Припозднилась в этом году. Октябрь на исходе, а я только выбралась на кладбище. Здесь все мои рядком лежат– родители, дед, бабка, тетки. Хлопот полно, провозилась почти до темноты. Напоследок помянуть решила. Наготовила дома, да взяла всего понемногу. Отец мой шибко блины любил, а маманя холодный суп из опят. Осенний, наваристый. Обернулась к столику – и онемела. На скамейке девчонка сидит, ногами болтает. Маленькая совсем, лет семи.
- Ты откуда здесь? – спрашиваю.
Молчит, глазищами зыркает. Одета в платьице летнее да сандалики. А на улице-то, уже мухи белые летят. Огляделась я – с кем она? Никого. Пусто совсем на кладбище. Только она да я.
- Не признала? – насмешливо так отвечает. – Отдала и забыла, да, мамка?
- Что? Ты чего несёшь-то? Какая я тебе мамка? – а у самой сердце так и забилось.
Был у меня грех по молодости, в техникуме. Забеременела, а парень сбежал. Как в село одной с дитём вернуться? Родители строгие у меня были, да и самой стыдно. Ну и написала отказную. Никогда не вспоминала. Было и прошло. К чему душу бередить? Девочка здоровая, быстро заберут – врач говорил. Да и давно это было, тридцать девять с лишком лет назад! Взрослая уже та девочка.
- Сомневаешься, значит? – прищурилась девчонка, словно мысли мои прочла. – Считаешь, поди, сколько лет прошло? Скоро сорок уже, правда, мамка?
Тут у меня внутри обмерло всё. Девчонка-то – вылитый отец мой. Глаза, нос, скулы.
- Но как… - только и смогла выдавить, - Откуда… Она… Ты… взрослая…
- Так прибил меня отец приёмный, только восемь исполнилось. Пил он шибко, злой был. Сына хотел, а мамка с детдома меня взяла. Думала, полюбит ребёночка, меньше пить будет. Да не вышло. Хоть и старалась я угодить. Один раз так шибанул поленом, что померла. Да и прикопал в лесочке, чтобы не узнал никто. Даже могилки у меня нет, мамка. Так вот и брожу по свету неприкаянная.
Ноги мои ослабли, и я осела на могильный холмик.
- Да, мамка, мертвячка я. Страшно? Зачем ты меня отдала?
- Но… Почему только сейчас? Столько лет прошло…
- День сегодня наш, мертвяцкий, потому ты меня и видеть можешь. Я здесь часто бываю. Смотрю, как ты на могилки ходишь. О мёртвых заботишься, а меня, живую, отдала и забыла. Подлая ты, мамка.
Тут у девчонки лицо потемнело, глаза засветились в сумерках. Видно стало, что и вправду неживая она. Меня такой страх взял, что в груди свело.
- Отомстить хочешь? Убить меня?
- Убить? Нет. Я тебе по-другому отомщу, мамка. И детям, и внукам твоим.
- Дети то не при чём. Лучше меня убей, а их не трогай.
- За них помереть готова, значит? – протянула зло. – Эх, мамка. Я ведь много чего поняла, пока мертвячкой была. Смерть – это не страшно. Хуже всего – ждать. Как я каждый раз папку ждала с работы – побьёт или нет? И сомневаться – родная, не родная. И ты поймёшь. Скоро. Внучка у тебя родится. Так знай – я это буду. Всем вам отомщу, как подрасту. Наплачетесь. Жди, мамка. Сомневайся.
Тут меня в грудь ударило, и отключилась я. Очнулась – темно уже. Девчонки нет, одна я на могилке лежу. Может, померещилось мне это? Или нет? Снохи, вроде как, обе больше рожать не хотят. Значит, ерунда всё.
Собралась я, побрела потихоньку себе. А тут сын звонит. Радостный! Скоро, говорит, мамка, у тебя внучка наконец родится, а то пацаны одни. На ультразвук сегодня с женой ходили. Ну, я поздравила, а у самой кошки на душе скребут. Померещилось? Или правда? Теперь только и остаётся, что сомневаться. И ждать….