Мгп - Магоградский Патруль

1. Места отдаленные и не столь

- Здравствуйте. Меня зовут Лариса Донецкая и я алкоголик. Ну в смысле алкоголичка… ну вы поняли.
Я смущенно замялась. Впечатляющее начало, правда? Я сидела на собрании совершенно не анонимных алкоголиков, куда меня отправило заботливое начальство по кляузе не менее заботливых коллег. То, что в Советском Союзе прижилась эта буржуйско-капиталлистическая практика подобных собраний, для меня было дико, о чем я им и сказала. Но это мало что изменило (как мне казалось). Сидящие алкоголики воззрились на меня с любопытством, ожидая продолжения рассказа. Мне кажется, большинство из них ходит сюда просто «лясы поточить».
- Я пью, ээммм… - я снова запнулась, - я начала пить с друзьями, но потом не смогла остановиться. Я допилась до такой степени, что у меня появились галлюцинации. В общем я поняла, что пора завязывать.
Я натянуто улыбнулась и поскорее ретировалась обратно на свое место. Дело в том, что все сказанное мной было ложью, ну или почти все. Я не пила, и алкоголичкой я не была. А вот галлюцинации у меня действительно были. Из-за них меня сюда и отправили. Ну ладно, расскажу по порядку.
Меня зовут Лариса, мне двадцать один год. Живу я в городе Ярославле и работаю на одной из самых крупных ткацких фабрик Советского Союза. До недавнего времени ничего необычного ни во мне, ни в моей жизни не было. Росла в рядовой советской семье (папа военный, мама кадровик на заводе), была единственным ребенком в семье. Звезд с неба не хватала, но и дурой не была. Окончила школу и техникум легкой промышленности. Работала, и получала даже больше, чем мама! С первой зарплаты даже на Черное море ездила. Но не в этом суть. Суть в том, что в прошлом году в мою жизнь нежданно-негаданно ворвалось неизведанное. 
Я вообще никогда не верила ни в какие потусторонние силы, была комсомолкой, и все это мракобесие меня вообще никак не касалось. Но однажды случилось такое, что пусть и нехотя, но мне пришлось признать, что нечто потустороннее все же существует. Дело в том, что я не красавица. Нет, я не убогая, не инвалид, но и редкими внешними данными не блещу (как и умственными, собственно, эдакий твердый середнячок). Во-первых, я худая (как селедка Астраханская, как любит говорить моя подруга), во-вторых, у меня очень светлые голубые глаза, почти белесые (как простокваша, сравнивают «любя» родители), ну и, в-третьих, до недавнего времени у меня были жиденькие и короткие волосы, которые почему-то не отрастали ниже плеч.
И вот однажды, в сочельник, подружки принялись ворожить на суженого. Меня, как я уже сказала, все это не занимало, да и суженый у меня в то время был (Васька с соседнего двора с армии вернулся. Рост под два метра, косая сажень в плечах! Мечта!). Но за компанию решила поучаствовать, и смеху ради «заказала» себе волосы до пола, и для пущей нелепости добавила, чтобы они не доставляли хлопот, и мыть их не надо было. А вот теперь представьте себе мое удивление, когда наутро я проснулась и обнаружила у себя на голове именно такие. И да… их действительно не надо мыть…
Как я объясняла их появление - это отдельная эпопея. Но если бы дело ограничилось волосами… Потом появился он. Нет, не такой он, о которых пишут в дамских романах. Совсем не такой. Он подошел ко мне на улице. Представился Даниэлем. Странное имя, я помнится тогда посмеялась и в знакомстве ему отказала (ну Васька же, какие знакомства!?). А потом он появился у меня дома. Ночью при закрытых окнах и дверях. А потом еще на работе… Когда я осознала, что вижу его только я - было уже слишком поздно. У меня было два пути: либо признать, что я душевно больная, либо признать, что я выпиваю. Я выбрала второе.
И вот теперь я обязана посещать эти дурацкие собрания, дабы избавиться от пагубной привычки. 
Я вышла из здания и направилась к остановке. Сегодня мне выходить в ночную смену, и нужно было хоть немного поспать. На улице стояла ранняя весна и погода была мерзопакостной. Тучи, застилавшие небо вязкими клочьями, сползали вниз, налипая на лицо холодной изморосью. Ледяной мокрый ветер пробирал до костей, а земля была покрыта черными, не успевшими еще растаять остатками снега. До моего дома нужно было добираться с двумя пересадками, ведь жила я на самой окраине города. В дребезжащем на каждой кочке автобусе было место, и я, усевшись у окна, попыталась вся заползти в свой воротник. Да, я была еще и бледная, малокровная и вечно мерзнущая.
Дома я вытянулась на кровати в своей комнате, зарылась в кучу одеял и засунула заледеневшие ноги между батареей и подоконником. Но поспать мне не дали.
- Ты подумала над моим предложением? – спросил голос.
Я высунула нос из-под одеяла. На моем столе сидел уменьшившийся до размеров куклы Даниэль.
- Уходи! Тебя нет. И из-за тебя у меня проблемы! – проворчала я.
- Так как же они из-за меня, если меня нет? – весело спросил он.
Я заползла обратно в свою «нору». Вот еще, буду я ему отвечать. Много чести разговаривать со своими галлюцинациями. Хотя для игры воображения он был слишком независим. И надо сказать давал неплохие советы, за что я даже прозвала его «мой здравый смысл». Я снова посмотрела на мини-человека, сидящего на столе. Он был молодым парнем, с темными волосами, приятным лицом и добрыми глазами. На нем была темно-синяя рубашка и джинсы.
