Mein Standartenfuhrer

Глава 6

Небо с самого утра было хмурым, пасмурным. Его с ночи затянуло тяжелыми серыми тучами. На улице было как-то мерзко, неприятно. Казалось, вот-вот пойдет дождь.

Выходя из дому на работу, Лена поленилась взять с собой зонт. Собственно, она не поленилась, а просто забыла — ей сейчас было не до этого. Все ее мысли были заняты агентом.

С момента их несостоявшейся встречи прошло три дня. Все эти три дня девушка размышляла о том, что ей докладывать Центру. За все эти дни у нее не было никаких новостей (кроме той, про провал операции), потому что Нойманна все время не было дома. У него что-то серьезное творилось на работе — он, приходя поздно вечером домой, был все время злым. Видя, а точнее, слыша, как Ганц орет на Эмму за то, что она не приготовила ужин к его возвращению, Лена радовалась, что она работает у него только днем.

Пару дней назад она услышала, как Нойманн тихо разговаривал с кем-то по телефону. Из той части разговора, что ей удалось услышать, она поняла, что тот самый Фридрих, который совсем недавно приходил к своему другу в гости, был пойман с поличным — пытался наладить связь с американцами. Видимо, он был не глуп и понимал, что эта война не окончится их победой, поэтому попытался сбежать на сторону противников. Но ему не повезло — поймали, допросили и застрелили. Лена даже поймала себя на мысли, что ей стало немного жаль этого мужчину.

Нойманн который день был не в духе. Постоянно кричал, швырял предметы в женщин и, если и разговаривал по телефону, то почти шепотом. «Видимо, — думала Лена, — сокращение штатов на работе. А для него это и вправду представляет опасность — сейчас мало кому нужны взрослые адъютанты с неприятными лицами. Они у начальства вроде дорогих породистых собак — вроде и не нужны, но ради приятного или даже красивого лица держат — лишь бы другим завидно было. Да и с молодыми, красивыми, но тупыми было намного проще работать, чем с взрослыми. Этому парню со смазливым личиком только приказал, а он уже поспешил выполнять, не думая ни о чем, все во славу Гитлера. А вот с взрослыми сложнее — они перед тем, как выполнять, сперва подумают, взвесят все, а если увидят какую-либо угрозу, то доложат более высокому начальству. Вывод: проще быть молодым, красивым и глупым».

Лена не знала, как ей сейчас получать от Нойманна информацию. Долгие стояния под дверью его кабинета особых плодов не давали — почти не было телефонных звонков, он лишь подолгу возился с какими-то документами. Вообще, у девушки был план, как хоть что-нибудь разузнать от Нойманна. И план был очень легок: дождаться, когда он покинет кабинет, прокрасться туда и под видом уборки порыться в его документах на столе и в сейфе. Но план было трудно выполнить, потому что этот немец все время сидел в кабинете. Когда же Ганц наконец-то покинул дом, то Лена даже подумывала над тем, чтоб вскрыть запертую дверь своей шпилькой для волос, но, когда она готова была это сделать и стояла возле двери кабинета, мимо нее как бы случайно прошла Эмма, относя что-то на чердак. Минут через десять, когда женщина снова заняла свой пост на кухне, а Лена уже держала в руке шпильку, вернулся герр Нойманн, загрохотав входной дверью.

До дома Нойманна оставалось меньше двух кварталов. Лена стояла на переходе, пропуская проезжающие мимо нее черные машины с эсэсовскими номерами. Машин было три, и в центральной в окружении охраны Лена сумела разглядеть Гиммлера. Уж его-то лицо она узнала бы где и когда угодно. Но среди всей гиммлеровской свиты она не заметила Нойманна. «Значит, — думала она, — он дома. Я даже не знаю, хорошо это или плохо. Надеюсь, его не уволили».

Вообще, Лена всей душой желала Ганцу Нойманну гореть в аду ярким пламенем. Если его уволят, то это прекрасно, но не для нее. Откуда ей тогда придется получать ценную информацию о планах фюрера? Уволят Нойманна, значит, он уволит ее. А куда она устроится работать? Вряд ли ей удастся найти такого же, у которого язык за зубами не держится.

