Мишка Жужжушка и Мишка Пампушка. Незабываемый осенний день.

Мишка Жужжушка и Мишка Пампушка. Незабываемый осенний день.

Мишка Жужжушка жил на опушке леса, в уютно обставленной берлоге под огромным старым дубом. Дуб этот был на много-много лет старше, чем все жители леса вместе взятые, даже вместе с жуками, живущими в почве, на ветках и под корой деревьев, и пчёлками, роящимися в дуплах. В дупле этого старого дуба тоже обитал пчелиный рой, и можно сказать, что пчёлы были соседями медвежонка. Они делились с ним мёдом, который мишка Жужжушка обожал, как и все медведи, и даже, пожалуй, немного больше всех остальных. Но делились пчёлки не за даром, а за услуги, которые им оказывал мишка Жужжушка. Услуги эти были разного характера: например, однажды он сам, своими лапами, вырезал круглую деревянную стенку с окошком, чтобы прикрывать жилище пчёл на время проливного дождя и злющего холодного ветра, который делал этот дождь косым, льющимся прямо в тёплое и сухое дупло. Медвежонка, кстати говоря, жители леса прозвали Жужжушкой как раз потому, что он жил по соседству с пчёлами и немного жужжал при разговоре, переняв, по-видимому, это свойство у своих крохотных медоносных товарищей.
Сегодня мишка Жужжушка проснулся немного позднее, чем вчера – нежное осеннее солнышко заглянуло в окошко его берлоги на одну минуту позже.
– Ну вот, – сказал мишка Жужжушка, взглянув на старинные часы на стене, – сегодня в 7:05, а вчера было в 7:04, день убавился еще на одну минуту.
Медвежонок зевнул, перевернулся на спину и сладко потянулся спросонья.
– Но с другой стороны, – рассуждал он то вслух, то в мыслях, – ночь на одну минуту прибавилась. Вот я сейчас пойду к пчёлам и попрошу их прибавить к моей утренней медовой порции ещё десять грамм за то, что на прошлой неделе я починил их дупельный обогреватель, и когда я получу свою сладкую порцию, у пчёл мёда на сто десять утренних грамм убавится, а зато у меня прибавится. А потом я пойду к мишке Пампушке, который, между прочим, на сегодня запланировал испечь медовые булочки, и у меня порция мёда на пару чайных ложечек убавится, но зато в тесте для булочек ровно на столько же прибавится, и они получатся такими вкусными, такими ароматными... Так, о чём это я? жжж Что-то я размечтался, – Жужжушка почесал затылок влажной после сна лапой, – Ах да, вспомнил! В том, что день убавляется, а ночь прибавляется, тоже должна быть и положительная сторона... Ну, например... – мишка задумался, – например... Например, можно подольше поспать и увидеть побольше разноцветных снов, которыми, кстати, ещё и можно поделиться с Пампушкой за чашечкой чая с булочками...
И мишка Жужжушка снова погрузился в фантазии о медовых булочках, которые приготовит мишка Пампушка, и как-то незаметно задремал. И он бы по-настоящему уснул, и увидел бы еще не один сон на сегодня, но вот короткая стрелка часов оказалась точь-в-точь на цифре 8, а та, что подлиннее – на цифре 12, и вдруг, из-за распахнувшихся створок над циферблатом вылетела крохотная деревянная кукушка, выкрикивая своё громогласное "ку-ку" ровно восемь раз.
– Да встаю я, жжж, встаю, – пробурчал медвежонок, недовольный тем, что Кукушка не дает ему понежиться в кровати ещё хоть минутку.
– Вставай-вставай, соня, а то опоздаешь в гости, – ворчала на него Кукушка, – и все булочки без тебя съедят. Опять всё на свете проспишь.
Мишка Жужжушка, нахмурившись, закутался в одеяло и встал с кровати, оставаясь в нём, как в свитере. Ему показалось, что в берлоге довольно прохладно, и сбрасывать с себя одеяло не хотелось, а тем более, не хотелось умываться холодной дождевой водой из ковша во дворе... Он еще раз широко зевнул – уже в пятый, если он правильно сосчитал, – залез задними лапами в старые банные тапочки, от которых уже отклеивались подошвы, взял с тумбочки пустую стеклянную баночку, измазанную чем-то янтарного цвета и липким, а затем, достал серебряную чайную ложечку, лежавшую в его большой кружке, на книжной полке, и не очень-то быстро почапал к двери.
