Мерзость запустения

День 3

— Книги, господин доктор, — говорит Эд Верниссон, — писать уже незачем. Кончилось это время. Вы, можно сказать, беседуете с реликтом, призраком уходящей эпохи.

Снова, как и вчера, они сидят за стеклянным столом и играют в шахматы, всё ещё морщась от нестерпимо белого света, не оставляющего теней, и от тошнотворных цветов — голубого и розового — фигурок и квадратов на доске.

— Невелика честь, я вам скажу… — с деланным равнодушием отвечает доктор.

— А я не прошу меня честить. Равно и уважать. В наше время это вообще сложно — уважать кого-то. Я всего лишь констатирую факт… Ваш ход.

Доктор Зедрик едва глядит на доску и сдвигает ладью.

— «Призрак уходящей эпохи», «констатирую факт»… Вы всегда пользуетесь шаблонами?

— А вы всегда придираетесь к словам?

— Только тогда, когда говорю с писателем.

— Заметили, да? — улыбается тот, наклоняясь ниже и глядя исподлобья, отчего Зедрик немного отстраняется. — Писателю незачем оригинальничать в реальной жизни. И умничать особо — тоже.

— А я думал, что так они оттачивают слог. Так, сказать, на подопытных. Делают творческую гимнастику.

— Вздор. А ещё строите из себя психолога… — Писатель притворно вздыхает. — Кто из тщеславных дураков так поступал, тот скатился во второсорт. Потому что нельзя. Надо экономить. Не метать бисер.

— Ну-ну, по вам и видно… Так почему писать уже незачем? Что, уже и спроса нет?

— И это тоже. Тут много всего, всяких факторов… Но хотя гвозди в гроб литературы вбивают уже очень давно, следующий окажется последним.

Доктор молчит, глядя на доску.

— Может, хотите спросить, кто виноват? — спрашивает писатель.

— Что вы, и в мыслях не было.

— Я вам отвечу: вы.

— Я?

— Ваши коллеги. Учёные. Всё им не сидится, всё бы облегчить да поставить на службу человеку. Изобретение излишеств. Вот в следующем году планируют поставить на поток производство ПММ.

— Вы о Портативном Мозговом Модуле? — оживляется доктор. — Я читал статью. Его выпуск ещё не одобрен, хотя тестирование дало великолепные…

— Как журналист, я обладаю более точными сведениями. Хотя и вынужден писать чёрт-те что… Одобрят. Как пить дать одобрят. Потому что облегчение. Чтоб ничего не делать. Самих себя превращать в свиней…

— Оставьте свиней в покое. Что же такого сатанинского вы в нём увидели, Савонарола вы наш?

— А вы не видите? — изумляется Верниссон. — Да уж. Вам, наверное, не понять, но каждая творческая личность, коей я, с вашего позволения, тоже являюсь, прежде всего озабочена тем, чтобы не повторить предшественников, сказать что-то новое, выдать оригинальное. Но нового на самом деле ничего нет. Есть только малоизученное и слабопопулярное. Впитывая в себя знания, творец становится всё требовательнее к самому себе. Это было там-то, а это — там-то. Чем образованнее человек, тем меньше у него выбора. Ну да чего тут распространяться, если ещё Сократ…

— Хорошо, кажется, я вас понял. Полагаете, что ПММ убьёт стремление к творчеству на корню?

Писатель опускает руку, чуть было не схватившую пешку, под стол и склоняет голову набок.

— Ну конечно же! Когда к мозгу человека будет подключена эта… вавилонская библиотека, он сможет быстро сверить свой замысел с тем, что уже существует. И сто из ста, что он передумает воплощать идею. Всё, шабаш.

— По-моему, вы слишком драматизируете. Да и, в конце концов, никто не заставит человека пользоваться Модулем в обязательном порядке.

— А что ему останется? Стать дикарём в глазах окружающих? В том-то и дело, что многие эти ваши изобретения после их… изобретения становятся обязательными, как большой палец. Пещерный человек нуждался лишь в куске мяса и крыше над головой. А теперь? Да вы же шагу не сделаете, не посмотрев на экран какого-нибудь ультрасложного гаджета.

Доктор бросает:

— Шах.

И пока писатель занят решением — защититься или отойти — продолжает.

— И всё же — драматизируете. Я убеждён, что ПММ будет использоваться прежде всего для обучения детей и взрослых с СДВГ. И освободит множество людей от львиной доли нагрузки воспитательного характера… А играете вы, между прочим, отвратительно. Времена романтизма в шахматах уже давно прошли. Эти ваши метания — для колыбели.

Писатель, заблокировав короля конём, снова, кажется, забывает об игре вовсе.

— Это вам кажется, что прошли. Всё движется по кругу. Кто-то говорит, что по спирали. Что, мол, с обогащением и переосмыслением. Да только это было раньше. Теперь ни у одного человека уже не хватает такой широты ума, чтобы охватить в полной мере всё движение от анналов до настоящего. Вы сами тому пример. Так что круг. И там, где ранее романтизм был побит итальянской школой, там последний метамодернистский чемпион в любой момент может быть побит внезапно вылупившимся романтиком.

И вы снова ошибаетесь. Я не понимаю, как вы дожили до седин с такими представлениями. Какой толк от применения ПММ к детям? Воспитание — это не знание того, что хорошо, а что плохо. Это вообще не знание, а рефлекс. Monkey see, monkey do. Для ребёнка ни один факт не несёт никакого знака, минуса или плюса. Воспитание, нравственность — это лишь приспособления для выживания. Я уже представляю, каких монстров выпустят на волю ваши коллеги с такими вопиющими рассуждениями.

— И, тем не менее, вам мат, романтик.

Писатель, хлопнув глазами, с минуту анализирует ситуацию на доске. И неожиданно тихо отвечает: