Mein Standartenfuhrer

Глава 2

Лена сидела на заднем сидении машины, обхватив свои плечи руками. Сейчас был конец марта, поэтому на улице было еще холодно. А девушка не успела взять пальто — ее просто вывели из дома и усадили в машину.

Она не уследила за тем, как долго они ехали. Когда они подъезжали к штаб-квартире СД, она заметила часы на панели, показывающие почти час ночи. «Интересно, — думала она, — допрос будет сейчас или нет? Вряд ли. Все сейчас по домам разъехались. А если допрос все-таки будет сейчас, что мне делать? И о чем они будут спрашивать? Вдруг они догадались о том, кто я? А вдруг нет, и это простая проверка?»

Как только ее вывели из машины, то сразу же надели наручники на руки и провели в здание. В холл ее провел офицер, который надевал наручники, и, приказав оставаться на месте, ушел. Лена, уже поняв, что наручники ей не снять, на всякий случай продумывала пути отступления. Два солдата у входа, еще двое у лестницы, еще двое возле коридора. Всего их шестеро, у каждого автомат в руках. Нет, отсюда ей самой не сбежать. Следовательно, придется вести себя как надо.

Так она простояла еще около двух минут, а потом за ней пришел — как она сама разглядела на его форме — оберштурмфюрер [1] и повел куда-то по коридору. Коридор был длинный, но пустой. Лишь на поворотах стояли вооруженные офицеры, отдававшие честь сопровождающему Лены.

«Интересно, на допрос меня ведет? — спрашивала себя Лена, глазея по сторонам. — Или посадит в камеру? А если и на допрос, то он будет его проводить, или кто-то другой?»

Лена внимательно рассматривала чуть ли не каждый угол коридора не потому, что ей было просто интересно, а потому что она пыталась запомнить выход. Мало ли какая ситуация будет, и ей придется бежать. И, когда они подошли к лестнице, ведущей вниз, она еще раз прокрутила путь у себя в голове. Направо, прямо, прямо, налево, снова налево, прямо и направо. Все.

Как только они прошли два лестничных марша, русская поняла, что допроса сейчас никакого не будет — ее ведут в камеру. А это значит, что ей придется просидеть несколько часов, а то и всю ночь в холодной камере без еды, воды и сна. А такой расклад событий ей не очень-то и нравился.

Дверь камеры закрылась, с Лены сняли наручники и оставили в темноте и одиночестве, наедине со своими мыслями. Устроившись как можно удобнее на койке и поджав под себя ноги, она принялась снова размышлять об агенте.

«Завтра, — думала она, — а точнее, сегодня мы должны были встретиться. Что же теперь? Отпустят ли меня сразу после допроса, и я успею встретиться с агентом или нет? А вдруг встреча все-таки не состоится? Что тогда делать? Сообщить начальству и ждать ответа? А вдруг это что-то важное? Главное — допрос. Значит, мне нужно следить за тем, что я говорю. Иначе я могу не то, что пропустить встречу с агентом, но и вообще не выйти отсюда».

И девушка начала настраивать себя. Она постоянно мысленно повторяла себе, что она — Ирма Шульц, немка, евреев в роду у нее нет, родственников тоже нет, кроме двоюродной тетки, которая живет в Швейцарии. К войне она отношения никакого не имеет, работает горничной у адъютанта Гиммлера.

«Стоп! — в мыслях воскликнула она. — Вот оно что. Я же в прислуге у адъютанта Гиммлера — вот поэтому меня и привезли на допрос. Ну, слава Богу! Значит, ничего серьезного не произойдет. Это обычная процедура для всех, кто работает на сотрудников СС и СД. Значит, к обеду я уже буду на воле».

Сама того не заметив, Лена уснула. Поначалу ей не снилось ничего, а потом начал мучить кошмар. Ей всегда снился один и тот же сон.

Зима. Она стоит посреди заснеженного поля. Вдалеке виднеются белоснежные шапки гор. В радиусе нескольких километров ничего нет: ни деревьев, ни кустов — ничего. Тут с ней что-то происходит, и она начинает бежать. И бежит не куда-то, а к горам — ей кажется, что там она сможет найти укрытие.

С каждым шагом идти становится все труднее — нога утопает в сугробе уже выше колена. Она замерзает, ведь на ней только рубашка и юбка. В сапоги набился снег, который, тая, стекает и неприятно чавкает у ступней. Волосы, намокнув от пота, почти сразу же замерзают, покрываясь небольшим слоем снега.