А предлагал он мне ни больше ни меньше, а перебраться с ним в другое измерение, потому что я, видите ли, ведьма, а бабка (в нашей семье это передавалось по женской линии), которая могла бы учить и следить за мной здесь, умерла три года назад. 
- Хотя я и называю тебя «здравый смысл», но ты совсем не здравый! Какие иные миры, о чем ты!? Мне и тут хорошо, вот сейчас закончу с этим обществом алкашей и забуду про него, тебя и все это мракобесие, как про страшный сон.
- Я твой наблюдатель. И с меня требуют тебя привезти, и требуют по доброй воле. 
- Сожалею. Но я тут ни при чем. Я никуда не поеду, так и передай.
Хотя о чем это я!? Кому передай, ведь если он всего лишь приведение, то кому передавать? Другим приведениям что ли!? Чушь! На уши не натянешь! Даниэль пожал плечами. Вообще когда он не начинал свою песню про переезд, с ним можно было неплохо пообщаться (если конечно закрыть глаза на то, что говоришь сама с собой). Он рассказывал, что работает в какой-то организации вроде КГБ (мне даже пришла тогда мысль, а не западный шпион ли он, мало ли какие там в кап-странах штучки придумали). Рассказывал много про другие миры (выдумки конечно, но так интересно и складно), про людей и не людей населяющих их, про ведьм и магию, которой мне якобы предстояло учиться. Долгими ночными сменами у ткацкого станка я слушала его рассказы (за что и поплатилась слухами о своей белой горячке).
- Я слишком много времени провел с тобой, - сказал он грустно, - мне нужно на другое задание.
- Значит теперь тебя не будет? – обрадовалась я.
Обрадовалась, но тут же опечалилась. Все-таки я к нему привыкла, и за те полгода, что он со мной, даже привязалась, как бы глупо это не звучало.
- Какое-то время нет. Это время тебе подумать. Тебя никто не заставляет жить там. Ты можешь обучиться и вернуться сюда, ведь когда твоя магия попросится на волю, а ты, не зная как ее удержать, выдашь себя, проблемы у тебя будут похуже анонимных алкоголиков.
- Ладно, я подумаю, - пообещала я.
В двери зашуршал ключ. Папа вернулся из командировки! Как же я могла забыть!? Я выскочила из-под одеяла, и, теряя тапки, понеслась встречать. Командировки у папы были частыми, и ездил он много, по всему Союзу и дружественным странам. И, конечно же, не возвращался без подарков. И хотя я была уже взрослой, подарком радовалась не меньше, чем в детстве. В этот раз он ездил в Польшу и я справедливо полагала, что привез он нечто особенное, ведь там такие вещи продают, о которых у нас и не слыхивали. 
Папа стоял в прихожей, снимая с шеи шарф. Я обняла его, прильнув щекой к рифленым пуговицам пропахшего табаком кителя. Я была так не похожа на отца. Он был степенный, немного медлительный и во всем любил порядок. На всех его полках все лежало едва ли не по линеечке и даже почерк у него был каллиграфический. Он выводил каждую букву так, словно от ее формы зависели расчеты государственной важности. Мы же с мамой были творчески-беспорядочные. У мамы на кухне всегда посуда занимала все горизонтальные поверхности, а у меня в комнате вообще царил беспредел (вопреки папиному «ты должна даже ночью спросонья в полной темноте знать где у тебя что лежит»). И собирался он тоже долго. И «разбирался». Я стояла в коридоре, подпрыгивая от нетерпения, пока он аккуратненько сложил шарф и шапку, вымыл руки, переоделся, и только тогда поставил свой чемоданчик на стул и стал открывать. Чемодан у него был «волшебный». Сколько я себя помню, я помнила и этот чемодан. Он был черный, слегка уже потертый, и у него были две металлические застежки. Они открывались с негромким щелчком и этот звук я бы узнала из тысячи. С самого детства он ассоциировался у меня с возвращением папы и подарками. 
Щелкнули застежки. В чемодане лежали завернутые в черную бумагу кружка с вилкой и ложкой, несколько вареных яиц, вещи и два свертка: для меня и мамы. Я схватила врученный мне сверток и принялась шурша бумагой его разворачивать. Платье! Модное, шелковое, нежно-персикового цвета с отложным белым воротничком! Прямо как из журнала!
- Ух ты! Спасибо папа! А для мамы что?
- А хрен столовый, чтобы не говорила, что ни хрена не привез! – рассмеялся отец.
- Ну папаааа!
Для мамы оказались духи. Французские, настоящие! Жили мы хоть и не богато, но у нас всегда все было. И даже немножко больше. Одевалась я хорошо, даже некоторые из зависти говорили, что как иностранка. Но это был скорее комплимент, ведь у нас у всех было все одинаковое и носить что-то модное, яркое и не как у всех могли только те, кто выезжал за границу, ну или те, кто умел хорошо шить.
Вечером я заступила на смену и, надев форменный синий халат в горох и косынку, вышла в цех. В цеху ровным перестуком шумели станки. От стоящих рядами множества станков создавался такой шум, что разговаривать и слышать что-то в нем было нереально. 
Мне нравилась моя работа. Мерный стук и возня с ниточками успокаивали, а запах хлопка, густо висящий в воздухе мне, в отличие от многих, был приятен. Но нужно было быть внимательной, ведь если одна ниточка оборвется и ты не заметишь, все полотно потом будет с прорехой. Единственным минусом была пыль, к концу смены себя надо было от нее чуть ли не лопатой откапывать и из-за нее же среди ткачих был высокий процент болеющих легочными заболеваниями. 
