Мертв бессмертием

Мертв бессмертием

Сумеречный Эльф смотрел на белокурое чудо, пригревшееся у него на груди. Девушка была прекрасна, юна, а он… Он тоже прекрасен и юн, но бесконечно стар. Он был бессмертным, слишком бессмертным. На самом деле, он не появился на свет эльфом, не нес бессмертия по праву рождения, а в его родном мире и эльфы не являлись бессмертными. Жили чуть дольше обычных людей. А он сломал все границы, дозволенные человеческим бытием. Он согласился однажды стать Стражем Вселенной, но предал клятву и жестоко поплатился за это.

Но ведь это было так давно, а теперь мир сужался до пространства крошечной комнаты в кельтского типа избе с узорными дверными притолоками, которые изображали множество оберегов. В причудливых сплетениях линий отражалось устройство мира и другие символы на разные случаи жизни. В центре избы еще тлел очаг, поднимаясь теплым дымом к дыре в соломенном потолке, сквозь которую мерцали на фоне черного неба высокие осенние звезды. На улице было холодно, а здесь тепло и уютно, невероятно уютно на соломе, покрытой грубой тканью без выделки... Кто-то шевелился в этой соломе, какая-то жизнь. Вероятно, мыши, потому что тощая серая кошка что-то высматривала и прислушивалась, примостившись в ногах.

Сумеречный почти дремал, обнимая свою молодую женщину, совсем свою, всецело, без присвоения, но точно ставшую частью его души. Сон все не шел, только медленно бежало время, шуршало мышами, но и мысли не находили слов. Существовала только реальность, такая теплая и прекрасная реальность в этом крошечном мирке. Как бы хотелось остановить его, навечно остаться в нем, не получить ни спасения, ни наказания, а только этот серый, как тощая кошка, мирок. Но нельзя, видимо, не для того замышлялось бытие высшей силой.

Дым исходил из очага, сквозь его обманчивые тени виднелись очертания невиданных миров, где бывал когда-то вечный странник, казалось, нашедший теперь покой и умиротворение, счастье. Вот только имеет ли право бессмертный на счастье? Тем более на счастье с человеком. Да и есть ли счастье? Счастье — краткий миг побежденной печали, краткий, но ослепительный. Как же без счастья? Вот только цена счастья для каждого разная. А цена вечной жизни иногда слишком высока. 

Это был их дом, их новый дом. Дом, который он построил своими сильными руками, скрепив кровью трудовых мозолей. Такой дом хранит намного больше, чем полученный готовым. Для простой крестьянской деревни в одном из множества миров людей, разбросанных во Вселенной, это был достаточно большой дом. 

Сумеречного все приняли в поселении, потому что так он захотел. Он мог исполнить все, чего бы ни пожелал, мог внушить любое чувство людям, вот только эту ослепительную любовь он не внушал ни своей избраннице, ни себе. Любовь нашла их сама. Они встретились однажды в лесу, он явился образом лесного духа, ему нравилось появляться в неожиданных образах. Конечно же, он сразу затмил всех парней из деревни в глазах красавицы-девушки, еще почти девочки: хрупкой, ранимой, мечтавшей о чем-то несбыточном и прекрасном.
  
И вот теперь она лежала рядом с ним, затихшая, нагая, ослепительная тонкой эстетикой линий своего тела. Тела, на котором еще алели следы его жарких поцелуев: на тонкой шее, округлых упругих грудях… Теперь она спала, и они точно утратили каждый свое индивидуальное «я» и потонули в упоении друг другом, и сон был на двоих. Эльф прикрыл глаза, почти замурлыкав, но не засыпал. В целом, ему и не нужно было человеческое восстановление сил для свершений грядущего дня. Мысли клубились, как дым, и потоки их выносили к одному и тому же избитому холодному берегу… 

Вот лицо его помрачнело, он нахмурился, уходя глубоко в свои раздумья, отнюдь не веселые раздумья. Опять история повторялась. Он вообще легко очаровывал женщин своей мрачной красотой и обаянием. Но одно дело очаровать, получить свой приз и разойтись разными дорогами почти параллельных судеб, а здесь другое дело, совсем другое. Он знал, что останется не на год. Не на два, а, вероятно, на несколько десятилетий. Он хотел остаться. Он хотел прожить жизнь человека с той, которую полюбил как человек. Может, даже сильнее, а не как бесчувственный великосильный идол, которому поклонялись крестьяне в этом мире. 

Мысли блуждали по холодным тревожным берегам:

«Я так боюсь однажды проснуться, открыть глаза и понять, что тебя больше нет. Ты умерла. Тебя нет ни на земле, ни на небе, ни на дне океанов. Ты где-то там, за пределами миров, куда мне запрещено идти. И этого ускользающего времени вместе с каждым мигом все меньше, время утекает через мои пальцы. Я знал, что нельзя позволять себе любить, я знал, что лучше никогда не появляться в твоей жизни. Но все-таки ты есть, ты пока жива, прекрасна своей юностью. И ты влюблена в меня. От этого еще больней. Как бы я хотел и одновременно не хотел, чтобы эта любовь угасла в тебе до конца твоего земного срока, тогда бы расставание было не так печально. Я бессмертный, я проклят своим бессмертием. Для чего? Кто я? Я — Страж Вселенной. Тринадцатый, лишний, последний, венец самонадеянности тварей земных. Я переживу тебя, и это невыносимо страшно…

Сегодня пока можно погрустить. А бывают времена, когда грустить совсем нельзя, иначе ты просто умрешь, отдашь свой разум на волю ветра, что для бессмертного почти равно смерти, ведь жить без разума вечно опасно не только для тебя, но и для окружающих.

Сегодня можно грустить, но я не хочу. Ведь рядом она, беспечная земная дева. 

А я кто? Странник космоса, путешественник по мирам?»

Девушка, уже молодая жена, была пока очень юна, она никого не любила раньше. И вот встретился он и закружил, как вихрь кружит в вальсе осеннюю листву. 

И он остался. Он остался не на год, не на два, а на несколько десятилетий. Он женился на ней, совершенно законно, освятив обрядом местных богов, в которых он не верил, зато верила она и ее родня, принявшая едва ли не как доброго вестника тринадцатого проклятого. И он жил в деревне как обычный крестьянин, зарекшись использовать свою магию. Он хотел в какой-то мере испытать и себя, прожить жизнь обычного человека, добывая свой хлеб в поте лица. Он надеялся, что так искупит свою вину. Может быть, станет таким же, как все люди.