И вот, в тапочках и всё ещё укутанный в ватное одеяло, с банкой и красивой ложечкой в лапах, мишка Жужжушка наконец вышел из берлоги. Его сразу же обдало холодным октябрьским ветром, но солнышко не только светило в глаза, но еще и немного согревало его. "Скоро наступит зима, – подумал мишка, – и солнышко будет только светить. Светить, но не греть. Да и то, если дни будут солнечными, а не пасмурными... ". И ему стало немножко грустно. А чтобы не грустить, нужно как можно скорее съесть ложечку дикого цветочного меда!
– Доброе утро, пчёлы, – пробурчал мишка Жужжушка, заглядывая в дупло старого дуба.
***
Мишка Жужжушка шёл по лесной тропинке с баночкой мёда, полной наполовину, и облизывал сладкую, липкую ложечку. Ветер подул сильнее, потом ещё сильнее, и начался листопад. Мишку в миг окружили золотые и рыжие стайки кленовых, берёзовых и дубовых листьев... А чем дольше он шёл по тропинке, тем больше к нему навстречу летели листья ясеня, ивы и липы, закружившись в холодном дыхании ветра. (Мишка Жужжушка хорошо умел отличать разные листики друг от друга, и порой собирал из них осенние букеты, а самые красивые, на его взгляд, экземпляры, он высушивал, положив между страницами книги, и зимой, на рождество, украшал ими берлогу или даже вешал их на ёлку, нанизав на ниточки.) И тут нашего героя посетило вдохновение, и он зашагал чуточку медленнее, слагая стихи себе под нос:

"Листьев стаи улетали,
Унося с собой печаль,
За горизонтом исчезали,
Уходя куда-то в даль.

Картина осени сияла
Жёлто-красными лучами.
Чуть слышно музыка звучала
Так близко к нам – под облаками.

Под эту музыку кружились
В осеннем вальсе листья клёна,
И все печали вдруг забылись... "

Жужжушка запнулся. Стихотворение вдруг спряталось от него, как солнышко за тучу, и он не расслышал последнюю строчку.
"И все печали вдруг забылись... И мишки оставались дома? Нет, зачем им оставаться дома, если они любят ходить в гости? – рассуждал наш герой, опустив мордочку и глядя себе под ноги, а точнее под задние лапы, – а может, И птицы оставались дома? Не улетели на юг, а остались в лесу, в своих тёплых гнёздышках... Нет, птицам зимой станет холодно в нашем лесу, а зима всё равно наступит, какой бы солнечной и тёплой ни была осень. Хм... Как же закончить стихотворение?"
Тем временем, Мишка Жужжушка уже подошел к берлоге своего кулинарного друга мишки Пампушки.
"А может, так, – подумал наш поэт, – И все печали вдруг забылись... Пампушка сполз, зевая, с трона?.."
Берлога мишки Пампушки пряталась в тени старой высокой ели слева, и в тени молодой сосны справа, немного поодаль. И вообще, в этой части леса лиственных деревьев уже не было видно, а вот сосен и елей, куда ни глянь, зеленели целые рощи. Мишка Жужжушка по пути был так озадачен поиском последней строчки стихотворения, что даже не заметил, как чудесный вдохновляющий листопад остался далеко позади. Повезло, что он хотя бы не заблудился!
Медвежонок подошел к берлоге, обсыпанной со всех сторон тёмно-зелёными иголками и разными по цвету и форме шишками, стараясь не наступать ни на те, ни на другие, чтобы не уколоть лапы, ведь тапочки (вместе с одеялом) он оставил на крыльце своей берлоги. И вот, Жужжушка негромко постучал в фанерную дверь.
Он подождал с полминуты, но Пампушка, к удивлению нашего поэта, ему не открыл. Он постучал ещё, и на этот раз погромче, потом подождал ещё минуту или целых две, но никто не отворял ему дверь.
От досады медвежонок присел на крылечко, не стряхнув с него даже шишки с иголками, и тяжело вздохнул. Затем, он открыл свою драгоценную баночку, опустил в неё липкую ложечку и, вздохнув ещё раз, поел немного меда. Потом еще немного меда... И ещё немного... "Нет, больше нельзя, а то ни капельки не останется для булочек," – подумал Жужжушка и крепко закрутил крышечку обратно.
В этот момент мишка почувствовал, что по нему ползет какое-то насекомое... Сперва по задней лапе, затем по животу, и вот уже совсем близко к мордочке... Он опустил взгляд в то место под подбородком, где его щекотали чьи-то маленькие-маленькие лапки:
– Божья коровка Серьёза, это ты? Ты еще не ушла в спячку?
