Метролли

Новогодние чудеса

Последний вагон радиалки в метро – самый суетный. Вечно кто-нибудь вскочит за секунду до старта, прищемит дверями портфель или пальто, поднимет шум на ровном месте, а то и полезет в драку. Этот вагон регулярно оккупировали влюбленные, не нашедшие лучшего места, чтобы проявить чувства, остроухие балагуры в странной одежде с деревянными палками за спиной, пестрые компании неформалов, любители флэшмобов без ботинок или штанов. Незлобивый метролль Уголькевич лишь вздыхал, глядя на чудаков – что поделаешь, работа есть работа. Могли б и бомжи быть и фанаты и призраки бедолаг, умерших прямо в метро. А к чудакам и привыкнуть можно. Благо и сам не ангел.

Из метроллей Уголькевич выделялся не только нравом – он уродился неприлично большим, твердым как сталь и черным как смоль, без единой пестрой прожилки. Избыток силы порой оказывался полезен, метролль мог и дверь придержать и колесо приподнять и хулигана наружу вытолкнуть. А вот габариты доставляли немалые неудобства – койку в общаге пришлось заказывать по отдельной мерке, башмаки тачать самому и форму перешивать. Мало того, в темную ночь Йоля метролли наряжали Уголькевича словно йолочку и водили вокруг него хороводы, напевая страшноватые древние песни. Зато в столовой большому черному троллю всегда давали двойную порцию и кокетливые метролльхен то и дело потчевали великана угольками и камушками. Другой бы и остепенился, поселился с почтенной супругой в персональной пещере или отнорке, но Уголькевича все устраивало и так.

Он любил свое место на последнем сиденье последнего вагона. Подремывать вполглаза, сонно провожать взглядом ленту рельсов, цыкать на туннельных драконов и мелкую шушеру, норовящую прокатиться на подножке – брысь, шантрапа! И читать, куда ж без печатного слова – Уголькевич с равным удовольствием перелистывал забытые книги, рекламные газетенки и студенческие рефераты. А потом (грешен, слаб) швырял добычу в пещерную печку, любуясь блеском огня и россыпью мелких искр.

Еще Уголькевич любил запах свежего снега, мокрого меха и лыжной мази. И утренние часы после больших праздников, когда в полупустом метро царит особенная, счастливая и сонная тишина. Кажется, будто что-то изменится к лучшему… Кажется, но можно же помечтать. И сюрпризы праздничным утром редки. До чего хороши пустые вагоны!

Бородатый мужичонка в красном халате, обнимающий пузатый мешок, Уголькевича не удивил. Новый год правда уже отгуляли, но Рождество наступило вчерашней ночью и последние поздравляльцы еще разъезжались из ресторанов и уличных балаганов. Мало ли засиделся человек, перебрал, вот и плачет навзрыд как маленький.

- Проспал! Раззява, балбес, куча снежная, все проспал! Что я детям скажу – извините, ошибочка вышла? Позор на мою седую голову!

Заплаканный мужичонка шарахнул посохом об пол и, к удивлению метролля, в вагоне резко похолодало. Стекла покрылись морозными узорами, поручни осыпало инеем, а с потолка посыпал снежок – мелкий, но ощутимый. Вот так фокус! Уголькевич конечно же видел снег – в окнах вагонов во время надземных переходов, в распахнутых дверях, когда ветер забрасывает внутрь клочья пурги. А на метроллью голову белая пыль не сыпалась очень давно, со времен нежного детства в тундровых пустошах. На минуту Уголькевич разнежился, улыбаясь во всю черную пасть, но потом встрепенулся: непорядок!

- Предъявите документы, гражданин хороший! Почему безобразия нарушаете?

- Борода, снег и посох, вот мои документы! Дед Мороз я, товарищ милиционер, самый бездарный в Москве Дед Мороз. Заблудился, потерялся, проспал все на свете и теперь по весне растааааю…

Борода мужичонки промокла от слез, двери вагона сковало льдом и по полу пронеслась нешуточная поземка. Еще немного и поезд встанет в туннеле. Выговором за такой прокол не отделаешься, проблем не оберешься, да и бородача жалко – а ну как и вправду растает?

- Значит так, гражданин. Сейчас мы с вами поедем в холодное депо, где стоят старые поезда. Там у нас круглый год холод и растаять весной затруднительно. Сядем спокойненько и обсудим, что же страшного произошло. Договорились?

- А там сильно холодно? – поинтересовался мужичонка и всхлипнул.

- Чай замерзает, - заверил Уголькевич. – И сосульки с потолка растут.

- Сосульки, товарищ милиционер, это вещь, хоть грызи, хоть грози, хоть музыку играй. Пробовали?

- Музыку нет, а так да, - ухмыльнулся Уголькевич. – Прибрали б вы за собой да поехали куда следует.

Легким движением посоха мужичонка ликвидировал зиму в отдельно взятом вагоне, высморкался в варежку и успокоился. Уголькевич приготовился слушать.

История оказалась короткой, но поучительной. Дед Мороз, как оказалось, очень любил перед праздником ходить в баню. Вместе с другими Дедами, фанатами экстремального отдыха, он тридцатого числа на летучих санях добирался до Оймякона, самого холодного в тундре поселка. Там любителей хорошенько померзнуть ждали снежные домики, ледяные каморки и душистые веники из лучшей на севере карликовой березы. Самые же отчаянные Морозы, хорошенечко выстыв, вылетали пулей из бани и прыгали в термальный источник – если быстро окунуться, то не растаешь. Деды нескучно проводили предпраздничный день, а наутро разлетались кто куда – дарить подарки, плясать на площадях и устраивать зимние развлечения.

Герой же повествования увлекся приятным отдыхом, разлакомился, уснул в сугробе и очнулся лишь от звона колоколов в Сочельник. Олени к тому времени превратились в песцов, сани в тыкву, лететь до Москвы пришлось в багажном отсеке попутного самолета. Подарки детишкам уже обеспечили – об одних сорванцах позаботились соседские Деды, о других собственные родители. Новогодние чудеса к полуночи тоже стухнут. И кто я после этого? Отморозок, как есть отморозок…

Дед Мороз снова наладился плакать, иней пополз по стеклам, случайные пассажиры столпились у дальней двери – поезд большой, вагонов много. Терпение Уголькевича дало трещину.