И тут она падает. У нее нет сил больше идти. Она не знает, как долго она шла, много ли она прошла. Но вершины гор все еще далеко. А сил нет.

Уже не чувствуя рук и ног, она утыкается лицом в снег, глотая горячие слезы. Она не хочет умирать, она ведь так молода. Снег неприятно колет лицо, но она терпит. Из груди вырывается удушающий кашель. Холодный воздух, как только она приоткрывает рот, обжигает все внутри. Закусывая до крови губу, она понимает, что это конец.

Но тут она чувствует прикосновение теплых рук к себе. Сначала они берут ее за плечи, а затем поднимают на ноги. Но у нее нет сил держаться на ногах, и она падает на колени. И снова прикосновение этих теплых рук — ее берут на руки, закутав во что-то теплое и мягкое. И такой же теплый и мягкий, как эта шинель или куртка, в которую ее любезно закутали, голос шепчет ей на ухо о том, что все будет хорошо.

Тут сон прерывается — кто-то тормошит Лену за плечо. Она, проснувшись, сонно щурится, пытаясь разглядеть того, кто был перед ней. Это тот самый солдат, что вел ее сюда. Он, снова надев на нее наручники, вывел из камеры и повел наверх. «Ну, — думала Лена, поднимаясь наверх, — теперь-то уж точно на допрос».

И точно — они свернули в один из небольших узких коридоров, и ее проводили в небольшую комнатку, где стояли только два стула и стол, на котором были графин с водой и два стакана. Русскую усадили на один из стульев, но наручников не сняли.

Пока никого не было в помещении, кроме самой Лены, она начала осматриваться. Комнатка как комнатка, ничего такого. Но она-то знала, что за стеной сидит человек, который не только записывает допрос на диктофон, но и прослушивает его. «Только не скажи чего-нибудь лишнего», — попросила Лена саму себя.

Спустя пару минут в комнату зашел мужчина в серой форме и с повязкой на рукаве. Немолодой, высокий, широк в плечах, в нем чувствуется военная выправка. У него мужественное, волевое лицо, нос с горбинкой и пронзительные глаза зеленого цвета. Черные короткостриженые волосы аккуратно зачесаны назад. Лена даже могла бы сказать, что он был приятен ей, если бы не его надменное выражение лица.

— Фройлян Шульц? — спросил он, присаживаясь напротив Лены. Она кивнула. — Могу я называть вас просто Ирма?

— Вы можете называть меня так, как вам будет угодно, — произнесла девушка. Мужчина хмыкнул и закинул ногу за ногу.

Воцарилось молчание. Лена смотрела в пол, все еще прокручивая варианты ответов на возможные вопросы, а сотрудник СД прожигал девушку взглядом. Он только что узнал, что ее доставили сюда ночью, и был несказанно рад этому. Все те, кого доставляли сюда ночью, лишая тем самым нормального сна, очень быстро сдавались. «Значит, — думал он, — сдастся и она».

— Вы голодны? — спросил он. — Может, приказать, чтобы вам принесли еды?

Лена отрицательно покачала головой. Хотя на самом деле она была голодна. Со вчерашнего вечера она не брала в рот ни крошки. Да и графин с водой манил к себе, но она терпела. Она знала все эти их штучки — сначала тебе дают плотно поесть, а потом тебе приходится сдавать всех и вся. Нет уж, она на эту удочку не попадется.

— Вы догадываетесь, зачем вас сюда привели? — спросил оберштурмбаннфюрер [2] (Лена сумела разглядеть это на его форме).

— Нет, — она качнула головой.

— Ну, хорошо. — Мужчина подвинулся ближе и, сложив руки на столе, уставился на русскую. — Может, поговорим о ситуации в мире? Что вы думаете о войне? Кто ее выиграет?

Лена знала и об этом приеме. Скажешь, что выиграет СССР — сразу этим подпишешь себе смертный приговор; скажешь, что Германия — тоже. Они знают, что все, сидящие до нее на этом самом стуле, отвечали, что победит Германия, только ради того, чтоб спасти свои жизни.

— Мне все равно, — Лена пожала плечами.

— То есть, — он сцепил руки в замок, — как это? Объяснитесь.

— Так, — вздохнула она, — мне все равно. Я устала от войны. Я хочу увидеть мирное небо над головой. Я не хочу бояться, что на меня в любой момент может упасть какой-нибудь снаряд. Я хочу мира.

— То есть, вы пацифистка?

— Можно сказать и так.