Лена, как она обычно это и делала, зашла в дом через задний двор, сразу же пройдя в кухню. Ее насторожило то, что в доме было слишком тихо. «Тут что-то не так», — подумала девушка и, снимая пальто, увидела, как что-то варится в кастрюльке на плите. Но вот Эммы рядом не было видно… А она очень редко покидает свой «пост».

Лену всерьез насторожила гробовая тишина, царившая в доме. Не было слышно ни воплей Ганца, ни тяжелых шагов кухарки, ни даже радио, которое всегда тихо играло в столовой. Казалось, что дом давным-давно вымер, и лишь кастрюлька с кипевшим в ней, наверное, супом, напоминала о том, что здесь живут люди.

Выйдя в коридор, девушка сразу же натолкнулась на Эмму. У той был неестественно счастливый вид. «Уж не Нойманн помер ли?» — пронеслось в голове у Лены, когда она увидела чуть ли не светящуюся изнутри кухарку. Ее лицо искажала ухмылка, которая совершенно не шла к ее и без того неприятному лицу.

— Хозяин звал тебя к себе, — «выплюнула» она, насмешливо смотря на Лену. «Безобразная женщина», — подумала та.

Лене стало не по себе. Из-за чего Ганц мог вызвать ее к себе? «Что ему нужно? — размышляла она, поднимаясь на второй этаж. — Главное, Лена, не волнуйся. Может, он просто сообщит, что теперь тебе придется выполнять в два раза больше работы».

Легко постучав в дверь и получив в ответ сухое «Войди», девушка медленно зашла в кабинет. Мужчина сидел за своим столом и прожигал взглядом остановившуюся у двери Лену. Сейчас его серое из-за раздражения, длившегося несколько дней, лицо было еще больше похоже на крысиное.

— Ты догадываешься, зачем я тебя позвал? — спросил он, сцепляя руки в замок.

— Нет.

 — Ты уволена, — спокойно произнес Нойманн.

— Что? — переспросила ничего не понимающая Лена. Она не верила своим ушам. — Почему?

— Я не потерплю в своем доме человека, побывавшего на допросе у СД. — Увидев, что девушка собирается что-то сказать, добавил: — И меня не волнует то, что тебя отпустили.

У Лены был шок. «Откуда он узнал? — думала она, смотря в безэмоциональное крысиное лицо Нойманна. — Кто ему рассказал? Неужели начальство? Нет, от них он этого знать никак не мог. Тогда кто?»

— Ты свободна, — произнес он и, придвинув к себе бумаги, принялся заполнять их.

— Когда я смогу забрать деньги? — спросила Лена.

Ганц поднял взгляд на нее. По нему было видно, что он явно не доволен заданным ему вопросом.

— Что? — процедил сквозь зубы он, будто бы не расслышав вопроса.

— Ну я же проработала почти месяц с получения последней зарплаты. Так что…

— Ты свободна.

Это означало конец разговора. Лена молча вышла из кабинета и сразу же столкнулась с Эммой. Та, видимо, подслушивала их разговор под дверью. По ее довольному лицу девушка в этот же момент поняла, кто заложил ее Нойманну. «Так вот, значит, сколько стоит моя жизнь, — подумала Лена, смотря с презрением на кухарку, — всего лишь семьдесят марок. Будь ты счастлива, Эмма. Будь ты проклята».

Лена за несколько секунд преодолела путь от кабинета до кухни и, бросив на полу передник, схватила пальто и выбежала на улицу. Ей не хотелось задерживаться здесь больше ни на секунду. Ее трясло от злости. В голове до сих пор всплывал образ мерзко улыбающейся Эммы. Девушка не понимала, как можно было сдать человека всего лишь за прибавку в несколько марок. «Как же это низко, — думала Лена, шагая сама не зная куда. — Неужели сейчас жизнь человека дешевле денег? Хотя, сейчас возможно все, что угодно. И не такое было. И не за семьдесят марок, а за бесценок сдавали людей».

Когда она переходила дорогу, то увидела стоявшую невдалеке служебную эсэсовскую машину. Через секунду из дома, возле которого стояла машина, вышел мужчина в домашнем халате в сопровождении офицеров. Спустя еще секунду на него надели наручники и усадили в машину. Лена усмехнулась, вспомнив, как все то же самое проделали и с ней. Вместе с воспоминанием о ночном посещении офицеров Лена вспомнила и о Шнайдере.

