Мечтательница

Мечтательница

Молодая орчиха сидела среди каменных отвалов, задумчиво уставившись вдаль. Лоб кулаком подпирать не стала, просто ссутулилась, накусывая понемногу верхнюю губу нижними клыками.
Посмеиваясь над отсутствующим видом, подошла к ней другая — и сразу почти схлопотала по уху от не склонной прощать смешки над собой подруги. 
— Ты чего, — потёрла ухо она, но драться не полезла: удар был дружеский, щадящий, почти что нежный. Села рядом и спросила уже серьёзнее: — О чем задумалась?
Первая упорствовать в молчании не стала и призналась:
— О мужиках.
Предвкушая услышать историю о поразившем сердце подруги воине из соседнего клана, вторая обернулась с интересом:
— Да? И что?
— Все никуда не годятся! — решительно ответила первая.
Вторая понимающе хохотнула, но тут же добавила рассудительно, что от судьбы не уйти, и рано или поздно та ещё встретит орка, которого сама захочет затащить поскорее в свою пещеру. Повспоминала наугад самых ловких и смелых орков, которых знала, но, натыкаясь каждый раз на решительное "Нет!", спросила наконец, с кем же ее подруга хочет разделить очаг и ложе? Первая помотала головой: 
— Нет! Все равно не сбудется!
— Да кто ж там? — вторая перебрала уже всех вождей, знакомых ей, и махнула рукой. — Варг с тобой! 
— Он эльф, — покраснев до ушей, насколько это было заметно на зеленоватой оливковой коже, призналась первая.
— Чего-о?
Вторая орчиха вытаращила глаза так, что они перестали казаться маленькими и тусклыми. Желание подруги казалось ей одновременно настолько абсурдным, насколько неисполнимым, и она не находила даже аргументов, чтобы возразить; вернее говоря, аргументов было море, растеряешься, за который сперва схватиться.
— Но эльф! Он же гордый!
— Возьму пленного.
— Он же слабый!
— Уж кролика как-нибудь подстрелит.
— Тебя с ним прогонят из поселения!
— Проживем как-нибудь в лесу на отшибе.
— Он сам тебя не захочет! 
Тут первая не нашлась, чем парировать, и горестно вздохнула.
— То-то и оно.
Вторая не нашлась, чем ее утешить.
Обе ещё раз фыркнули и разошлись.

***

Тьма победила, и здесь он был бессилен. Это утешало, а ещё сильнее — то, что сыну удалось скрыться. Может, даже уплыть: в мыслях к нему Трандуил каждый раз видел море и белый нос корабля, и чувствовал ответную горечь, — потому и не стремился взывать к нему лишний раз, чтобы не опечалить. Кто виноват, что одному не вырваться из плена, а второму не пересечь занавес тьмы, которым Средиземье стало отделено от других земель?

Наверное, он просто умер бы от скорби, но с ним были сородичи, которым требовалось подавать пример, да и его самого на удивление не тронули: видимо, король нандор казался Темному Властелину слишком мелкой сошкой. На удивление их не уничтожили даже, позволили вести прежний образ жизни и поселиться отдельно. Конечно, каждое действие совершалось теперь с одобрения главаря легиона орков, армию которых они должны были снабжать. Работать приходилось с утра и до ночи, и сил хватало лишь на то, чтобы добрести до постели. А ведь Трандуил даже не мог сказать, чтобы орки были как-то особенно жестоки! И его угнетало само присутствие их. С каждым днём желания делать что-то становилось все меньше, и он уже втайне мечтал о дне, когда отправится в чертоги Мандоса.

***

— Поднимайся.
Орчиха потрясла его за плечо — по своим меркам довольно деликатно. Не без внутреннего трепета. Во-первых, как давно она этого ждала! Во-вторых, сегодня ее послали приглядывать за пленными впервые, и она даже сделала вид, что не понимает, кого нужно прислать на поле, где выращивали лечебные травки. 
— Высокий, белый... — делал попытки пояснить ей внешность Трандуила старший орк. — Не понимаешь?
— Почему, — ответила она, изображая усиленную работу памяти, которой совсем не требовалось. — С цветками в волосах.
— Да, да! — закивал орк. — Веди его сюда.
Поэтому-то она и спустилась вниз, к землянке, где спали пригнанные сюда эльфы-нандор, и пыталась растолкать их короля, с тоской думая про себя, что он, поди, и не поймёт, что она — девушка. Наверняка все орки для него одинаково уродливы. 