Из-за того, что я не смогла поспать днем, к утру я все же запорола три метра полотна и уронила себе на ногу тяжелую бобину с нитками. Наконец смена закончилась, я передала станок и, сняв пыльный и пахнущий хлопком халат, собиралась уже домой, но не тут-то было.
- Лариса, тебя вызывают в комитет Комсомола, - заявила мне старшая по смене.
- Зачем? – опешила я.
- Не знаю. Иди и сама узнаешь.
Разговор не предвещал ничего хорошего, хотя я никак не могла понять, что же такое я могла натворить. По-моему я была образцовой работницей (не считая невнимательности иногда) и примерной комсомолкой. Сделав глубокий вдох, я вошла в кабинет. Там сидела женщина из комитета, секретарь и еще мужчина. Я так подумала, что это был представитель от КГБ. Дожилась!
- Присаживайтесь, Донецкая.
Я опустилась на краешек стула, нервно теребя выбившуюся из косы прядь. Мужчина внимательно на меня посмотрел. Я вспомнила Даниэля. Нет, все-таки он не имеет к таким структурам отношения. Такой колючий взгляд по-моему КГБ-шникам вместе с «корочкой» выдают.
- Мало того, что вы, Донецкая, замарали свою репутацию пристрастием к спиртному, так вы еще и позволяете себе негативные, наглые и антисоветские высказывания!
Женщина сразу начала с ругани. Зря это она. Я трусиха ужасная, но когда на меня орут без причины, у меня словно переключатель щелкает.
- Какие высказывания, о чем вы?!
- А не вы ли на последнем заседании собрания алкоголиков, вместо того, чтобы стыдиться своего поведения и исправляться, в негативных красках отозвались о политике партии в отношении таких, как вы!?
- Да не было… - начала, было, я и осеклась.
Они явно имели в виду то, что я сказала о «буржуйстве» этого метода борьбы с зеленым змием. Женщина открыла папочку на столе, доставая оттуда отпечатанный на машинке лист.
- Вот, - зачитала она, - «Я вообще не понимаю, почему наша страна перенимает у капиталистов только эти дурацкие собрания. Что б хорошее переняли, джинсы например.» Ваши слова, Донецкая?
- Мои, - угрюмо потупилась я.
Уж никак не могла подумать, что мой треп могут серьезно воспринять.
- То есть вы полагаете, что партия перенимает что-то у западных держав? И вы недовольны ее политикой? Даже более того, вы сравниваете Советский Союз с ними в их пользу! Может, вы хотите там жить? Или может, уже работаете на их структуры!?
От такого вороха обвинений и вопросов у меня голова закружилась.
- Довольно! – спас положение сотрудник КГБ, - Гражданка Донецкая, вам будет вынесен выговор с занесением в личное дело. И постарайтесь в следующий раз думать о том, что говорите.
- Хорошо, - проблеяла я.
Повесив голову и ругая себя последними словами, я поплелась домой. Хороший совет дал мне дядька, вот бы еще я ему сразу последовала. Проходя мимо комнатки, в которой пили чай молодые пом.мастера, я услышала окрик:
- Лариска! Поди сюда!
- Чего тебе, Кузнецов?
- А это правда, что тебя в комитет комсомола за антисоветчину вызывали?
- Сарафанное радио! – возмутилась я, - правда!
- Ха-ха, так ты не только выпиваешь, может ты штатовский шпион? И джинсы носишь и все у тебя импортное! – улыбаясь, поддел Кузнецов.
Я ему нравилась, но не обращала внимания, и оттого он старался каждый раз меня поддеть и съязвить.
- Ну конечно, - поддержала его шутку я, - шпион я и есть! А джинсами мне зарплату выдают!
Мы все посмеялись. А потом я выдала фразу, которая перевернула всю мою жизнь. Все еще находясь на волне нервного веселья, я так же в шутку ляпнула:
- Да будь я шпионом, я не вязала б тут нитки. Я бы с папой, когда он меня на полигон на учения возил, все схемы б срисовала!
- А, точно! Ты ж у нас художник! – снова засмеялись они, - от слова «худо»!
Мы еще поперешучивались, но я уже зевала во весь рот, так что меня перестали дразнить и отправили домой. Сегодня суббота и мама дома. На всю квартиру стоял аромат свежеиспеченных драников. За секунду справившись со своей порцией я убежала спать. Благо следующая смена в день послезавтра.
Через день с утра я снова стояла у ворот родной фабрики, но войти мне так и не удалось. В тот день я увидела эти ворота в последний раз. У обочины стояла милицейская машина, а на проходной меня ждали два милиционера. 
- Лариса Николаевна Донецкая?
- Да, а в чем дело?
- Пройдемте с нами. 
- Куда?! – выпучила глаза я.
Как примерная девочка я никогда не имела дела с правоохранительными органами. И была напугана просто до умопомрачения.
- В отделение.
- Как так?! Мне на работу надо!
- Вашему бригадиру смены уже сообщили.
Меня вежливо отвели к машине и доставили в отделение. Вернее не так. Меня арестовали и доставили в отделение. Когда я, дрожа как лист на ветру, зашла в кабинет к следователю, на его столе уже лежала картонная папка с надписью «Уголовное дело № 270015. Лариса Донецкая. Ст. 70 УК РСФСР. Антисоветская пропаганда.» Я судорожно сглотнула.
- Присаживайтесь, гражданочка.
Следователь был старый и лысый, как колено. У него были маленькие хитрые глаза и, глядя на него, мыслей о справедливости не возникало. Я покорно опустилась на стул.
- Скажите мне, Лариса, - начал он допрос, - Как вы относитесь к Советской власти?
- Хорошо, - честно ответила я, - я всем довольна, меня все устраивает. Партия заботится о нас и дает все, что нужно.
Следователь поднял кустистые брови.
- И при этом вы неоднократно позволяли себе антисоветские высказывания. Публично.
- Да это были просто шутки! Как вы не поймете!
- То есть вы находите политику партии смешной и заслуживающей публичного осмеяния?
- Нет, но… - у меня не нашлось, что сказать.
- Кроме того, не далее, чем позавчера, после беседы с комитетом комсомола вы сказали следующее, цитирую: «Шпион я и есть. Я с папой, когда он меня на полигон возил на учения, все схемы срисовала».
- Бы!
- Что бы?
- «Бы» срисовала, если «бы» была. Я сказала так, а не так, как вы мне зачитали.
- А свидетели утверждают, что так. То есть, вы публично признали себя виновной.
- Это бред! – вскочила я, - Я ничего не признавала! Я пошутила! ПО-ШУ-ТИ-ЛА! Понимаете?
- Сядьте, гражданочка, чего вы так разошлись, если не виноваты?
Я села и принялась раскачиваться из стороны в сторону, впадая в панику. Что теперь будет?! А если меня посадят в тюрьму!? Родители не переживут и вся моя жизнь пойдет под откос! Да даже если и не посадят, все равно пойдет. За такое меня исключат из комсомола! И, может, даже уволят с фабрики!
- Расскажите мне, как вы ездили на полигон, и что конкретно там срисовали. Кто вообще позволил вашему отцу брать посторонних на режимный объект?!
- Я ничего не срисовала! Папа просто взял меня показать военную технику…
- Значит, сведения вы собирали о технике?
- Да нет же! – я в отчаянии обхватила голову руками. 
Все, что я ни говорила, пытались использовать против меня. Неужели все так просто? Просто взять и арестовать человека за случайное слово? Хотя да, у нас в стране это просто.
- Вы все отрицаете?
- Да! Я не шпион! Да, я дурная, и говорю ерунду, но я не шпион!
- В вашей квартире проведут обыск, и если что-то найдут… 
- У меня в квартире нет ничего незаконного. Вы ведь отпустите меня? Пока не доказано, что я виновна.
- Ну в шпионаже ваша вина не доказана. А вот сомнений по поводу антисоветской пропаганды нет. Так что посидите, голубушка, в ИВС (*изолятор временного содержания – прим. авт), пока я расследую ваше дело.
Я посерела лицом. Изолятор временного содержания… Я была трусихой, я уже говорила, но больше всего на свете я боялась двух вещей – тяжелых болезней и тюрьмы. И вот один из моих страшнейших кошмаров входил в мою жизнь.
У меня забрали все вещи, надели наручники и привезли в темное, низкое и грязное здание изолятора. Всю дорогу я не могла поверить в случившийся ужас. От паники меня трясло и я практически не понимала, что происходит. Грузовик въехал в обшарпанные синие ворота. Ворота закрылись, и начался ад.
Меня поселили в камере, где кроме меня была только одна заключенная. Она недвижимо лежала, скорчившись, лицом к стене, и даже не повернула головы, когда конвой привел меня. Камера была грязная и вонючая, и мне было противно даже садиться на этот завшивевший матрас. Я неуверенно топталась рядом с нарами, боясь хоть к чему-то прикоснуться.
- Сразу видно - первая ходка! – подала голос моя сокамерница, - радуйся, что койка вообще есть! Наши рассказывают, что было такое, что по очереди спать приходилось.
Я села на краешек и оглядела свою соседку. На вид ей было лет тридцать. И, судя по всему, она или была тут уже давно, или вела не самый здоровый образ жизни. Сожженные перегидролью волосы были сальными и торчали во все стороны, а зубы были такими, что, наверное, стоматологам в кошмарах снились.
- За что тебя? – она смачно сплюнула на пол.
- Антисоветчина, - ответила я, - а тебя?
- Кража. Сапоги у соседки сперла, а она заяву накатала, сука!
Я помолчала немного. Дожилась! Наверное, мама места себе не находит! А папа?! Вдруг и его накажут?
- И давно ты тут? – спросила я.
- Месяц. Дело приостановили.
Я покачала головой. Мне, видимо, еще повезло. На вид соседка была неагрессивной. После всех историй, что я слышала про зэков и зэчек, это был просто подарок. 
И эта мысль подтвердилась на следующий же день, когда я встретилась с другими заключенными. Это было похоже на звериную стаю. Я не могла поверить, что люди бывают такими, хотя жизнь в таких условиях испортила бы любой характер. Впрочем, были и нормальные, были даже интеллигентные женщины. Но таких было меньшинство.
А в авторитете тут была некая Любка. Эта была баба под два метра ростом и сложением, как здоровенный мужик. Я намеренно не называю ее женщиной. Это была именно баба. Она была худшим из всех, кого я встречала до этого. Унижать людей было ей в радость. Она была способна на все – избить, отобрать передачу, опозорить или сделать так, чтобы человек стал изгоем. А в особенности она и ее шайка любили издеваться над «приличными». Вроде меня. И меня она сразу невзлюбила, но я избегала оказываться вне камеры в местах, не видимых для конвоя. И какое-то время мне удавалось избегать неудачных встреч.