Божья коровка поправила свои крошечные очки.
– Позволь заметить, Жужжушка, что ты тоже еще не в спячке. Чего не скажешь о твоем друге.
– О моем друге? Жжж, что ты хочешь сказать?
– А сам подумай, – серьезно отвечала божья коровка.
Жужжушка привстал на задние лапы, а божья коровка уже доползла до его плеча и лезла вперед, к самому ушку, чтобы мишка лучше её слышал.
– Ты хочешь сказать, что Пампушка никуда не ушел, а просто спит? –на этих словах мишка уже заглядывал в окошко берлоги, – Я вижу одеяло, даже несколько одеял сложенных вместе, жжж, но есть ли под ними Пампушка – не вижу. Если и есть, то он спрятался под всеми этими одеялами с головой, жжж...
– А ты посмотри, как вздымается и опускается эта горка одеял, – сказала Божья коровка Серьёза мишке прямо в ухо.
Жужжушка пригляделся и, действительно, заметил, как одеяла мерно приподымаются и опускаются, словно в такт неслышимой музыке. Божья Коровка переползла на оконную раму, затем поползла по блёклому стеклу, которое мишка Пампушка уже давненько не протирал тряпочкой, и заползла в узкую щель между рамой и стеной. На две-три минуты она совсем скрылась из виду, и мишка Жужжушка ждал её с нетерпением, желая поскорее узнать новости. Он прижался ухом к щели и услышал тихое посапывание, а затем и негромкий храп, который через мгновение-другое стих – видимо по той причине, что мишка Пампушка засунул себе лапу в рот. Мишка Жужжушка снова прилипился мордочкой к окошку, и ему показалось, что он видит маленькую красную точку на подушке в заплатках. "Ну вот, божья коровка до него доползла и наверняка сейчас разбудит," – подумал медвежонок, одновременно и желая, и не желая, чтобы Серьёза разбудила его товарища, который, по всей вероятности, сладко спал и прямо сейчас видел удивительные разноцветные сны с захватывающим сюжетом.
Мишка постучал в окошко, чтобы Божья коровка Серьёза заметила его и подползла, а он бы отговорил её будить Пампушку, хоть ему и хотелось испечь с ним медовые булочки, и прочесть ему свое стихотворение о листопаде, и вместе поискать последнюю строчку... Но в этот момент мишка Пампушка всё -таки проснулся – сперва Жужжушка подумал, что он просто перевернулся на другой бок, но мохнатый холмик под одеялами продолжал шевелиться, пока наконец ни вылез из-под них и ни потянулся спросонок.
– Пампушка, Пампушка! – выкрикивал мишка Жужжушка всё-таки радостно.
Пампушка протер лапами заспанные глаза. На подушке он заметил божью коровку...
– Доброе утро, Пампушка. Точнее сказать, добрый день, – сказала она тоном очень серьезным.
– Добрый день, Серьёза, – отвечал Пампушка, – уже весна?
– Нет, дружок, за окном последние дни октября, но вон тот беспардонный медведь стуком в это самое окно тебя разбудил! Такой звон! У меня аж уши заложило! Хорошо хоть, что стекло не разбилось... А я всего лишь хотела удостовериться, что ты и вправду здесь и впал в спячку, а не кто-то другой залез на твою кровать, под твои пуховые одеяла, и дрыхнет,– отвечала она немного сердито, – пока ты опять где-нибудь в берёзовой роще грибы собираешь. Правда, уже не сезон подберёзовиков, об этом я как-то не подумала... Да, несерьёзно это всё.
– Октябрь? Беспардонный медведь? – переспросил Пампушка в недоумении, пропустив мимо ушей всё остальное, и только сейчас заметил в тумане тусклого стекла силуэт своего дорогого друга, приветливо машущего лапой.
– Жужжушка, дружище! – мишка Пампушка вскочил с кровати и побежал открывать фанерную дверь. Ему показалось, что он не видел Жужжушку целую зиму!
На пороге медвежата обнялись и долго смеялись от радости, как будто и вправду зима была уже позади, и как будто они ни разу не виделись за всю эту прошедшую зиму, с её бесконечными снегопадами, и пушистым инеем на голых ветках, и украшенной стеклянными шариками и розовыми пряниками ёлкой на Рождество, и февральскими метелями, и злющими вьюгами, и потрескиванием щепок в камине, и чудесными картинками на окнах – от мороза, конечно, и долгими-долгими ночами, которые освещает то медная монета-луна, то месяц, похожий на подтаявший леденец, да полярная звезда.