Лена увидела, как изменилось лицо оберштурмбаннфюрера. Ее ответ ему явно не понравился. Правильно ли она сделала, что дала такой ответ? Может, стоило ответить по-другому?

— Вы хотите, чтобы победу одержали Советы? — спросил он. Голос у него изменился. В нем больше не было притворной лести.

— Нет.

— То есть вы хотите победы Германии? — он наклонился чуть ближе.

— Нет. Я просто хочу мира.

Заметив, как дрогнула верхняя губа мужчины, Лена поняла, что он разозлен. И это явно не предвещало ничего хорошего для нее.

— Вы не хотите мне ничего рассказать? — он встал со своего места и, подойдя к двери, повернулся спиной к Лене.

Лена задумчиво закусила губу. Что ей сейчас делать? Она может спасти свою шкуру, сочинив какую-нибудь историю про одного из своих соседей. А что, сейчас она скажет, что, допустим, соседка ее работает на СССР радисткой. Пока СД будут ловить соседку и устраивать ей долгие допросы, она, Лена, успеет убежать из Германии. Но она не может так поступить. Она поставит под удар не только соседку, но и родню, которая наверняка у нее была. Нельзя так делать. Поэтому придется искать другой выход.

— Ирма Шульц, — начала девушка, — родилась в Лейпциге, Германия. Окончила школу с отличием, затем пошла на работу в хлебную лавку. После уехала. Сейчас живу в Берлине, здесь же работаю горничной у герра Нойманна…

— Хватит! — рявкнул мужчина, подлетев к ней и громко стукнув кулаком по столу. — Это я и так знаю. Вот только правда ли это?

Лена молчала, смотря в глаза оберштурмабаннфюреру. Ей было до ужаса страшно, но она смотрела. Что сейчас произойдет?

— Говори правду! — закричал он, снова ударяя кулаком по столу. Глаза мужчины налились кровью, в них заполыхал какой-то недобрый огонь. Казалось, еще пару секунд и он кинется ее душить.

— Я говорю правду, — тихо произнесла Лена.

Мужчина тяжело задышал, не отрывая взгляда от девушки. На его скулах играли желваки, а сам он со злостью сжимал челюсти. Обойдя стол, он почти вплотную прислонился к ней. Лена не решалась повернуться к нему лицом, поэтому продолжала смотреть на пустой соседний стул.

И тут резкая боль обожгла ее щеку. Затем другую. И снова боль в правой щеке. Оберштурмбаннфюрер со всей силы отвешивал ей пощечины. Последний раз он ударил с такой силой, что Лена, не удержавшись на месте, слетела со стула, оцарапав при этом щеку об угол стола.

Тут распахнулась дверь комнаты, и внутрь кто-то вошел. Со своего места Лена увидела лишь до блеска начищенные высокие сапоги, остановившиеся возле стола. Сапоги оберштурмбаннфюрера дрогнули — он, наверное, вытянулся и, выкрикнув «Хайль Гитлер!», протянул руку в партийном приветствии вошедшему.

— Эрдман, покиньте помещение, — послышался новый для Лены голос.

— Я веду допрос, — ответил ему оберштурмабаннфюрер.

— Я его продолжу, — вошедший прошел к двери и, открыв ее, жестом пригласил Эрдмана выйти. Тот молча вышел, и за ним сразу же захлопнулась толстая железная дверь.

Лена все еще не решалась подняться — продолжала лежать, упершись щекой о бетонный пол, и смотреть на сапоги. Да и в наручниках у нее это получилось бы с трудом.

Тут девушка почувствовала, как крепкие мужские ладони ухватили ее под руки и помогли подняться. Усадив на стул, мужчина отошел от нее и присел на край стола. Лена сразу же принялась рассматривать его.

Он мало чем отличался от первого, разве что выглядел несколько моложе, а глаза были не зеленые, а нежного василькового цвета. И смотрели нежно, но в то же время строго. А еще у него было другое звание. Он — штандартенфюрер [3].

— Может, воды? — спросил мужчина, кивнув головой в сторону графина. Хоть Лена и отрицательно покачала головой, он все равно налил воды и подвинул стакан к ней. — Пейте, не бойтесь.

Лена приняла стакан и начала медленно пить. «С чего бы такая доброта? — думала она. — Или в СД новые порядки? Неужели теперь нельзя применять силу на допросах? Да ну нет, бред какой-то».