Меня еще несколько раз вызывали на допросы, которые были точными копиями первого. Несколько раз приходили родители. К счастью, у них все было хорошо, и последствий моего ареста, кроме сплетен и пересудов, для них не было.
Но с каждым днем надежда на освобождение таяла. Я не знаю, что и кому я сделала плохого, но складывалось впечатление, словно вся система сейчас жаждала моего осуждения. 
В один из дней мне все-таки не удалось избежать встречи с Любкой и ее шайкой. В этот день нас повели мыться. Я знала, что это не лучшая идея, но ходить грязной тоже было не вариант.
Ступая босыми ногами на грязный и покрытый клубками мокрых волос пол, я едва сдерживала рвотные позывы. Я встала под душ, торопливо намыливаясь и спеша поскорее очутиться в своей камере, под защитой железных решеток. Ира – моя сокамерница, была хоть и не самой приятной женщиной, но уже своей и не опасной. Смывая мыльную пену, я порадовалась, что мои волосы в мытье не нуждаются, иначе я бы здесь их просто не промыла. Но стоило лишь подумать о волосах, как о них подумал и кое-кто другой.
Я едва не захлебнулась водой от боли, когда сильная ручища сзади вырвала заколку вместе с пучком волос.
- Ну вот и попалась, цаца.
Мерзкий голос за спиной не оставлял сомнений – Любка! Я обернулась и попыталась дотянуться до полотенца. Но путь мне преградила одна их ее шестерок.
- Чего вам? – мне было страшно до одури, но виду я не показывала.
- Какая гордая, считаешь, что ты лучше нас?
- А тебе это спать не дает?
- А ты че такая дерзкая? Забыла, с кем говоришь?!
Забудешь тебя, как же. Они стояли вокруг меня, а вся охрана как назло куда-то делась. Хотя я не сомневалась в том, что это было не случайно.
- А какие косы у тебя! – протянула она, бесцеремонно хватая меня за волосы, - почему такие вот домашние мыши получают все, а мы, нормальные бабы, ничего?!
Я посмотрела на ее воронье гнездо на голове и редкие золотые зубы и подумала, что нормальной бабой ее можно назвать с натяжкой.
- А я вот я возьму-ка и заберу твои лохмы! И шиньон себе сделаю, когда на волю выйду!
Ее шестерки гадко заржали. Я посмотрела на них с бессильной злобой. Что я могла сделать? Силой мне не тягаться даже с ней одной, а звать на помощь бессмысленно. Мне отвесили смачную оплеуху, от чего моя голова мотнулась в сторону. Щека горела огнем, я стиснула зубы.
- Что, даже не заорешь? – разочаровано протянула зэчка.
Я сверлила ее ненавидящим взглядом, но чувствовала, что вот-вот разревусь. Это было именно то, чего я так боялась. Я пыталась вырываться, но знала, что это бессмысленно. Двое схватили меня за руки, прижали лицом к стене и оттянули за волосы голову назад. Приговаривая, что не заслужила я таких волос, мерзкая преступница тупой бритвой отрезала мне косу. Это не было быстро и безболезненно. Те пряди, которые бритва не взяла, она вырывала с корнем. 
А когда они ушли я смогла, наконец, дать волю страху и боли, и, осев на склизкий пол, разрыдалась. Я ревела и ревела, и мне было уже все равно. Я сидела там до того, пока конвой не увел меня обратно в камеру. Ира, надо отдать ей должное, по матерински обняла меня и даже пыталась успокоить. Все еще дрожа и всхлипывая, я свернулась клубком на жестких нарах и заснула.
- ДОНЕЦКАЯ!!! На выход!
Я вздрогнула и открыла глаза. Конвой выволок меня из камеры, и потащил к начальнику изолятора. Весь ИВС стоял на ушах, а на меня смотрели теперь, как на какого-то монстра. В чем же дело?!
Ответ пришел от начальника. Он притащил меня к открытой двери камеры и втолкнул внутрь.
- Твоих рук дело?!
Я посмотрела на то, что, по его мнению, было моих рук делом, и едва не завизжала. Свисая с потолка на прядях МОИХ отрезанных волос, обмотанных вокруг шеи, покачивалось уже посиневшее тело Любки.
- Вчера она тебя поймала и, говорят, обрезала твою косу… что за черт?!?!
Раскрыли рот от удивления уже мы вместе. МОИ ВОЛОСЫ БЫЛИ НА МЕСТЕ! В смысле, как и до вчерашнего происшествия, они были на моей голове, точно такие же темные, летящие и длиной до пят. Мне стало жутко. Бравому начальнику изолятора тоже.
- Что за чертовщина!? Мне же сказали…
Он не знал, кому верить. А я, если честно, уже думала о том, что сама хочу срезать эти волосы. Мало ли, вдруг завтра так же найдут и меня!? А вдруг я и вправду ведьма, как говорил Даниэль? Но где же он!? Почему, когда он больше всего нужен, его нет!?
У смерти моей обидчицы было два последствия: хорошее и плохое. Хорошее – это то, что ко мне теперь никто и на пушечный выстрел не подходил, а плохое – это то, что меня теперь обвиняли еще и в убийстве. Не зная, как это объяснить, они нашли самую бестолковую версию и уцепились за нее. По мнению следствия я достала где-то шиньон, подкупила охрану и повесила несчастную женщину. О том, где бы я взяла волосы такой длины, находясь за решеткой и о том, как я, весом сорок пять килограмм подняла тушу, весом под сто, они предпочитали не думать. Потому что тогда это было нечто сверхъестественное, а в сверхъестественное у нас в стране не верят, ведь это отговорки для неграмотных людей. 