Лена решила, что пора ей разобраться с самой собой. Она не может вот так жить, постоянно вспоминая о том, кого она явно никогда больше не встретит в своей жизни. «У него наверняка есть семья, — уверяла себя она. — А если и нету, то это дела не меняет. Он — немец, фашист, враг твоей родины, Лена. О чем ты только думаешь? О чем ты мечтаешь? О том, что он влюбился в тебя? Думаешь, у тебя все получится, и вы станете семьей? Брось, как бы ни так. Ты ему не нужна. Вторая встреча — всего лишь случайность. Да, можно рассмотреть, как вариант… Но в СССР никому не интересно, помог он тебе дважды или нет. А здесь ты тоже не сможешь просто так остаться — придется оборвать все связи с Центром, придумать историю, что ты умерла, и сделать так, чтоб все поверили в нее. А ты не сможешь прожить и месяца не только без новостей штаба, но и без общения с бабушкой. Вряд ли ты сможешь без нее. Так что, Лена, забудь о Шнайдере. Вы не встретитесь больше (если ты, конечно, не захочешь попросить к Шнайдеру на допрос, где признаешься в том, что ты советская связистка). Все, его не существует больше для тебя».

Это был первый раз, когда Лене понравился какой-то мужчина. Не просто понравился, как мог понравится любой прохожий, а именно как мужчина. И Лена не сомневалась, что это чувство сможет с легкостью перерасти в любовь, которую она до этого ни разу не испытывала. Да, она любила родителей, бабушку, Россию, но это все было не то. Не те чувства, что тревожили ее душу с момента встречи со штандартенфюрером. Она не знала, что должна делать влюбленная девушка, но, вспоминая о том, кем является Шнайдер, пыталась засунуть свои чувства куда поглубже и заставить себя забыть о нем.

Лена винила во всем войну. Если бы ее не было, то, возможно, их встреча была совершенно другой — все могло закончиться совершенно иначе. Где-то далеко в мыслях она уже начинала мечтать о том, что она смогла бы спокойно продолжить встречаться с Шнайдером и, может быть, потом и вообще остаться жить с ним, если бы их встречи сменили характер с делового на совершенно иной. Или он бы переехал к ней. Хотя, не будь войны, она вообще бы не встретилась с ним. Почему из-за политики они не могут быть счастливы вместе? «Э, нет, — оборвала она саму себя. — Вместе? Не придумывай. Ты вряд ли заинтересуешь его. Вот как советская связистка — да, но как девушка… Вряд ли. У тебя нет шансов, дорогая. Поэтому забудь, выкинь из головы. Все пройдет со временем. Время вылечит тебя, родная».

Девушка сама не знала, куда она шла. Какие-то полуразрушенные дворы, пустые дома. Она не понимала, в какой район города попала. Она никогда не заходила сюда. Понимая, что сейчас может попасть в беду, Лена попыталась выбраться из лабиринта этих дворов. Но у нее не получилось — идя по длинному двору, она остановилась — тупик. Пришлось вернуться назад и повернуть в другой двор. Она шла еще минут десять и уткнулась в длинный забор. Решила не возвращаться назад и пошла вдоль забора. «Ну, не будет же он вечным, — думала Лена, перешагивая лужи. — Когда-нибудь он кончится, и я куда-нибудь да приду».

И пришла. На улицу Бернауэр. Остановившись на углу улицы, Лена посмотрела по сторонам. Да, отсюда ей далеко до ее дома. И Лена не знала, что ей делать. Ехать на трамвае, а потом пересаживаться на другой? Идти пешком? Пешком идти не вариант — она просто не знала, куда ей идти. На трамвай ей не хотелось тратить деньги, ведь теперь ей нужно относиться к ним бережнее, а у нее их не так уж и много осталось.

Лена прошла еще квартал пешком. Она все еще не знала, как и куда ей идти, чтобы добраться до дома. Спросить у кого-либо она стеснялась.

Тут на глаза ей попалась вывеска магазина. Девушка вспомнила, что не ела с самого утра, а сейчас время близилось к ужину; живот неприятно заурчал. Лена пошарила по карманам и вытащила пару марок и пятнадцать рейхспфеннигов. Решив, что она постарается потратить как можно меньше, она зашла в магазин.

