Милая шкура

Особый пациент

…А внизу

Под сосной,

На поляне

Лесной,

Ощетинившись,

Волки сидят…

К. Чуковский

За окошком чирикали от счастья воробьи. Юная пациентка сидела на стуле в кабинете заведующей. Елену Игнатьевну срочно вызвали на совещание, а Даша спокойно, равнодушно дожидалась её возвращения. Собственно, после вчерашнего аминазина она вообще ни о чём не волновалась. Да и зачем? Всё, что ей сегодня предстоит, это очередной, бесполезный разговор, новая неудачная попытка Елены Игнатьевны влезть в её, Дашину, голову…  Хотя, почему неудачная? Разве Даша не начала, пока ещё мысленно, соглашаться с тем, что она и вправду больна?

Девушка немного приподнялась, чтобы выглянуть в окно. Из Дашиной палаты видно только унылую хозяйственную часть, где то и дело снуют санитарки с тюками грязного белья. А из кабинета заведующей виден весь больничный двор, с позеленевшими клумбами, с белыми свежеокрашенными бордюрами. Обычные, н-о-р-м-а-л-ь-н-ы-е больные гуляют там и встречаются с родственниками.

– Сиди, Белунина… Нечего там высматривать, – сразу отреагировала санитарка Галина, приставленная наблюдать за Дашей, пока не вернётся заведующая.

Девушка послушно опустилась на стул. С Галиной лучше не спорить. Можно только помечтать о прогулке на свежем воздухе, слушая птичий щебет, наполняющий комнату через раскрытую форточку.

Весна в самом разгаре и у всякой живности случается обострение хорошего настроения. А где-то Дашины одноклассники в поте лица готовятся сдавать экзамены. Когда она последний раз сидела за родной партой? Месяц назад? Или два? Даша потеряла счёт времени. Здесь, в психиатрическом отделении, не отличить один день от другого. Они сливаются в тонкий ржавый ручеёк, бегущий из протекающего бачка. А если тебя угораздило провиниться, и тебе вкололи галоперидол, то сутки или все трое выпадают из жизни просто бесследно.

Конечно, Даша, будучи девушкой неглупой, быстро поняла, что, чем меньше привлекать внимания, тем легче переносить своё «лечение». Лерка, имевшая не одну «ходку» за плечами, просветила её, что к чему. Схлопотать внеплановые процедуры тут проще простого... Не согласен с диагнозом? Споришь с врачом? Или, упаси господи, побег устраиваешь? Добавят тебе столько процедур, сколько понадобится, пока не успокоишься. А всё, что прописали, заставят принять, как ни крутись.

Поэтому и к новеньким особое внимание. Ну не хотят они режим соблюдать! То таблетки выплёвывают, то в решётке окна застревают, пытаясь вылезти наружу. Таким «уклонистам» очень быстро объяснят, с какого конца редьку есть…  Медсёстры своё дело знают, глупой уловкой их не возьмёшь. А разве что-то умное может прийти в голову, если от таблеток времена года путаешь?

Вот и Даша успокоилась. Ей было слишком плохо, чтобы осложнять себе жизнь ещё больше. От побочных эффектов у неё челюсти сводило так, что она с утра своё имя выговорить не могла. К обеду немного отпускало. Но тут поджидала другая напасть – тушеная капуста, от которой Дашу с непривычки мучало расстройство. Единственный побег, о котором она могла думать – по коридору и до туалета, и было плевать, что он открыт всеобщему взору. С памятью тоже начались проблемы, Даша могла вспомнить, в какой последовательности стояли учебники на полке её брата, но она не помнила, что ела на завтрак. Несмотря на то, что каждый раз была пшёнка.

Она по-прежнему видела чужие чувства, но никак не могла на них повлиять. Она доводила себя до изнеможения, пытаясь в очередной раз ухватить за ниточку чьих-то эмоций, но от былой силы не осталось и следа. А собственная аура обрастала постепенно сине-лиловыми спутанными комьями ненависти. К санитаркам, к Елене Игнатьевне, к своему бессилию… И особенным ярким цветом полыхала её ненависть к брату. Это синее, едкое, как пламя газовой горелки, чувство постепенно заволакивало окружающую реальность, затягивало. Неужели так и сходят с ума?

– Та-ак… Ну что, дружочек? Как ты себя сегодня чувствуешь?

Даша едва ли голову повернула на голос Елены Игнатьевны. Молодая заведующая бойким шагом прошла к своему столу и села в удобное офисное кресло, которое плавно под ней спружинило. Это кресло было самой роскошной деталью интерьера. Обстановка кабинета больше напоминала приёмную детского терпевта в какой-нибудь бедной районной поликлинике – несколько игрушечных машинок на полке, пару горшков хлорофитума с поникшими листьями, старый стол. На стенах, вместо плакатов о здоровье – рекламные брошюрки. На полу давно потерявший цвета линолеум, в который Даша упёрла свой взгляд, не желая смотреть на заведующую. Ей был противен даже аромат её новых духов.

– Галя, ты иди, мы тут сами с Дашей поговорим, верно, дружочек?

За спиной с лёгким стуком прикрылась дверь – рыжая санитарка, гроза отделения, выскользнула как мышка.

– Ну что ж, – начала Елена Игнатьевна, – у меня для тебя есть одна хорошая новость. С обострением твоего психоза мы справились. Надеюсь, больше нам не придётся о нём вспоминать.

Даша хмыкнула и, не выдержав, бросила на женщину колючий взгляд из-под отросшей чёлки. Как тут не удивиться самообладанию заведующей – она умеет нести чушь с таким серьёзным выражением на румяном, подкрашенном личике.  Хотя, ей-то что? Она нарисует в Дашиной истории болезни, что хочет, выйдет из этого кабинета, из этих, воняющих плесенью коридоров, спустится с крыльца и сядет в свой немецкий автомобиль. И поедет домой. Там, в привычном уюте, вкусно поужинает. Она явно об этом и думала, если судить по её ауре. Неспешное переплетение нитей, обычное желтоватое свечение, как у человека, чьи мысли заняты приятными бытовыми мелочами. Правда, мелочи бывают у всех разные, у кого-то – список покупок на выходные, а у других – усмирение строптивых пациентов.