелухи и старой дедушкиной шубы. По правде говоря, у нее была и обычная кровать – с металлическим каркасом, на четырех ножках, с выцветшим лоскутным одеялом, - но она стояла в комнате деда, и он, заметив, что Мариша с ним больше не ночует, уже заполнил ее своими старыми, пыльными и ужасно занудными книгами по истории языка.

Новая, королевская кровать располагалась в углу чердака, рядом со старой печной трубой, оставшейся еще с тех времен, когда маяк грели не электричеством, а самым настоящим живым огнем. Некогда теплая, сейчас эта труба леденела зимой и покрывалась плесенью во все остальные времена года. С другой стороны, от кровати стоял старый-старый шкаф, который достался маме в наследство от бабушки. Несколько раз Мариша слышала, что он из вишневого дерева, поэтому-то его и не вынесли на помойку. Кроме того, шкаф закрывался на давно потерянный ключ, и мама все еще лелеяла надежду открыть его и посмотреть, что внутри. Иногда она поднималась на чердак, смотрела на шкаф, дергала ручку, доставала связку ключей из кармана, ковырялась в замке и поругав бабушку, уходила. На боковой стенке шкафа были крючки для одежды, поэтому Мариша зацепила один край простыни за крючок, а другой — за ручку от вьюшки на печи. Получился великолепный королевский балдахин, за которым можно было прятаться от старых коробок и пауков, которые то и дело норовили упасть на Маришу с потолка.

На чердаке даже было окошко, из которого было видно море, снова море, еще море и немного каменистой полоски земли внизу. Иногда — утром, ночью или вечером — Мариша подходила к окну и рассматривала море. Какое оно — шуршащее или мягкое, ласковое или сердитое. Марише всегда казалось, что настроение моря, каким-то загадочным образом связано с настроением мамы. Тайна, которую она и не пыталась разгадать.

Дед жил в комнате под Маришей и постоянно жаловался, что Мариша топает и скребется по ночам, хотя девочка и уверяла, что всю ночь крепко спит. У него в комнате было невыносимо скучно — посеревшие обои в мелкий цветочек, стол с клеенкой, узкое окно, старый медный патефон и занудные книги, которые никто не смог бы сосчитать. На шкафу у него стоял горшочек с геранью. Дед называл ее Мартой, иногда снимал и разговаривал с ней. Мама шипела, что дед спятил, а Мариша была и сама не против поболтать с цветком.

Когда у деда было хорошее настроение, Мариша его любила. Он рассказывал волшебные сказки, о драконах и феях, или вспоминал хорошие деньки, когда еды было вдоволь, не текла крыша и бабушка еще была жива. Мариша бабушку совсем не помнила и знала ее только по душевным рассказам деда. «Вот бы тебе ее увидеть, Мариша!» — восклицал дед. — «Тебе бы она понравилась. У нее были очень теплые руки, как горячие булочки или свежее печенье. Все дети ее обожали.»

Бабушка была кондитером и держала свою лавку. В доме всегда было полно сладостей. «Торты! Печенья! Пирожки!» — с жаром восклицал дедушка, а потом сморщивался и снова тянулся к сигаре. — «Жаль твоя мать не пожелала этому учиться и сбежала из дома!»

Мама Мариши и правда совсем не умела готовить. Когда она бывала счастлива, она торжественно сообщала домашним: «Сегодня на ужин французский жульен с грибами и прованскими травами!» Жульен был похож на яичницу, «пицца по настоящему американскому рецепту» на слойку с колбасой, а «великолепный рататуй» на тушеную картошку. Мариша все равно была рада, потому что в остальное время они питались быстрозаваривающимися кашами («Так полезно!» — неизменно отвечала мама в ответ на просьбы и упреки Мариши) и готовыми салатами («Зато от них ты не потолстеешь. Смотри какая у меня фигура!» — отвечала мама и показывала Марише свой плоский загорелый живот).

Иногда, когда каши и салаты совсем уж надоедали Марише, она совершала «вылазку». Она приходила в магазин, куда-то, в какое-то место, которое находилось далеко от дома, ходила между полками, рассматривала то, да это, приглядывалась, вздыхала, пересчитывала копейки в своей руке и, улучив момент, уходила, прихватив с собой что-то съедобное. Все началось, когда Мариша попросила у мамы торт на день рождения. Кажется, ей было пять или шесть.