От самого прилавка до входа тянулась длинная очередь. Лена стала в самом конце и начала рассматривать стоявших рядом. В основном, это были женщины. Иногда пожилые люди. Двое женщин стояли с маленькими детьми. Все ждали своего времени, чтобы хоть что-то купить для своей семьи. Было видно, что каждый боялся, что недополучит чего-то, но терпел и ждал своей очереди. Лене же было все равно.

Спустя двадцать минут подошла ее очередь. Лена попросила буханку хлеба, которую ей так или иначе нужно было купить для дома, и уже приготовила деньги, как за ее спиной раздался голос:

— Дайте два!

Лена вздрогнула, сразу же узнав его обладателя. «Что он тут делает? — подумала Лена, заставляя себя не оборачиваться. — И еще без очереди пролез… Хотя, ему ведь и не скажешь ничего — себе дороже». Она догадывалась, что он-то ее узнал, но вот ей никак не хотелось встречаться с ним.

Когда принесли хлеб, завернутый в бумажный пакет, он положил деньги на прилавок и забрал обе буханки. Лена развернулась и недовольно посмотрела в лицо мужчины. Тот, мягко подхватив ее под локоть, отвел к выходу.

— Зачем вы сделали это? — спросила Лена, выходя из магазина. — Я в состоянии заплатить.

— Хоть бы поблагодарили, — вздохнул Шнайдер, картинно поджимая губы и приподнимая брови.

— Я благодарна вам, но повторяю: я могла сделать это сама.

— Как вас занесло в этот район? — спросил Томас, специально шагая медленнее, чтобы Лена успевала идти за ним. — Позволите проводить вас?

— Вы же все равно сделаете это, — хмыкнула девушка.

Томас усмехнулся и достал свободной рукой из внутреннего кармана плаща пачку сигарет, подхватил одну губами и, щелкнув зажигалкой, закурил. «Нет, ну он специально!» — подумала Лена, отводя взгляд в сторону.

— Вы замечали, что люди похожи на сигареты? — неожиданно спросил штандартенфюрер.

— Так же хорошо горят?

— Нет, что вы.

— Тогда чем же?

— Вот смотрите, берем мы сигарету. Она лежит в красивой коробке, на ней идеально белая обертка. Мы курим ее и наслаждаемся. В этот момент нам кажется, что нет ничего лучше этой самой сигареты. А что потом остается от нее? Пепел. И мы больше никогда не вспоминаем об этом самом пепле. Так и с людьми — они живут в красивых домах, одеваются в хорошую дорогую одежду. Разговаривая с ними, мы думаем, что лучших собеседников не найти. Но потом что-то случается — ссора или же вовсе смерть того человека, — и мы забываем о нем, как забываем о пепле, который остался от сигареты.

— Да вам книги писать надо, а не допросы устраивать, — на полном серьезе сказала Лена.

— Вы, кстати говоря, не ответили на мой вопрос. Что вы делаете в этом районе города? — Томас выпустил струю дыма из носа.

— Это допрос?

— Нет, просто интересуюсь.

— Тогда я не отвечу вам.

— А если допрос?

— Но на мне нет наручников, я не сижу на стуле и не жду очередной пощечины от Эрдмана.

В небе что-то громыхнуло. Лена и Томас остановились, устремив взгляд в небо. Сирен не было, значит, это просто гром. И вправду, — через пару секунд на их лица упали первые капли дождя. Спустя еще несколько секунд припустил хороший ливень, который собирался с самого утра.

Девушка и мужчина бежали по улице, ища себе место, где можно было бы переждать дождь. Место нашлось почти сразу — небольшой козырек над дверью в какой-то подъезд. Здесь, правда, не очень удобно — слишком узко и, чтобы на тебя не попадал дождь, приходилось прижиматься вплотную не только к двери, но и друг к другу.

Лена смотрела на Томаса. Глаза в глаза. Какое-то непонятное чувство захватило девушку, ей стало так легко, так свободно. И она тихо рассмеялась, запрокинув голову. Засмеялась как ребенок, засмеялась так, как не делала этого очень долгое время. Наверное, еще с весны сорок первого года. Шнайдер сначала непонимающе смотрел на нее, но потом подхватил ее смех.