– Я же мёд принес для булочек! – сказал наконец Жужжушка, поднимая баночку со ступеньки.
Но Пампушка в ответ только широко зевнул и ещё раз протер лапами сонные глаза. Потом почесал затылок и наконец сказал:
– Прости, Жужжушка, но я всё проспал и не замесил тесто. Но если ты подождешь немного, я, конечно, все приготовлю...
Но тут в разговор вмешалась Божья коровка:
– Пампушка, я категорически не советую тебе печь булочки в таком сонном состоянии. Чего доброго, ты уснешь, когда будешь сыпать сахар в муку, или еще хуже – пока будешь разжигать духовку! Нет уж, только пожара нам в лесу не хватало! Ты же еле-еле на лапах стоишь...
– Да брось, Серьёза, мы же будем рядом и тоже приглядим за тестом и огнем в духовке, жжж – возразил ей Жужжушка, но внезапно тоже зевнул, прикрывая рот лапой.
– Нет, Жужжушка, мы с тобой тоже уже весьма сонные. Нам всем уже давно пора в спячку. Чего доброго, отправим пирожки в духовку и уснем... – божья коровка тоже зевнула, – и уснем тут все трое, а пирожки сгорят, пожару наделаем...
– Да уж... – согласился Жужжушка, а Пампушка только пожал плечами, ему слишком хотелось спать, чтобы подумать обо всём, что сказала Божья коровка Серьёза.
– Постойте, – сказал ободрившийся вдруг мишка Жужжушка, – а пойдемте-ка в гости к медведице Ляпте! Она ведь любит печь пироги, хоть и получается тяп-ляп, но всё же бывает и довольно вкусно...
– А она ещё не впала в спячку? – спросил сонным голосом Пампушка.
– Так она же белая медведица! Ты что, забыл, что белые медведи не впадают зимой в спячку? Или ты опять спишь? жжж
- А когда они впадают в спячку? Летом что ли? - монотонно произнёс Пампушка, как будто засыпая находу.
Жужжушка немного потряс товарища за плечи:
– Пампушка, не засыпай пока, мы идем печь медовый пирог! жжж Божья коровка Серьёза, ты пойдешь с нами? Или ты ляжешь спать?
Божья коровка выглядела уже совсем сонной.
– Я, с ва-ами, – сказала она, зевая.
Божья коровка заползла на плечо к Пампушке, и трое друзей отправились в гости к медведице Ляпте. Её берлога находилась не так уж далеко от берлоги мишки Пампушки, сразу за сосновой рощей, на цветочной поляне. Когда-то белая медведица жила за полярным кругом, среди бескрайних сугробов и ледяных глыб, но как-то раз, в июле, ей захотелось отправиться в отпуск в тёплые края, и она прилетела на вертолете в зелёный лес к своим дальним родственникам бурым медведям. И ей так понравились летние травы, и цветы на полянке – васильки, колокольчики, сладкий клевер, и ромашки с желтой серединкой, и желтые одуванчики, похожие на солнышки в миниатюре, и прозрачные одуванчики, на которые так весело дуть... Так что, медведица решила погостить здесь подольше.
И вот, мишка Жужжушка, мишка Пампушка и Божья Коровка Серьёза подошли к берлоге, которую обвивали уже завядшие от холода лиловые цветы вьюнка.
– Смотрите, – сказал мишка Пампушка, указывая лапой на пожухлую траву, – там еще не спят осенние бабочки.
– Да ну, жжж, правда что ли? Дай-ка взгляну, – прожужжал мишка Жужжушка.
А божья коровка Серьёза призналась, сползая с лапы мишки Пампушки, что тоже хотела бы пообщаться с бабочками, узнать последние новости из жизни насекомых этого леса.
На сухой травинке сидели две белые бабочки, а точнее, белая и бледно-солнечного оттенка, и приглядевшись, Жужжушка заметил не только их цвета, но и то, что бабочки что-то пьют из крошечных, как катышки на свитере, чашек. Мишка наклонился еще ближе и сказал тихонько, себе под нос: "Нет, одна пьет из чашки, а другая из блюдечка... "
– Это не очень-то вежливо с вашей стороны, – сказала та бабочка, что пила из блюдечка.
Но тут же другая бабочка весело поприветствовала божью коровку:
– Серьёза, как я рада тебя видеть! – сказала она, – присаживайся, выпьешь с нами ромашковый чай.
– Здравствуйте, госпожа Капустница. Добрый день, госпожа Лимонница, – поклонилась Серьёза обеим бабочкам, – Я бы с удовольствием выпила одну чашечку, настой из ромашек очень полезен для здоровья...
