Минотавр

Минотавр

Минотавр

Минос вышел в коридор, и, обессиленный, освобождённый от необходимости быть великим царём и держать лицо вопреки всему, сполз по стене.

Стражи здесь не было. За дверью проклятых покоев глухо кричала его жена – она уже разродилась, и сейчас просто истерила, осознавая, что явила на свет. Как будто бы ей одной было тяжело! Как будто бы это ей одной позор и кара!

А ведь начиналось всё мирно – и первый ребёнок, девочка, тотчас наречённая Миносом Ариадной, была совершенно обычной!

А потом? Потом всё рухнуло.

Минос сам едва чувств не лишился, увидев это… чудовище? Назвать явленное чудовищем – польстить! Людской облик до головы, только кожа серая, а вместо головы чудовищная голова быка!

Минос очень хотел бы потерять сознание. Он знал, что его супруга – дочь бога Гелиоса, ему неверна. Он и сам не был ей верен. Но одно дело выбирать красивую девицу из числа прислужниц, а другое дело явить на свет…такое.

Осознав происходящее, его жена, правда, попыталась как-то отбиться, что-то говорила ему про Посейдона, глупая! Миносу уже не было дела до того что произошло и с кем. Ему надо было скрыть эту погань, их уже общий позор, ведь иначе – конец светлым дням. Это ей, дочери богов, открыт божественный замысел. Ему, Миносу, до него далеко. Он отрёкся от божественного собственного рождения и ушёл в дела земные.

«Объявить его мёртвым…» – пришла спасительная мысль, и Минос заставил себя подняться. Скорби или не скорби, а делать что-то надо. Иначе будет паника, сумятица и совершенно ненужные слухи.

–Уберите его! Унесите! Утопите! – верещала за дверью его царица, рыдала и кляла своего отца, Посейдона и Зевса.

Те были глухи. Слышать её крики оставался Минос.

«А может…убить?» – ещё одна спасительная, почти паническая мысль. В конце концов, у него уже есть дети! И сыновья, и дочери – выбирай! Или лучше сказать, что ребёнок был один – Ариадна?

–Уберите! – рыдания царицы стали невыносимы.

«Убить успеется», – Минос понял, что бессилен. Это был даже не его ребёнок, но это был всего лишь ребёнок, и Минос, хоть и был жесток, хоть и был царём и даже имел божественное происхождение, а всё же был человечен.

Минос вошёл в покои жены. Та, в окружении перепуганных прислужниц и повитух картинно рыдала, периодически переходя на брань в их сторону. Себя она – дочь бога солнца – винить даже не думала. Она винила всех.

Минос не взглянул на её истерзанную ярость, в которой смешалось всё, что было ему отвратительно: страх, истерия, извращённое довольство от памяти с кем она легла…

Минос оглядел перепуганных женщин, нашёл взглядом старую повитуху, показал ей два пальца, спрашивая, таким образом, где есть второй ребёнок? Колыбель с Ариадной он видел.

Повитуха едва заметно указала на дверцу позади себя. Одними глазами, тонко угадывая своей житейской мудростью, что более явного жеста не стоит делать.

Минос прошёл к указанной двери, его жена, наконец, заметила присутствие супруга и всхлипнула:

–Я не виновата! Слышишь? Я не…

–Молчи, – равнодушно бросил Минос, – сейчас не тот разговор.

Он вошёл, пригнувшись, в низенькую комнатку. Обычно здесь ждали прислужницы или кормилицы, а сейчас здесь укрыли не его сына.

А ещё…

–Ты кто? – Минос не ожидал встретить рядом с чудовищем, мирно спавшим в колыбельке так, словно оно было обычным ребёнком, хоть одну живую душу. В его миропредставлении от чудовища должны были отвернуться все, испугавшись и презрев его вид.

А тут – совсем ещё девчонка, глазища большие, но боится не чудовища, а царя. Сама прямая, тонкая, коса чёрная, толстая её лицо ещё больше бледнит.

–Я…Ксатка, – пискнула девушка, не смея даже взглянуть на царя.

Минос прикрыл глаза, набираясь терпения. Обычно когда он задавал такой вопрос, он хотел получить всю возможную информацию: род службы, происхождение, возраст. Слуги и приближённые это знали, а эта была какой-то дурочкой.

–Кто ты есть? – уточнил Минос, овладев собой. Этот день уже принёс ему много печали, не надо обижать блаженную.

–Повитухина дочка я… сама хотела быть, мой царь, а царица велела скрыться. Я и сюда. – Ксатка говорила обрывочно, очень боялась, и вдруг она, заметив, что Минос её едва ли слушает, проследила за его взглядом – царь, конечно, смотрел в колыбель к чудовищу.

–Царь! – Ксатка в отчаянном исступлении бросилась на каменный пол перед царём, схватилась за его колени, – царь, не убивай его. Не убивай! Дитя он!

Минос даже испугался такого напора. Затем устыдился: неужели взгляд его был страшен?

–Не убью, встань, дура! – велел он и Ксатка, всё ещё дрожа от страха за его решение, посмела поднять на него заплаканные глаза. Её взгляд – такой чистый, со следами настоящих (не то что у его супруги) слёз, её искреннее отчаяние, дрожащие губы – всё это заставило дрогнуть сердце Миноса.

Он оглядел Ксатку уже иначе, заметил трудовые (в таком-то юном возрасте) руки, аккуратную ленту в волосах, бедное, но подшитое и чистое платье…

В его голове зрела авантюра. Полагаться умом на какую-то девицу было глупо, но Минос был уверен – в случае чего, прибьёт проклятое чудовище и дурочку. А действовать было нужно.

–Слушай, девушка, – Минос начал издалека, – неужели ты его не боишься?

–Как его можно бояться, мой царь? – изумилась Ксатка и склонилась над колыбелью, – взгляните, мой господин, какие у него чудные пальчики. А видели бы вы его глаза…но сейчас он спит.

Минос ничего чудесного не видел. Пальчики показались ему уродливо кривыми. Но он промолчал об этом, сказал лишь:

–Ксатка, а как же голова быка?

–На то воля небесная, – девчонка даже не смутилась. Зато смутился царь.

Смутился и решился.

***

Царица ждала у дверей, сгорая от любопытства и страха. Она была уверена в том, что Минос прибьёт чудовище, но как не слушала, прислонившись к дверям, как не ждала – никакого звука!