— Отчего вам смешно? — спросил штандартенфюрер, успокоившись. На его губах все еще играла легкая улыбка.

Лена не ответила. Она просто смотрела на Шнайдера, который уже казался ей не опасным сотрудником службы безопасности, а самым простым человеком, таким же как она и десятки, сотни, тысячи других людей. Ей большего и не надо было сейчас. Она думала, что сейчас настал какой-то волшебный момент, и этот момент никогда не повторится, если она не будет тянуть время. Ей хотелось, чтобы время остановилось, чтобы не было никакой войны, чтобы не было разделения на русских и немцев, чтобы они были вместе. «Господи, хоть бы этот дождь длился вечно», — повторяла про себя она.

— Я могу звать вас Ирмой? — задал еще один вопрос мужчина.

— Конечно, — смущенно улыбнулась Лена, отводя взгляд в сторону.

Дождь тем временем кончился. С голых ветвей деревьев стекали капли, падая на землю. Тучи рассосались, небо теперь стало светлым, но все еще серым.

Лена вышла из-под навеса и посмотрела на небо. «А я ведь просила тебя, — мысленно обратилась она к недосягаемой серой глади, — а ты подвел меня».

Они с Томасом шли дальше. Молча. Лена не знала, что ей сказать, с чего начать разговор; Томас был поглощен в свои мысли. Они, наверное, могли дойти до дома Лены, все также сохраняя молчание, если бы не произошло кое-что.

Они проходили мимо какого-то бара, когда его дверь внезапно распахнулась, и на улицу почти что выпал пьяный Эрдман. Он прислонился к фонарному столбу и, прищурившись, смотрел на остановившихся перед ним Шнайдера и Лену. На немце не было фуражки, волосы растрепались, черный кожаный плащ был испачкан.

— А… Ты, — презрительно усмехнулся Эрдман, узнав Шнайдера, а затем, разглядев и Лену, добавил: — И ты здесь…

Лена с Томасом переглянулись. Никто из них не ожидал увидеть пьяного оберштурмбаннфюрера. Им не хотелось говорить с ним, поэтому они обошли его по дороге и направились дальше по улице, обходя лужи.

— Ну и убирайтесь прочь! — орал вслед Томасу Эрдман. Он хотел было еще и пойти за ними, но ноги с трудом держали его, поэтому он вернулся в бар.

Лена дошла с Томасом до ее дома молча, лишь изредка они переглядывались и загадочно улыбались, а Томас даже пару раз дружелюбно подмигивал. Девушке все нравилось и так — без слов, одни лишь эмоции. «Что может быть лучше?» — думала она, смотря в веселые васильковые глаза Шнайдера.

Но, как это обычно и бывает, все хорошее заканчивается — они дошли до дома и остановились у калитки. Штандартенфюрер протянул Лене хлеб и пожелал приятного вечера. Она смущенно улыбнулась и поймала себя на мысли, что она хочет пригласить Шнайдера к себе на чай. «Не смей! — не просто кричал, а орал внутренний голос. — Лена, не вздумай! Он же работает в СД! А ты — русская связистка! Не дай чувствам затуманить здравый разум! И кстати, кажется, это ты хотела проверить его паролем. Что ж, молодец, и об этом забыла. Какие теперь мальчики на велосипедах… Придется тебе ждать следующего раза».

И, повинуясь своему внутреннему голосу, Лена попрощалась с Томасом и пошла на крыльцо. Уже открывая дверь, она обернулась и помахала рукой немцу. Тот помахал ей в ответ. Чувствуя, как щеки заливает румянец, она поспешила скрыться за дверью дома.

Приняв горячую ванну, Лена прилегла на диван. Завтра ей предстояло сходить к Клаусу, чтобы доложить Центру о том, что Нойманн ее уволил, и получить, возможно, информацию о новой встрече с агентом. Но Лену сейчас все это мало волновало. Она, уставившись в одну точку на стене, ругала себя за то, что снова не проверила Шнайдера паролем, а также глупо улыбалась и вспоминала о том, как она с ним пряталась под узким навесом от дождя…