Следствие затягивалось. А я все еще находилась в изоляторе. Жизнь моя стала комфортнее, если вообще пребывание в этом месте можно было назвать жизнью. Нет, я не смирилась со своей участью и все еще надеялась, что меня выпустят отсюда. Бойся своих желаний…
За мной пришли ночью. И я, и Ира смотрели с удивлением на пришедших. Во-первых, ночью на допросы не возили, а во- вторых, это был не наш конвой.
- Донецкая, с вещами на выход!
- Что? Меня выпускают?
- Почти!
Меня привели в пустой кабинет, где сидели несколько человек. Мне это сразу не понравилось. Я остановилась в дверях, но меня силой втолкнули внутрь.
- Гражданка Донецкая. Из материалов дела было выяснено, что у вас бывали галлюцинации. А еще вы убили женщину, да не просто, а повесив на своих волосах, которые она у вас якобы отрезала. 
Я непонимающе глядела на них. И что? Это в деле давно написано. Будто отвечая мне, он продолжил.
- И вас признали невменяемой. Вы переводитесь в медицинское учреждение для применения к вам принудительных мер медицинского характера.
- Как?! Меня ведь не обследовали никакие врачи? И судебного заседания не было?
Пожив здесь я узнала многое о системе исполнения наказаний.
- Этого и не нужно. Вы по-прежнему остаетесь под стражей, только в другом месте. Там вы не сможете навредить себе или кому-либо. 
Я не поверила ему ни на грамм! Если бы это было официально, это бы не делалось под покровом ночи, в полном отсутствии начальства изолятора. Но я опять не могла ничего поделать.
- Я не ненормальная! Да, у меня были проблемы с алкоголем, но это не болезнь! И Любку я не трогала.
- Следствие разберется. А врачи вас обследуют и решат, что болезнь, а что нет. Выводите ее.
Меня вывели из здания. И, конечно же, по пути не попалось ни одного охранника. В молчании меня втолкнули в двери «уазика-буханки». Кроме меня, там сидело три человека. Одна женщина и двое мужчин. Все заспанные и удивленные, на их лицах был написан тот же страх, что и у меня. 
Мы долго ехали, а потом летели на грузовом самолете куда-то, а потом снова ехали. Я даже не знала, в какой части Союза я теперь нахожусь. Куда нас везут нам не говорили.
Наконец мы приехали на какой-то с виду очень секретный объект. Дорога упиралась в ворота, на которых недвусмысленно было написано, что туда лучше не соваться. Территорию ограждал забор под электричеством и с тремя рядами колючей проволоки. «Уазик» запустили внутрь и закрыли ворота. 
Бывают места еще более отдаленные, чем тюрьма…
Нас по очереди заводили в кабинет врача. Все эти люди имели схожие с моей истории: наркотики, алкоголь, зона…
Меня заводили последней. В кабинете сидел пожилой врач и те самые люди, которые забрали меня из ИВС.
- Садитесь, голубушка, - ласково сказал доктор.
Я присела на стул напротив него. С языка рвалось сказать, что сесть всегда успею, и я поняла, что успела нахвататься выражений.
- Мне привезли описание вашего случая. Случай тяжелый, но, думаю, мы сможем вам помочь. 
- Никакая помощь мне не нужна. Я не сумасшедшая!
- Никто и не называет вас так, - мягко (именно как сумасшедшей) ответил врач, - а помощь нужна всем. Вы ведь видели галлюцинации, и даже убили человека, находясь в невменяемом состоянии.
- Это не правда. Никаких галлюцинаций не было! Я выпила и все! И я никого не убивала! И невменяемой не была!
- Не сердитесь, голубушка. Мы оставим вас здесь, и все будет хорошо. 
- Но зачем? Я же нормальная?
- Все мы нормальные, - кивнул он. 
- Но как же мои родители!? Они не знают, где я! Я и сама этого не знаю! Дайте мне хотя бы позвонить им.
- Ах, бедняжка, вам не сообщили, - с приторной лаской сказал врач, - ваших родителей больше нет. Несчастный случай. Соболезную.
- Что!? - вскочила я, - Что вы такое несете!? Этого не может быть!!!
Молчаливые люди поднялись с мест и усадили меня обратно. Но успокоить меня не смогли.
- Автокатастрофа, - покачал головой врач, - они на своей машине столкнулись с ЗИЛом ночью на шоссе.
- У моих родителей не было машины, - прошептала я.
Я не могла поверить, что все это наяву. Что это за кошмар, от которого я не в силах проснуться!?
- Это вы их убили!!! – я снова вскочила и бросилась на него с кулаками, - сволочи! Свиньи! Уроды! Вы убили их!!! Даниэль! Даниэль! Забери меня отсюда, я на все согласна! Я поеду с тобой в твой мир! Даниэль, не оставляй меня здесь!
Меня скрутили и воткнули в вену шприц. Сначала мне стало спокойно, а потом я и вовсе провалилась в бессознательный сон. Последним, что я слышала, был довольный голос врача: «Ну вот, а говорила нормальная!».