–А как же наш медовый пирог, как же Ляптя?.. – спросил с досадой мишка Пампушка.
– Мне не очень-то удобно пить чай из ваших огромных чашек, Пампушка, – ответила божья коровка с ноткой извинения в голосе, – но вот крошки от пирога вы нам, пожалуйста, принесите, как закончите чаёвничать.
– Да, да, принесите, мы не откажемся, – подхватили бабочки и затрепетали крылышками на ветру.
Мишки пожали плечами, пообещали принести много-много сладких бисквитных крошек, и снова направились к берлоге белой медведицы.
Когда Ляптя отворила мишкам дверь в свою уютную, но немного заляпанную мукой берлогу, она была уже в своём излюбленном фартуке, который тоже, по правде сказать, уже весь перепачкался в муке и выглядел совсем белым, а не синим в белый горошек, каким он когда-то был...
– Заходите, ребята, заходите, я как раз собираюсь печь яблочный пирог! Сегодня утром ко мне заходил один ёжик, он живет далеко, за дубовой рощей, и на иголках он принес жёлтое с бурым пятнышком яблоко, которое упало на него по дороге. Этот чудной ёж даже не заметил, как оно упало на его иголки, вы можете себе это представить?
– А я мёд принёс жжж, – весело сказал Жужжушка, показывая баночку, в которой мёда оставалось совсем немного, на самом донышке, и он бы наверняка доел и то, что осталось, и еще по дороге доел бы, но чайная ложечка оказалась не настолько длинной, чтобы достать ею до донышка банки.
– Отлично, я добавлю мёд в тесто, давай сюда баночку, – и с этими словами Ляптя отнесла заветные остатки мёда на кухню.
– Хорошо, что она еще не поставила пирог в духовку, – сказал мишка Пампушка негромко, – а то не успели бы твой мед добавить, обидно было бы... Кстати, а как там поживают пчелы?

***
Трое медведей – Ляптя, Жужжушка и Пампушка – уже пили чай из листьев малины с сушеными ягодами брусники, а яблочный пирог должен был вот-вот приготовиться...
"Динь-динь" – прозвенел таймер, и Ляптя тут же встала из-за стола, чтобы выключить огонь в духовке. Затем она взяла кухонное полотенце и достала горячий противень с пирогом. Ляптя собралась уж было поставить противень на подоконник, но тут вдруг послышался чей-то заливистый смех... Сперва тихо, потом всё громче и громче... Смех доносился откуда-то снизу, как будто кто-то смеялся под половицей... Мишка Жужжушка и мишка Пампушка переглянулись и поняли, что они думают об одном и том же:
– Мышка Смеюшка! – хором сказали они.
– Да, и правда, так смеется только она, – сказала Ляптя и всё-таки поставила противень с пирогом.
– Мышка Смеюшка, заходи, не стесняйся! – позвала хозяйка берлоги, – ты как раз вовремя, пирог готов!
Из-под дыры в половице наконец-то показалась пепельного цвета мышка, которая уже покатывалась со смеху, держась за животик...
– Ахахах-ха, а я знаю, ахаха, что вы испекли пирог, – пропищала она, – я же на запах и прибежала, глупая Ляптя! Ахахах, опять всё тяп-ляп небось у тебя? Хаха-ха
– И вовсе не тяп-ляп, – сказала Ляптя немного обиженно, – красивый у нас получился пирог, правда же, мишки?
Мишки закивали и от восторга захлопали в ладоши. Пирог выглядел, как на картинке в какой-нибудь книге рецептов.
– Прекрасный пирог! – сказал Жужжушка погромче, чтобы его было лучше слышно сквозь смех мышки-Смеюшки, – и мёдом пахнет! жжж, - добавил он с ноткой гордости за свой вклад в кулинарный шедевр.
– Смеюшка, хватит тебе хохотать, залезай на пенек, чай попьем, – сказал Пампушка, подливая всем кипяток из самовара.
– Да, Смеюшка, тебе какую дать чашку? Вот эту лиловую с щербинкой? – спросила Ляптя, и смех мышки потихоньку пошел на убыль. Она, как зачарованная, смотрела на пирог, от которого еще исходил пар, и с готовностью полезла на пенек, который мог послужить ей большой табуреткой.
– Нет, малиновый чай я люблю пить из голубой чашки, – отвечала мышка, усаживаясь на пенёк. Затем, она достала маленький сахарок из хрустальной сахарницы – сахарок этот был похож на кусочек ледяной корки с застывшего сугроба, и мышка стала громко его разгрызать.
