Миниатюры - 8

Миниатюры - 8

Ракета

– Деда, нарисуй что-нибудь, – просит правнук.

Три года Герке, а любознательный – жуть!

Рисую ракету. Получается кривенько, но ничего, узнать можно.

– Что это? – морщит внук лобик. – Зубная щетка?

– Это ракета, – говорю. – На ней в космос летали.

– Где папа работает?

– Нет, папа в бизнес-центре работает, он просто так называется – «Космос». А ракета в настоящий космос летала, где звезды, планеты…

– «Планета-Банк»? – оживляется правнук. – Дедушкин?

– Нет, не банк. Планеты – это… Ну вот Земля наша – тоже планета.

Герка смотрит на меня с испугом:

– Так ведь земля – это все и есть, деда. Как она может быть еще где-то? Наверное, зарядка у твоего биостаба кончилась. Принести импульсник?

– Ничего у меня не кончилось, – начинаю я злиться. – А Земля – это планета, одна из многих. Такой большой шар, вращающийся вокруг Солнца.

Герка хихикает, но испуга в его глазенках становится больше.

– Но ведь солнце – оно маленькое. И оно вон, наверху. Как вокруг него можно вращаться? А земля разве может быть шаром, ты что, деда? Ее бабушка на квадраты делит и людям продает. А как бы она шар на квадраты делила? Нет, земля плоская.

– И стоит на трех китах? – фыркаю я.

– Как на них можно стоять? – уже вовсю хохочет правнук, решив все же, видимо, что я его разыгрываю. – «Три кита» – это же мамин торговый центр!

– Эх, внучек, – вздыхаю я. – На дворе середина двадцать первого века! Да скажи мне кто раньше, что в 2050-м году дети о космосе знать не будут!.. Мы-то им бредили просто.

– Вы все так сильно болели? – жалостливо вздыхает Герка. – Ну да, тогда же биостабов не было.

– Тогда у нас мечта была! – не сдерживаюсь я снова. – Мы к звездам стремились, а не… – Я все-таки беру себя в руки и тихо говорю: – Ведь я и тебя попросил назвать Германом в честь второго космонавта.

– Деда, ты зачем ругаешься? – куксится правнук. – Это плохое слово, так только наркоманов обзывают. А меня Германом назвали, когда мама с папой Германские Мануфактуры купили, вот… Не рисуй мне больше ракету, нарисуй лучше кассовый терминал.

Счастливое имя

Грех обижаться на родителей, скажете вы. А давать детям такие имена не грех? Иванов Кьюриосити Александрович. Каково? И ладно бы мама с папой были какими-нибудь прибабахнутыми, так ведь нет – умные, интеллигентные люди. Только чересчур, видать, умные. И на Марсе своем повернутые. То есть, в общем-то, да, прибабахнутые. В хорошем смысле этого слова.

А почему Кьюриосити? Ну как же! Наверняка ведь знаете, кто первые следы древней марсианской цивилизации нашел… Да Хокинг с вами, какой Александр Иванов! Иванов – это мой папа, он лишь те находки описал и классифицировал. А нашел их в апреле 2013-го марсоход «Curiosity[1]». Аккурат в тот день, когда меня угораздило на свет появиться. Вот папа с мамой на двойных-то радостях… Ну да, Наталья Иванова – это моя мама. Да, это она расшифровала найденные марсианские письмена. А меня вот зашифровала.

Лет в двенадцать я потребовал у родителей новое имя. Тем более, я всем представлялся Кириллом, да и откликался только на это имя, так что папе с мамой все равно пришлось меня Киром звать. Однако насчет официального «переименования» они дружно встали в позу: или Кьюриосити, или я им не сын.

В общем, обижен я на родителей сильно. Был. До нынешнего сентября. Пока не пошел в универ. И в первый же день на большой перемене ко мне подошла она. Анна. Глаза огромные, серые; я как глянул в них – так и пропал. И она, вижу, волнуется – пальчики-то дрожат, когда волосы свои черные поправляет. Но разговорились, нашли общие темы, да так и стали встречаться. И ведь что интересное: она – умница и красавица, а я – так себе, откровенно-то говоря… Ну, вы сами видите. Так что никак я понять не мог, что Анна во мне увидела, зачем тогда подошла. Она ведь даже не с нашего потока, так что специально в тот день меня отыскала.

В общем, вчера я набрался духу, спросил. Анна засмущалась, покраснела даже и говорит:

– Я еще когда списки летом смотрела, на твое имя наткнулась…

– Ну и?.. – насупился я.

– Ну и вот. Все в твоем имени сказано. Не смогла удержаться.

Повтор

Саня чуял: «Что-то не так». Раскалывалась голова. Сперва он даже подумал, что боль и вызвала ощущение неправильности. Череп будто сжимало струбциной, что также не могло быть правильным, ведь никакие инструменты, помимо лиловой подушки, головы не касались. Хотя и нездоровая лиловость казалась менее правильной, чем успокоительная белоснежность или на худой конец нейтральная гридеперлевость – вспомнилась же!..