… сколько есть граней безумия? Я прошла их все…
Страшная правда нам открылась не сразу. Никто и не собирался нас лечить. Даже принудительно. Нас собрали здесь для других целей. Мы поняли это на исходе третьего дня. 
Нас было пятеро. Тамара – у нее был невроз и небольшое расстройство психики, Илья и Дима – они просто пили, Андрей Петрович был наркоман со стажем, ну и я, обо мне вы знаете.
Самым старшим был Андрей Петрович, Тома была чуть постарше нас, а мы с ребятами были ровесниками. Первые дни нас обследовали, измеряли пульс, давление, делали анализы. А на третий день после завтрака нас зачем-то собрали в большой комнате. Раньше мы тут не бывали. 
Это был даже скорее зал, чем комната. По периметру стояли сдвинутые столы со стульями, центр был свободен. Мы теперь мало сопротивлялись, с утра до ночи нас держали на успокоительном и удивительно, что я вообще что-то помнила. Нам снова всем велели закатать рукава и вкололи какой-то раствор. По тому, как быстро персонал покидал комнату (в стенах которой были смотровые отверстия), я поняла, что ничего хорошего нас не ожидает. Но пока ничего не происходило, и мы вяло бродили по комнате. А потом я увидела в другом конце зала открытую дверь. 
- Смотрите, - воскликнула я, - дверь! Может нам туда?
Я сделала пару шагов, но Дима схватил меня за руку.
- Ты что, дура?! Какая дверь, ты чуть в подпол не провалилась!
- Какой подпол?
Я оглянулась вокруг. Тома шла вдоль стены, оглядываясь, Андрей Петрович зачем-то баррикадировал дверь, а Илья просто осоловело смотрел в пустоту.
- Кажется, нам надо выбираться отсюда, - одновременно сказали мы с Димой.
- Да! – очнулся Илья,- туда! Там выход!
Он разбежался и врезался лбом в стену.
Так началось наше участие в качестве подопытных в закрытом проекте советских ученых «Сияние разума» или коротко «Сияние». Это был ужасный проект. Нам вкалывали какую-то сыворотку и заставляли видеть разные вещи. 
Первой умерла Тома. Ее смерть была самой легкой. Она умерла вне эксперимента, во сне. В своей палате. Ее и без того больное сердце не выдержало нагрузки. Остальным повезло меньше. Илью убил Андрей Петрович. Не знаю, что он видел, но он продырявил ему грудь отломанной ножкой стула.
Я лежала под капельницей на кушетке, остальные уже спали медикаментозным сном, а на меня лекарство еще не успело подействовать. Наших врачей, а точнее ученых, которые изучали нас и ставили на нас опыты, было трое. Главным был Никанор Иосифович, тот самый, который говорил со мной в первый приезд. Это было как раз в день смерти Ильи. Они совещались.
- Так нельзя! – нервно крутя ручку в руках, сказал один из помощников (Тихон, кажется), - умер уже второй подопытный!
Никанор Иосифович рылся в шкафу. Не оборачиваясь он ответил.
- Наука не обходится без жертв. Все первооткрыватели чем-то рисковали и кем-то жертвовали.
- Но это же живые люди!
Никанор нашел папку и положил ее на стол. 
- Мы стоим на пороге великих открытий! И «Сияние разума», доведенное до конца, выведет нашу науку на новый уровень!
- Я буду ходатайствовать в центр о закрытии программы.
- Даже не вздумайте! Наши имена войдут в историю! А эти люди… Послужить науке и будущему страны это для них лучшая судьба. С их прошлым у них не было бы лучшего будущего.
Конечно, программу никто закрывать не собирался. И на следующий день за завтраком (единственное время, когда мы могли поговорить без надзора) мы решили действовать, и не дать этим сумасшедшим ученым превратить в сумасшедших нас самих.
- Нам надо сопротивляться! – уверенно заявила я.
- Но как? – спросил Дима, - они снова вколют нам эту гадость и мы станем невменяемы!
- Нет! - наклонилась я к нему, - разве ты не понял? Мы остаемся вменяемыми! Меняется только то, что мы видим! А значит мы можем контролировать себя!
Я перешла на шепот, ведь на нас уже начали оглядываться.
- Но как?! – спросил Андрей Петрович, - я не хотел убивать хлопчика! Я даже под кайфом никогда и мухи не обидел! 
- А очень просто! – снова заговорила я, - вы знаете, что все это галлюцинации! Так не делайте ничего. Вообще ничего! Просто сидите и смотрите, словно кино!
На том и порешили. Но сказать легче, чем сделать. Когда нас снова завели на полигон и вкололи сыворотку, мои спутники напрочь забыли о нашем разговоре. Я, как и задумала, села в углу, скрестив ноги, и принялась смотреть на то, как комнату охватывает пламя. «Это не по-настоящему», - твердила я себе.
Но мои товарищи похоже поддались. Андрей Петрович начал вдруг кататься по полу и душить сам себя. Я на четвереньках подползла к нему и закричала.
- Андрей Петрович! Прекратите! Вам это кажется! Это не по-настоящему!
Но вместо ответа, он стал душить меня. Я сдавлено захрипела, но сзади тут же подбежал Дима и стал оттаскивать его от меня. Как же хорошо, что он поверил своим глазам. А может, он видел вовсе и не нас. Завязалась драка. Теперь уже я, несмотря на боль в горле, пыталась разнять их. Но у меня ничего не получалось. 
- Дима! Ну хоть ты опомнись! Это все тебе кажется! 
Тот откинул от себя противника и ответил.
- А то, что он душил тебя, тоже казалось?