Тем временем штандартенфюрер достал из внутреннего кармана пиджака портсигар, оттуда — сигарету и закурил. Лена отметила, что курил он красиво. Вообще, она не любила курящих людей. Но сейчас залюбовалась на то, как мужчина держал сигарету, как затягивался и как выпускал дым из носа. Как она сама себе призналась в мыслях, это было высокохудожественное курение.

— Зачем вы остановили допрос? — спросила Лена после продолжительного молчания.

— Я не переношу такого обращения с женщинами, кем бы они ни были, — отвечая на вопрос девушки, мужчина чуть улыбнулся. — Штандартенфюрер СД Томас Шнайдер, — представился он, выпустив дым через нос.

— Мое имя вы и так знаете, — Лена пожала плечами. — Значит, вы считаете, что я могу быть предателем родины?

Томас хмыкнул. Не нравилась Лене его доброта, ой как не нравилась. «Не могут они быть такими добрыми, тем более на допросах, — размышляла она, смотря в глаза мужчине. — Тут что-то не так. Или это очередной их прием. „Хороший эсэсовец — плохой эсэсовец“? Ну-ну, я не куплюсь на это. И да, очень интересно — он же явно моложе предыдущего… Разве так бывает?».

— Все может быть, — вздохнул он. — Итак, продолжим допрос, — он стряхнул пепел в пепельницу, которую Лена ранее не заметила. — Вы пацифистка, не так ли?

— На этот вопрос я уже отвечала герру Эрдману, — произнесла она.

— А вы наглая девушка, — усмехнулся Томас. — Или это страх?

— Может, и страх.

— Вы не уверены или боитесь отвечать?

Лена промолчала, отвернувшись. Сейчас она смотрела на стену, лениво разглядывая мелкую сеточку трещин, расползшихся по краске. «Это уже не допрос, — думала она. — Он не должен задавать мне таких вопросов. Или должен?» Лена была уверена, что сейчас вся эта его доброта сойдет на нет, и он перейдет к настоящему допросу — с пытками, кровью и криками.

«Он пользуется своей красотой, — подумала Лена, заметив на себе очередной любопытный взгляд Томаса. — Интересно, а когда он решает судьбы людей, заявляя о том, являются те предателями родины или нет, он им так же, как мне, улыбается? Хотелось бы посмотреть на то, как он проводит пытки. Он и там также мило улыбается? Или его отправляют только вытаскивать информацию из молоденьких девушек?»

— Будем играть в молчанку? — он затушил сигарету. Лена продолжала упорно молчать. — Ну и ладно, — пожав плечами, мужчина встал со стола и вышел за дверь. Через пару секунд вернулся в сопровождении солдата.

— Вы отпускаете меня? — изумилась Лена.

— Нет, — Томас отошел к двери, пока солдат, подняв со стула девушку, проводил ее к двери. — Вам придется посидеть в камере еще некоторое время — мы еще не все проверили.

— То есть как это — не все проверили? — девушка затормозила у двери, вцепившись пальцами в дверной косяк.

— Ну, — штандартенфюрер наклонился к ней. Лица были в такой близости, что казалось, что их разделяет всего пару миллиметров (а может, так и было). — У каждого из нас свои секреты.

Солдат вытолкал Лену из комнаты и повел по коридору. Шнайдер шел позади них. Когда они повернули за угол, то встретились с уже знакомым Лене Эрдманом.

— Девушку больше не трогать, — бросил штандартенфюрер тому.

— Но… — начал было Эрдман.

— Никаких «но»!

Обернувшись на пару секунд, Лена увидела озлобленное выражение лица Эрдмана и довольное выражение лица ухмыляющегося Томаса. «Он явно ему не очень-то нравится», — пронеслось у девушки в голове, когда она снова стала смотреть вперед.

Проводив Лену до камеры и убедившись, что она надежно заперта, Томас ушел вместе с солдатом. Хоть наручники сняли… Ее снова оставили в этой холодной камере наедине с мыслями. И снова она начинала думать о том, что же будет со встречей. «Успею ли я встретиться с ним? И где? Все зависит сейчас только от самой меня, — думала она, задумчиво глядя в потолок. — Если я буду отвечать как надо, то Шнайдер отпустит меня. Чертов красавчик… Как его вообще взяли на эту службу? Хотя, он их лучшее оружие против молоденьких девушек. Наверное, ни одна не устоит. Так, стоп. Хватит думать о нем! У тебя, Лена, есть задание поважнее».

Но как ни старалась Лена отогнать от себя мысли об штандартенфюрере Шнайдере и начать думать о встрече с агентом, в голову все равно прокрадывалась мыслишка о Томасе. Она никак не могла выгнать его образ у себя из головы. И даже сейчас, когда она закрыла глаза, в памяти всплывало насмешливое выражение его васильковых глаз.