Ляптя пожала плечами и достала с полки голубую фарфоровую чашечку – маленькую, в самый раз для мышки, и на таком же маленьком, небесно-голубом блюдечке.
– А теперь, давайте разрежем и съедим этот аппетитный пирог! – пропищала мышка-Смеюшка, не догрызя ещё сахарок.
– Но он ведь слишком горячий, – возразила ей Ляптя, – пусть остынет сперва...
И Ляптя открыла нараспашку полукруглую форточку. В тот же миг прозрачная занавеска раздулась, как парус, а всех гостей, сидевших за столом, обдало холодным осенним ветром с запахом сырости – видать, пока друзья пили чай, а в духовке подрумянивался пирог, снаружи накрапывал дождик... Уголок скатерти вдруг приподнялся и тоже, как и занавеска, стал колыхаться на ветру, походя на маленький кружевной парус или крыло белой голубки. Но вот ветер стих, а чудесный яблочно-медовый аромат, который только что заполнял собой берлогу, теперь, кажется, потянулся на улицу...
"Кааар, кааар... " – послышалось за окошком вскоре...
– Кто это там каркает? – спросил мишка Пампушка, – уж не наша ли старая знакомая Каркуша Карловна?
Ворона Каркуша Карловна жила в домике на сосне недалеко от берлоги мишки Пампушки, но над цветочной поляной она пролетала довольно редко... "Ну, по крайней мере, она редко заглядывает в гости к Ляпте," – подумал мишка Жужжушка, отхлёбывая остывший чай из блюдечка.
– Не уверена, что это её тембр голоса, – сказала Ляптя, глядя в окошко, к створкам которого потянулась голая осиновая ветвь. Эта тоненькая осина за окошком была единственным деревцем на поляне.
"Кааар, кааар" – послышалось снова, и на этот раз громче.
– Нет, это как раз её тембр голоса, точно тебе говорю, – сказала мышка Смеюшка и тут же расхохоталась, – небось летела себе мимо или сидела на сосне неподалёку, ахаха-ха, да учуяла запах пирога из окошка, ахаха-ха, и теперь созывает своих подружек-ворон ахах или каких-нибудь сорок вороватых, чтобы всем вместе ахах нагрянуть сюда и склевать весь пирог до последней крошки, ахахаха-ха
– Ну уж нет, – сказал сердито мишка Пампушка, –крошки мы птицам не отдадим, ведь мы уже пообещали отнести их Божьей коровке Серьёзе и бабочкам... Пирогом мы, конечно, поделимся, но крошки...
"Тук-тук-тук" – послышалось незамедлительно, и хозяюшка берлоги направилась к двери.
– Кто это там? Иду-иду, – выкрикивала она по дороге.
– Ну вот, а я вам о чём говорила, ха-ха, – не унималась мышка... Но смеясь, она пролила чай себе на животик, пропищала "ой" и сразу затихла.
– Ну что ты ойкаешь, Смеюшка, – сказал ей мишка Жужжушка, – чай ведь уже совсем остыл на таком холодном ветерке.
– Но мокрой-то быть тоже не очень приятно, –обиженно сказала мышка и шмыгнула носом.
– Вот, держи полотенце, – пропыхтел мишка Пампушка, протягивая ей большое махровое полотенце, которым с десяток мышек-смеюшек одновременно могли бы укрыться, как одеялом.
А на пороге и вправду показалась ворона Каркуша Карловна, и какая-то сорока, которую мишка Жужжушка сегодня видел впервые. На ней были рубиновые бусы, пылающие всеми оттенками заката, и менее заметные, но приятные на глаз кремовые жемчужные бусы, а на голове соломенная шляпа с немного вычурной пластмассовой розочкой. "Какая нарядная, однако, сорока" – подумал Жужжушка.
– А мы тут пролетали мимо с моей подружкой, – заговорила Каркуша Карловна, передвинув на лоб свои неизменные овальные очки с толстыми стёклами, – и подумали, а не зайти ли нам в гости к нашей дорогой Ляпте... Знакомьтесь, это... – но Сорока робко её перебила:
– Меня зовут Азалия Алмазовна, – сказала она негромко, но с достоинством.
– Рада познакомиться, Азалия, – отвечала ей Ляптя, – прошу, проходите на кухню, вы как раз к чаепитию...
Но тут вдруг на пороге показалась еще одна сорока – на ней не было ни шляпы, ни украшений, но в пучок перьев на затылке были вставлены какие-то палочки. Крест-накрест.