Но это было не так. Взор эльфийского владыки оставался острым и цепким, а орков он умел отличать даже и по кланам, не то что отличить мужской пол от женского. Он вздрогнул и отдёрнул плечо — не столько от отвращения, сколько от неожиданности, с которой покинул мир грёз. Поднялся, сел на краю постели, поднял глаза на возвышавшуюся над ним крепкую фигуру орчихи, скользнул взглядом и потянулся за мантией — укрыть плечи: стоял март, и по утрам ещё подмораживало.
Орчиха, на удивление, не торопила, оглядывала его; не считай он их всех тварями глуповатыми и неспособными на тонкие оттенки чувств, решил бы, что она в задумчивости, даже, пожалуй, в меланхолических размышлениях; все это пронеслось в голове у него быстро, тоже мельком, после чего лесной король поднялся, не дожидаясь окрика, и последовал за проводницей. Та провела его наверх, к поляне, уже прогретой солнцем до того, что с неё сошёл весь снег и показались на свет мелкие острые листики свежей травы.
— Ацелас не растёт, — кивнул ему старший орк. 
— Ему здесь не место, — ответил ему эльф и приготовился объяснять, но был прерван взмахом руки, вернее, когтистой лапы.
— Но-но! Давай без трактатов. Просто вырасти его, ты же умеешь. А не годится почва — так перенеси в другое место. Могу даже выделить тебе пару твоих соплеменников в подмогу, перетаскаете в скалы...
Эльф покачал головой отрицательно, склонился над высохшей листвой и посеревшими за зиму прошлогодними лохмами старой травы, раздвигая ее пальцами, и медленно что-то запел на неведомом оркам языке.
— Ну, я пошёл. Некогда мне слушать песенки... Посторожишь? — спросил старший надсмотрщик орчиху.

Та кивнула, стараясь спрятать и загоревшиеся восторженно глаза и излишний энтузиазм. Когда тот удалился, устроилась неподалёку, не выпуская из рук клинка: все-таки требовалось быть наготове, — но потом погрузилась в полную задумчивость. Если бы кто сказал ей, что имя этого эльфа переводится как "Цветущая весна", она бы отвергла с негодованием всякую поэтичность этого имени; по ее мнению, он был много прекраснее всякой весны, времени, в общем, довольно сырого, грязного и голодного. В сосредоточенном его лице она видела надменность и презрение, и злилась сама на себя, и, надо сказать, напрасно. Трандуил, хоть и казался полностью погружённым в произнесение заклинаний, краем глаза успел осмотреть ее, и даже довольно придирчиво. По крайней мере, куда внимательнее, чем в полутёмной землянке. Подумал про себя, что ко всему привыкаешь, кроме безобразия орков. Взять хоть эту: орочья девушка, достаточно молодая, казалась ему пригляднее большинства ее соплеменников, хотя в широкоплечей фигуре ее, и в небрежном платье не было и намёка на тонкость и изящество. Зато ясно читались сила и... желание к жизни, что ли? Которого у него самого давно не было. Он прикрыл глаза и со вздохом опустился на траву. И, к своему удивлению, снова не услышал ни окрика, ни свиста плётки, хотя та имелась у его надсмотрщицы за поясом. Вместо этого на лицо упала тень. Послышалось встревоженное: "Ты что?" — и очередное касание. Осторожное. Бережное. Даже, наверное, заботливое. Он приоткрыл глаза и правда увидел лицо с раскосыми глазами и плоским носом.
— Устал. 
— Голову напекло на солнце? — рука снова коснулась его волос. — Ох, у тебя цветы растут прямо в волосах.
— Потому что весна, — пояснил он очевидную вещь.
Перед глазами было темно. Подняться он так и не смог.
— Слабые вы. Невыносливые. Дай, сниму твою мантию, а то жарко. 
Сил сопротивляться тоже не было.