«Э, нет, подруга, остановись! — оборвала саму себя она. — Не вздумай в него влюбляться! Еще тебе эсэсовца не хватало. Влюбишься в него и сразу можешь забыть о возвращении в Москву. Не забивай себе им голову. Забудь, Лена, забудь!»

Лена обхватила свои плечи руками. В камере (а она находилась в подвальном помещении) было до ужаса холодно. Единственное, о чем сейчас мечтала Лена, так это теплый плед. Или куртка. Да хоть что-нибудь, во что можно закутаться.

И тут она услышала, как загрохотала дверь в конце коридора. Через пару секунд перед решеткой остановился солдат. Он просунул через решетку кусок хлеба, флягу с водой, а также что-то непонятное, что Лена сразу и не разглядела. Когда он ушел, она встала и подошла к решетке. В этот момент она поверила, что желания действительно сбываются — на полу рядом с едой лежал плед.

Закутавшись в плед и забрав хлеб, Лена вернулась на койку. «Кто это сделал? — подумала она, надкусывая край мягкого хлеба. — Кому могу прийти в голову принести плед в камеру к, возможно, предательнице? Этому самому солдату? Нет, он бы ни за что не сделал что-либо не по приказу начальства. Кто же? Эрдман? Ха, как бы ни так. Он скорее удавился бы, чем отдал приказ принести мне плед. Шнайдер? А вот этот вполне мог. Только зачем это ему? Хотя, он бы тоже вряд ли сделал это. Ну на что ему забота о такой, как я? Странно все это…»

Лена не знала, сколько она просидела в камере, но когда снова загремела стальная дверь в конце коридора, то к этому моменту хлеб был съеден, а фляга наполовину опустела. В коридоре послышались тяжелые шаги, и спустя пару секунд за прутьями решетки девушка увидела Шнайдера. Он молча открыл замок и, распахнув дверь, жестом пригласил русскую выйти.

— Я свободна? — спросила она, вставая со своего места.

— Да, — кивнул он. — Мы поговорили с… — тут Лена не расслышала фамилию, которую назвал мужчина, — и решили, что только зря держим вас здесь.

— Теперь я вне подозрений? — Лена остановилась рядом с Томасом и посмотрела ему в глаза.

— Безусловно, — на его лице снова заиграла та самая усмешка.

Штандартенфюрер проводил Лену до самого выхода, так что ей не пришлось напрягать память и вспоминать, куда именно сворачивать — направо или налево после лестницы.

Выйдя из здания, Лена остановилась на лестнице и, закрыв глаза, глубоко вздохнула. Пахло бензином, сигаретным дымом и тюльпанами, которые на углу улицы продавала женщина. Почему-то Лена решила, что именно такой запах имеет свобода.

— Вас подвезти? — раздался голос Томаса справа от девушки. Она открыла глаза и увидела, как совсем рядом с ней стоял штандартенфюрер и выкуривал очередную сигарету.

— Нет, спасибо, — она продолжила спускаться вниз, — как-нибудь сама доберусь.

— Уверены? — Шнайдер остался стоять на своем месте. — Может, вас проводить?

— Нет, не стоит, — Лена остановилась на последней ступеньке и развернулась лицом к мужчине. — Лучше подскажите, какой сегодня день?

— Вторник, — ответил тот, — а что?

— Нет, ничего. Спасибо, — и заспешила прочь от здания.

«Отлично, — думала она, почти переходя на спортивную ходьбу, — сегодня еще вторник — тот самый день, когда я должна встретиться с агентом. Я успеваю! Вот только где мы встретимся? К Клаусу идти сейчас нельзя — за мной могут следить. Тогда куда? Может, походить по парку? Нет, это вызовет подозрения, если будет слежка. Пойду домой, да. Надеюсь, агент придет туда».

Дойдя до остановки, Лена села в первый трамвай, который ехал как раз до ее дома. В трамвае она все также думала о встрече с агентом и о штандартенфюрере. Он никак не хотел покидать ее бедной головушки. «Уж слишком он был любезен со мной, — смотря в окно, размышляла она, — даже слишком любезен. Проводить или подвезти предложил. Нет, тут точно что-то не то».

Добравшись домой, Лена первым делом приняла ванную, а потом, отварив себе какао, уселась с чашкой у камина. День подходил к концу, самое страшное осталось позади. Осталось теперь дождаться агента…