– Сорока-Йоко, ты тоже здесь? – обрадовалась ей Азалия Алмазовна.
– Я слышала, как Каркуша-тян созывала на пир... – но Йоко не успела договорить слово "пирог", в этот момент кто-то толкнул её в бок чёрным крылом – она и сама не успела понять, кто именно... Мишке Жужжушке, однако, показалось, что это была Каркуша Карловна. А Мышка-Смеюшка опять расхохоталась:
– А кто вам сказал, ха-ха-ха, что здесь будет пир? Ахаха-ха
Ляптя сделала вид, будто ничего не слышала, и снова предложила пернатым гостьям, теперь уже трём, пройти к столу.
– Мишка Пампушка, мишка Жужжушка, доставайте-ка с полки еще три чашки, – крикнула Ляптя с порога, – да разогрейте по новой самовар, шишек у нас хватит в запасе!
– Надо было и мне шишек принести, – пропыхтел, слезая со стульчика, мишка Пампушка, – шишек-то у меня навалом!
– Мимо, говорите, пролетали, Каркуша Карловна? Ха-ха-ха, – не унималась мышка, и от смеха она стала сползать с пенька и чуть было ни свалилась... Но мишка Пампушка вовремя подставил ей свою мягкую как мохнатая подушка лапу и осторожно усадил обратно на пенёк. Всё это происшествие кое-как привело хохотушку в чувства и она мало-помалу затихла. Мишка Жужжушка, разумеется, тоже помог бы мышке не упасть, но в тот самый момент он так зазевался, что даже ничего не заметил.
"Надо как можно скорее приниматься за пирог, а то я так и усну, не попробовав ни кусочка, " – подумал медвежонок, бросая шишки в самовар, и снова широко зевнул. А через секунду как в зеркальное отражении зевнул и мишка Пампушка.
– Ну вот, не хватало еще уснуть до того, как попробуем пирог, – шепнул Пампушка на ухо Жужжушке.
– Ага, и я о том же подумал, – сонно улыбнувшись, отвечал тот.
– О чём вы там шепчетесь? – недовольно пискнула мышка, – Там, где больше двух, говорят вслух, между прочим.
Меж тем, самовар уже закипел и клубящийся пар заполнил бы собой всю берлогу, если бы не уходил понемногу к вечереющему небу, через всё ещё открытую форточку. А птицы уже заносили на кухню большую сосновую палку, похожую на брёвнышко, чтобы положить её одним концом на край пенька, а другим на краешек стульчика мишки Пампушки, и сидеть на ней втроём, как на лавочке.
– Можно было бы и во дворе чаю попить, да холодно уже по вечерам, – как будто извиняясь, сказала Ляптя, – а пирог уже совсем остыл, пора нам разрезать его на шесть... нет, на семь кусочков, – добавила она уже повеселее, а через мгновение сняла пирог с подоконника.
– Ну, голубушка, тебе ли жаловаться на похолодание? – подливая себе чай в алюминиевую плошку, спрашивала Каркуша Карловна, – разве в Арктике бывало когда-нибудь теплее, чем у нас тут осенью?
– Эх, Арктика, вспомнишь тоже... – отвечала Ляптя то ли печально, то ли с теплом на душе, Жужжушка так и не понял, – В Арктике и в июле никогда не бывает теплее, чем у нас тут осенью, даже в конце ноября... – и чуть-чуть задумавшись, она добавила, – но всё же летом там немного теплее, чем здесь зимой.
А пирог, тем временем, гости уже сами разломили и разложили по блюдечкам и тарелкам, а кто-то и просто так положил на скатерть... А мишка Пампушка и на скатерть положить не успел – кусочек пирога сразу оказался у него во рту и мгновенно растаял там, как тает первый снег, едва коснувшись земли.
– А у меня-то шарф теплый есть, связала недавно, да оставила на ветке у дома, сушиться после дождя, – сказала Сорока-Йоко, – да только он высох и снова промок под дождем, ночью, а на утро инеем покрылся... А вот этот пирог, Ляптя-тян, вкуснее даже, чем Хоккайдо по бабушкиному рецепту!
– Полностью согласен, – сказал Пампушка, уплетая уже второй кусочек, – Ляптя, браво!
– Браво, браво! – подхватили птицы и мишка Жужжушка.
– Браво! – пискнула мышка Смеюшка.
На секунду-другую все замерли, ожидая, что она опять расхохочется, но рот мышки был занят пирогом.
– Пампушка, а ты что, пробовал когда-то... Как оно там... Хокка...ягоды? – спросил тихонько мишка Жужжушка.
