Город – небольшой клочок обжитой земли посреди бескрайнего зачарованного леса. Окруженный волшебными Башнями, он представляет неприступную крепость для природной аномалии, обступившей его – но лишь пока. Две Башни уже пали под натиском Леса, и в результате над городом зажглось Мертвое Солнце, не гаснущее ни днем, ни ночью, и навсегда скрывшее за своим убийственным светом настоящее небо с его светилами. Оно светит много лет, постепенно убивая все живое вокруг: люди, попавшие под его лучи, получают серьезные ожоги, а те, кто осмелился посмотреть на него слепнут или сходят с ума. У жителей Города редко рождаются дети, и никогда – полноценные маги, и потому некому восстановить разрушенные Башни и вновь вдохнуть жизнь в пустые улицы. Город умирает, пусть жители и не осознают этого. И некому прийти им на помощь, ибо те, кто живет за пределами Леса, даже не подозревают о существовании Города, также как горожане не подозревают о мире вовне.
Говорят, если ребенка вывести под слепящие лучи Мертвого Солнца, он ослепнет.
А кому нужен слепой ребенок? Только храму, да может быть, ткачам...
В отличие от соседского Виньки, Анкуни никогда не хотела ни брата, ни сестры. Ей нравилось быть единственной дочкой, которую во многом баловали и прощали маленькие шалости. Нравилась тихая размеренная жизни их маленькой ячейки общества. Нравилась послеобеденная тишина дома. Ухоженный садик во внутреннем дворе – стенами выходящем прямо на Третий Ветреный резервуар. Собственная маленькая комнатка, со стенами, расписанными креойей* (креойя – краситель винного цвета) и замром* (замр - краситель, обычно использующийся вместе с другими красками для придания им более светлых оттенков). Она не хотела ничего менять – и ничего не должно было измениться, потому что все знают: там, где царствует Мертвое Солнце, почти никогда не рождается больше одного ребенка.
Тот день ничем не отличался от череды предыдущих – разве что был еще более тихим и спокойным, чем прочие. С утра мать с отцом ушли в Оранжерею, а старая бабка, живущая с ними уже много лет, привычно выползла на крыльцо – почти под самые лучи Мертвого Солнца. Анкуни никогда не понимала, зачем она это делает. Может быть ей так надоело жить, что она хочет выйти из тени, встать прямо под палящими лучами Мертвяка и посвятить ему свою жертву? Так делали герои древних сказок, еще на заре мира, когда Мертвое Солнце только взошло на небо. Как-то мама обмолвилась, что бабка застала первый восход. Неужели она настолько древняя? Сколько лет, интересно, прошло с первого восхода? Должно быть, очень много – вон бабка какая дряхлая, похожа уже даже не на оплывший воск, как тетушка Минки – а ей уже ого-го, аж 50! – а скорее на иссохшуюся бумагу. Сама Анкуни даже представить не могла, что было что-то до Мертвого Солнца. Неужели мир жил совсем без солнца? Наверное, на улицах царила вечная тьма. Спросить бы у бабки, да бесполезно – сколько Анкуни себя помнила, та ни разу не произнесла ни слова.
Когда освещение залов достигло третьего пика* (так как на улице постоянно светило Мертвое Солнце, последние маги разработали систему освещения, ориентированную на внутреннее время города), пришла пора идти к наставнику. Анкуни быстро закинула в простую холщовую сумку стопку чистых листов и стилус с чернилами и вышла в Коридор Эха. По дороге столкнулась с Винькой и Асетой, и дальше они пошли вместе. С Винькой они уже год учились в одном классе, а вот Асета была на пару весен младше, ее только собирались представить наставникам, что позволяло Анкуни смотреть на нее свысока. Впрочем, их приятельским отношениям это никак не мешало.
Занятия прошли как обычно, и даже еще более скучно. Анкуни в упор не понимала, зачем их заставляют учить эти дурацкие буквы, если все они будут работать в Оранжерее. Уж там-то читать не надо! Считать – да, хорошо бы, но и это не обязательно. Зато на землеведении Анкуни блистала! Смогла прорастить разом десяток зерен – даже Лилька остановилась всего на семи. Так что домой Анкуни возвращалась в прекрасном расположении духа.
Дома Анкуни привычно обошла любимый садик, полила, где надо, растения, где-то подрезала, где-то подсадила новые саженцы – из тех, что приносила постоянно мама из Оранжереи. Иметь собственные сады работникам не просто не запрещалось, а скорее рекомендовалось – это автоматически урезало размер пайка на семью, и тогда другие семьи – кому не повезло с кормильцами – могли получить больше. После она разогрела еду и увела как всегда безропотную бабку в дом – в это время суток Мертвое Солнце светило особенно сильно, и навес над крыльцом уже не спасал. С неудовольствием сделала домашнее задание и наконец смогла заняться своими любимыми куклами.
Родители вернулись ближе к седьмому пику и были как-то особенно радостны. Мама тепло обняла Анкуни и собралась было готовить ужин, но ее перехватил отец и почему-то не дал подойти к плите. «Я сам все приготовлю,» - сказал он. Это было необычно, но хорошо – папа готовил едва ли не лучше мамы, и обычно только по праздникам.
За ужином неожиданно собралась вся семья – и это тоже было неплохо, потому что Анкуни любила такие общие вечера. Тетушка Арини притащила Анкуни очередной «жутко теплый свитер» собственного изготовления – колючий, из плохо обработанных волокон чащника, грязно-серого цвета - но все же немного лучше, чем предыдущий. А ее муж, дядюшка Крелли, принес старинную струнку* (что-то вроде гитары) и сразу же на ней заиграл.
Ужин шел своим чередом, когда внезапно отец встал и попросил минуту тишины. «У меня для вас важная новость, - объявил он. – Целители говорят, что у нас будет второй ребенок».
В тот день устоявшийся мир Анкуни рухнул.