Медуза

Медуза

–И за это её надо наказать, – заканчивает Зевс свой мрачный рассказ. – Как наказать – решай сама.

–Подожди! – Афина срывается со своего места, в нервности она даже обращается к Зевсу не как к громовержцу и верховному богу, а как к отцу – дерзость непозволительная, и никому другому Зевс бы её не простил, но Афина была его любимицей, поэтому он только хмурится. – Отец, но за что её? Она же не виновата!

Афина оборачивается к олимпийцам, ожидая если не протеста против слова Зевса, то, хотя бы, поддержки своим словам. Но боги молчат. Впрочем, по лицу Аполлона видно, что он готов вмешаться, но Артемида незаметно сжимает его руку, напоминая – лезть не следует. Эти двое всегда выступали единым фронтом, поддерживали друг друга, и, если шли наперекор, то только вдвоём – брат с сестрой – Аполлон и Артемида – один высказывал мнение обоих. И Аполлон не вмешивается.

Афина смотрит на Геру. Геру Афина не то, чтобы боится, но старается с нею не связываться. Мрачная и горделивая, главная среди женщин, жена самого Зевса, она необычайно ревнива и холодна. Афине кажется, что Зевс порою нарочно провоцирует Геру своими изменами и шутками, надеется, что она вспылит, но гнев Геры достаётся раз за разом не Зевсу – его жёнам, его детям (причём – поди и докажи ещё, что это сделала Гера), служанкам, а чаще всего – олимпийской ночи – холодной и бездушной, терпеливо сносящей страдания. Кому угодно, кроме Громовержца!

Но и Гера хранит холодное молчание. Её лицо походит на мраморную маску – ни эмоции, ни проблеска какого-либо чувства, и даже глаза неподвижно застыли, словно не видят даже перед собою.

Не будет заступничества Геры!

Гефест, может ты? Афина оглядывается на хромого бога, но тот уводит взор. Ему нет дела до смертных, ему хочется вернуться в свои кузни, а не участвовать в разбирательствах.

Гермес? Он всегда тепло относился к Афине, но и к Посейдону, который стал сейчас камнем преткновения, стал причиной протеста Афины, тоже был приветлив. И не надо было быть мудрецом, чтобы понять, что между одной из дочерей Зевса и братом Зевса Гермес выберет сторону брата.

У Деметры красные глаза. Сдерживает рыдания. Но не о судьбе какой-то там смертной, печётся о судьбе своей дочери. Полюбил её дочь сам Аид, уже дважды отправлял сватов, и дважды получал отказ. Бледнеет Персефона, ноет материнское сердце Деметры – Аид не из тех, кто сдастся, и после третьего отказа жди беды. Зевс, конечно, обещал заступиться, если что, но что ей до слов Зевса – материнское сердце болит, и ни один громовержец не исцелит этой боли.

Но что же…соглашаться Персефоне на жизнь у Аида?

Деметра Аида видела лишь мельком. Внешне он производил очень приятное впечатление, но он властвовал над мёртвым миром, и всякий ужас обитался в нём. К тому же, как говорили, у Аида не было даже трона, ибо в своём царстве он был подвижен и постоянно чем-то занят. Говорили, что иногда он даже из лодки Харона трупы перетаскивает. Ну разве это муж прекрасной и нежной Персефоне?!

Деметре нет дела ни до кого больше.

Афина оглядывается на Афродиту. У них взаимная ненависть друг к другу, но сейчас, может быть, Афродита почувствует солидарность? Не каменная же она?

И точно! Афродита замечает:

–Не понимаю я!

–Чего? – улыбается Зевс. Весёлая, лёгкая Афродита нравится ему беззаботностью. И Афродита была бы ему любимой дочерью вместо Афины, имей она чуть больше такта и ума. Но Афина побеждает пока, забирает себе эту позицию.

–Ну что она отбивалась-то?! – возмущается Афродита и Афина прикрывает глаза, чтобы не разразиться неподходящей её положению бранью.

А ситуация проста. Жила на свете смертная девушка по имени Медуза. Имела какие-то свои тихие мечты, вела скромную жизнь, любила двух своих сестёр, и даже красотою особенно не славилась – лицо её было привлекательным, но по молодости лет. А вот настоящее сокровище было. Имела эта самая Медуза роскошную копну чёрных волос до самой талии. Мягкие волосы, точно шёлк, здоровые и блестящие…

Вот этими волосами она и прославилась. Засылали в дом уже сватов, и выбирали Медузе достойного мужа, когда она, устав от приёма гостей, выпросила себе минутку на то, чтобы погулять по берегу, подышать свободным воздухом, да подумать.

Тут-то всё и случилось. То ли ветра морские нашептали Посейдону, то ли он сам в злой час был не в духе, да только увидел Посейдон девицу, понравилась она ему, и шёлком волос, и испугом…

Медуза вскочила, когда увидела Посейдона, что-то принялась лопотать и о чём-то молить, да только толку-то? Посейдон прежде порядочнее брата своего Зевса был, да только кровь у них одна – бешеная, яростная, не посчитался Посейдон с невинностью и страхом девушки, с замужеством её скорым – ни с чем не посчитался.

Медуза бросилась, не помня себя, прочь от берега, искала защиту, и, в испуге добежала до храма самой Афины, вбежала внутрь, и…

Тут Посейдон её и нагнал. Рыдала Медуза, отпихивала его, да только куда ей справиться?

Вернулась домой в слезах, ответа родным никакого не дала, лишь в гневе расцарапала себе ногтями лицо, чтоб никогда уже не быть красивой, да волосы срезала почти наполовину – срезала бы и больше, да сёстры ворвались. Боролись с нею, насилу отняли нож, насилу уложили в постель.

Понемногу отошла бы Медуза, забыла бы своё горе, прожила бы тихо, замолила бы свой гнев, да только всё знают боги. И, по мнению Олимпа, Медуза оскорбила храм Афины, в котором искала защиты.

Вот и собрались боги, вот и судят. И одна Афина, кажется, не готова согласиться с этим судом.

–То есть – ей позор, ей наказание, а Посейдону ничего? – злится Афина, на Медузу, что вышла не в тот час злится, на дядю, что как отец её поступил злится. А больше того – на себя, что вразумить не может других.

–Посейдон бог, – Зевс пожимает плечами, – он просто пошутил.

У Афины от гнева перехватывает дыхание, но тут неожиданно вступает Гермес. Недаром он известный оратор – стелет мягко, старается никого не задеть!