– Не-а, я даже и знать не знаю, что это вообще такое, – по секрету шепнул ему Пампушка и как-то загадочно улыбнулся.
И вот, гости дружно доели пирог, а медвежата вместе собрали со скатерти крошки и потопали во двор, к сухим травинкам.
– Да они наверно уже по домикам разошлись, жжж,– немного виноватым голосом сказал мишка Жужжушка.
– Погоди, давай посмотрим сперва, может еще ромашковые чаи гоняют, – ободрял его мишка Пампушка.
И вот, с маленьким узелком из тряпочки, в которую мишки собрали крошки пирога, они подошли к той самой травинке, на которой и оставили божью коровку Серьёзу с госпожами бабочками.
Мишка Жужжушка опережал товарища на целых два медвежьих шага.
– Мы вам крошки принесли, как и обещали! – выкрикнул мишка Пампушка, но Жужжушка тут же прислонил палец ко рту и строгим шёпотом сказал: "тсс, тише, Пампушка, они уже спят...".
Пампушка наклонился к травинке, колыхавшейся на ветру, и тоже увидел, что божья коровка с госпожой Лимонницей и госпожой Капустницей сладко спят, накрывшись листиками осины, как желто-рыжими одеялками. Мишки прислушались к ветру и им показалось, что в его убаюкивающем пении можно различить и тихое посапывание спящих насекомых.
Пустые чашечки, похожие на напёрстки для шитья, только гораздо меньше, лежали на сырой земле, накрытые пятипалым кленовым листиком, который, по-видимому, ветер занёс сюда издалека. Мишка Пампушка вздохнул и опустил узелок на землю, рядом с убранной посудой.
– Ничего, завтра они проснутся, когда проснется и солнышко, и переберутся на зиму в свои теплые домишки. Пусть крошки останутся им на завтрак.
– Или же пусть берут их в качестве зимних запасов, – согласно кивая, отвечал Жужжушка, но взгляд его был прикован не к узелку и не к бабочкам с божьей коровкой, а к красному шарику в небе, который уже опускался за горизонт, полыхая над кронами сосен и елей вдали... В той стороне, откуда они с мишкой Пампушкой и пришли, и куда вскоре пойдут обратно, чтобы лечь спать уже до самой весны. Ну, по крайней мере, до Рождества.
– И все печали вдруг забылись... Над лесом солнце, как корона.
– Что-что? – спросил мишка Пампушка, – что там у тебя, как корона?..
– Я нашел, кажется... Нашел последнюю строчку моего стихотворения, – тихонько, как будто боясь спугнуть что-то очень важное, отвечал мишка Жужжушка, – Не Пампушка сполз, зевая, с трона, а над лесом солнце, как корона, понимаешь?
– Чего-чего? Откуда я чуть было не сполз?.. – мишка Пампушка зевнул и задумчиво почесал лапой в затылке.
– Смотри, Пампушка, а листики-одеялки инеем покрылись, – сказал мишка Жужжушка, – да и травинки... жжж А ты тоже не заметил сперва?
– Ага... Слушай, так ты прочитаешь мне свое стихотворение или нет? А то гляди, уснем сейчас до весны, а весной ты и не вспомнишь уже ничего... Ни строчки не вспомнишь.
– Жжж, ну хорошо, жжж – отвечал мишка Жужжушка, уже совсем сонный, но довольный таким вниманием к его творчеству.

– Листьев стаи улетали,
Унося с собой печаль,
За горизонтом исчезали,
Уходя куда-то в даль.

Картина осени сияла
Жёлто-красными лучами.
Чуть слышно музыка звучала
Так близко к нам – под облаками.

Под эту музыку кружились
В осеннем вальсе листья клёна,
И все печали вдруг забылись...
Над лесом солнце, как корона! Жжж-жж

***
Когда Мишка Жужжушка ложился спать, снова укрываясь ватным одеялом, самым тёплым во всём лесу, он пожелал деревянной кукушке добрых снов и попросил её не будить его до весны... Но тут же поправился и просопел: "до Сочельника, кукушка, не буди меня до самого Сочельника"... И в миг погрузился в долгий ноябрьско-зимний сон о серебряных снежинках, и о пушистых ёлках, украшенных не только пряниками, сухими листьями и стеклянными игрушками, но и разноцветными спящими бабочками... Ещё ему снились ароматные булочки с дивными хоко-ягодами, испечённые Сорокой-Йоко, и добрый мишка Пампушка, и все прочие их друзья, и конечно же, Рождественское Чудо.