- Нет!
- А ты не врешь? – вдруг спросил Дима, глядя на дверь.
- Дима, там никого нет.
- Заткнись. Это мой шанс выбраться. Он сказал, что из комнаты выйдут двое, и если я останусь в конце проекта один, меня отпустят.
Я отступила от него.
- Дима, сюда никто не входил! Это тоже галлюцинация!
- Откуда ты знаешь? Может, это тебе так кажется? Уйди! Мне тебя жалко! В следующий раз с тобой разберусь!
Он кинулся на пытающегося подняться Андрея Петровича и, схватив его за грудки, стал бить головой об пол, пока тот не затих в луже крови. Я, скуля, забилась в угол, понимая, что я следующая. Но в тот вечер выяснилось, что осталась только я одна. Я не знаю, что стало с ними на самом деле. Может быть все, что я видела, это была лишь моя галлюцинация. Я не была теперь уверена, видела ли я что-нибудь вообще, или все события последнего месяца были лишь игрой сознания.
Я сидела в кабинете у Никанора Иосифовича. Он показывал мне какие-то картинки. На картинках была сущая неразбериха, но он упорно допытывался, что я вижу. 
- Это бессмысленно! – вновь встрял его помощник, - мы потеряли почти всех подопытных! «Сияние разума – это тупиковый путь»! Вы разве не видите, что стойкого изменения восприятия при стабильности сознания вы не добились! Они все сошли с ума! И умерли!
- Вы опускаете руки после первой неудачи, Тихон Аркадьевич. Ну же, Ларисонька, что вы видите?
- Кляксу! – ответила я.
- Вот! – кивнул Тихон, - Проект необходимо закрыть! Или хотя бы заморозить до тех пор, пока мы не исследуем все последствия сыворотки!
- Ну что вы заладили! Закрыть, закрыть! Мы уже научились менять восприятие, мы научились делать подмену более стойкой в отсутствии препарата. Ведь последние разы им вводили просто глюкозу! Да-да Тихон Аркадьевич! Для чистоты эксперимента даже вы не знали! 
Он обратился снова ко мне.
- А на что похожа эта клякса! С чем она у вас ассоциируется?
- На то, что кто-то разлил чернила! Других ассоциаций нет.
Тихон было уверился в своей правоте, что для меня могло означать спасение, но вдруг края кляксы шевельнулись. Я вздрогнула. Потом растекшиеся следы обрели цвет, объем, звук и запах. Алый цвет крови, запах гари и бензина, воющие звуки сирены и лежащая в крови рука в военном кителе. А рядом пряди маминых светлых волос. Все это было настолько ужасно, что я, рванувшись назад, закричала. 
- Что, что вы видите? – словно стервятник, ученый учуял запах добычи.
- Кровь! Смерть! Мои родители! Это вы их убили! Даниэль! Забери меня отсюда, ну что же ты! Я ведьма, да! Только забери меня отсюда!
- Ну, вот видите, Тихон, - довольно произнес ученый, когда вбежавшие санитары обкололи меня транквилизаторами, - А вы говорите успеха нет! Три дня без препарата, а восприятие искажено! И теперь нам осталось добиться контроля над видениями. Но это уже будет в другой группе подопытных. Санитары! Уведите ее. 
***
Я сидела лицом к стене в своей палате. На мне была надета смирительная рубашка. Все дни для меня слились в один бесконечно долгий. Я то засыпала, то просыпалась. Иногда начинала биться и звать кого-то. Я звала какого-то Даниэля, хотя не знала кто он такой и зачем его зову. Вместо еды мне кололи глюкозу, так как есть я не хотела. И не видела необходимости заставлять себя.
После нескольких попыток самоубийства меня все время теперь держали связанной. Но я нашла способ избавиться от их контроля! Я все-таки была ведьмой. Мои волосы умели душить! Откуда я это знала, не могу понять, но я была точно в этом уверена.
Я уже несколько раз пыталась удавиться ими, но пока безрезультатно. Пряди, обвитые вокруг шеи, душили меня, но когда я уже вырубалась, магия тоже прекращалась и каждый раз я приходила в себя, пристегнутая ремнями к каталке, с капельницей в руке.
- Не думайте, что я сдамся! – сказала я волосам и врачам за стенкой, - я упорная! Я уже придумала план! Я может и сумасшедшая, но я не дура!
На потолке было несколько ламп дневного света и мне нужно было лишь обвязать волосы вокруг них и перекинуть через шею. Дальше сила тяжести сделает все за меня. 
Я встала и попыталась сдвинуть кровать под лампу. Не вышло! Прикрутили сволочи! Гардин на окне тоже не было. Я начала биться в дверь и истошно орать. 
- Принесите мне стул! Срочно принесите стул!
- Зачем тебе он? – спросила добрая пожилая санитарка.
- Сидеть! Я же связанная, ну что я сделаю с ним?!
Санитарка подумала и решила, что действительно ничего страшного. Наивная. Она принесла мне стул и поставила его прямиком под лампу!
- Ты это, милая… без глупостей…
- Да, да!
Дождавшись ночи, я влезла на стул и, смеясь, заставила свои волосы подняться в воздух. Глупые врачи! Они не знают, с кем связались! Я крепко затянула узел на лампе, пролезла головой в образовавшуюся петлю и, с предвкушением скорого конца, выпнула из-под себя стул. Горло привычно сдавило и я ушла в глубокое небытие. Подальше от этого жестокого и обошедшегося со мной так несправедливо мира.