Мистерисс. Часть 1 - Синяя птица

Пролог. Та, что зажигает звёзды

Он часто видел людей без глаз. Это стало уже обыденным – смотреть в две чёрные дыры и не удивляться. Куда сложнее было привыкнуть к осточертевшим крикам.

- Что это за безобразие!

- Это ваш портрет, сэр, - устало ответил Аластор.

- Что? Я, по-вашему, выгляжу так?!

Как знакомо. Любопытно, ответить «Да» будет оскорблением?

- Я так вижу, - вздохнул он, желая скорее покончить с этим. С разговором и с надеждой на обед.

Крайне предсказуемо:

- Я не стану за это платить!

Что ж, это ваше дело. У нас разный социальный статус, что можно вам предъявить. Что мог сказать он этим господам в белых перчатках, щекочущих себе нервы походами «на дно» и желавших позабавиться с этой белобрысой обезьянкой?

Вот ведь чепуха! Пока мистер Бэнц изобретает самоходный велосипед, храбрые медики празднуют победу над четвёртой пандемией мисс Хо, а некий Альфонс Алле изображает своих «Негров в пещере», они же Чёрный прямоугольник … В то же самое время он, Аластор Гатлинг, делает свою историю, прозябая здесь, в рабочих кварталах Фовароса, и рисуя народ за крейцеры.

Казалось, это было ещё вчера. «Веспера». Пароход, постоянно ходивший между юго-западным побережьем Штатов и островом Фоварос. Нижняя палуба третьего класса. Прохладный солёный ветер, белые чайки, лазурные волны, свежие колючие брызги, летящие в лицо. И он, юноша в белой шляпе набекрень, голубом сюртуке с нелепым белым бантиком. Рядышком плохонький чемоданчик, повидавший немало и переживший не один переезд. А впереди – яркая голубизна, уходящая в светлую даль.

Всё долгое путешествие Аластор не находил себе места. Он не знал покоя, не мог ни есть, ни спать. Ничто не увлекало его, всё теперь казалось пустым, забытой частью «былого». Раз за разом он возвращался на палубу и, повисая на перилах, с жадным нетерпением вглядывался в горизонт. Даже грозный пенный простор Атлантики не восхищал его теперь. Он стремился туда, вперёд. Вот-вот покажется вдали долгожданная земля. Земля обетованная. Ворота в новую жизнь. Она была бы совсем иной, светлой и яркой, пёстрой и счастливой. Это была бы полная, настоящая жизнь. А прошлая забудется, как сон, позволив ему быть наконец свободным, как эти чайки, парящие на холодном ветру, так же, как и он, глядя туда. Туда. В будущее, за серо-сиреневые облака, пронизанные острыми, слабо желтеющими лучами, полными юношеской неудержимой силой безграничного оптимизма.

В тот день, когда то немногое, что удерживало его в родном городишке Сономе, наконец с болью и скрежетом рухнуло, когда всё опостылело, тогда-то он и услышал: «Езжайте в Фоварос, молодой человек». И поехал. Через всю Калифорнию, в Лос-Анджелес, в главный порт. И теперь этот пароход нёс его через океан к мечте. И хотелось, чтобы он двигался как можно быстрее. Сжимая руками перила, приподнимаясь на них, не в силах сдержать нетерпеливый порыв, мистер Гатлинг готов был расправить крылья и сам, словно птица, скользить над волнами, навстречу брызгам и ветру. Навстречу столице, блистательной, полной жизни, готовой к новому, готовой принять его в свои объятия. Навстречу городу, где он найдёт самого себя. Ведь всё находят здесь, в Центре мира. Езжайте, молодой человек, езжайте в Фоварос.

Это случилось однажды утром. Счастливейшим утром в жизни Аластора. Он увидел вдали желтоватый силуэт, и сердце подпрыгнуло и перевернулось в груди. Юноша уже не ушёл с палубы, горящими глазами наблюдая, как медленно раскрывалась перед ним панорама острова. Один за другим вырастали ряды

домов, взбиравшихся по склонам вверх. Тут и там брызги парков и скверов, узкие, капризно изгибавшиеся улочки. Лодки, яхты, пароходы, баржи и громадные танкеры неспешно прохаживались по гавани, и в таком изобилии, что совсем не видно было воды. И всё это островное великолепие венчал величественный императорский дворец, чьи острые, сверкающие золотом шпили гордо устремлялись к небу. А небо? Какое это было небо! Светлое, туманное, бежево-жёлтое, словно кофе с молоком, однородное и мягкое на вид, как суфле. Оно, точно купол, накрывало остров, отражаясь в зелёной прибрежной воде. И в этом жёлтом небе сияло солнце. Огромное и белое. Солнце столицы, под которым места хватит всем.

Когда заветный берег был уже близок, из фонографа палубой выше со скрипом и шипением послышались звуки гимна. И сердце юноши, тянувшегося, чтобы не успустить ни одного звука, вторило торжественной музыке, и пело во весь голос, и рвалось вперёд. С трудом протискиваясь на запруженную народом пристань, держа чемодан над головой, Аластор верил в себя, как никогда. Теперь никакие трудности его не остановят! Так и знай, Фоварос!

Увы, он очень переоценил свои силы. Его искусство не соответствовало правилам, и никому не было нужно, а потому найти работу оказалось делом совершенно невозможным. Ему не приходилось работать раньше, у него не было ни резюме, ни образования, которым он мог бы похвастаться, как художник. Ничего, кроме улыбки, вскруженной головы, идиотского оптимизма, шляпы и розового пенсне. Просмотрев папку с его рисунками, каждый работодатель мог смерить Аластора взглядом, покачать головой и кивнуть. А дальше несколько вариантов: либо осмеять его, отправить подучиться год-другой хотя-бы в школе, мал он ещё, либо мягко отказать и предложить заняться лучше разведением кузнечиков. И каждый раз, уходя, он поправлял шляпу, высоко поднимал нос и уверял себя, что просто не нашёл ещё своё идеальное место. Но он найдёт. Обязательно найдёт. Прямо завтра! Главное искать! Нельзя отказаться от своего таланта, втоптать часть своей души в грязь общественного мнения, и…

И всё. Закончив эту фразу, он высыпал на ладонь последние медные монетки и осознал, что теперь заплатить за комнату нечем. Столичное солнце, опалив нежные крылья огнём безумного восторга, скоро сожгло их, обрекая летуна на стремительное падение. Вскоре он понял, что Фоварос совсем не одинаков для всех. Есть два города: один – столица, проникнутая величием необъятной империи, истинный Фоварос, и второй… Так называемые «рабочие кварталы», чтобы выразиться менее грубо, либо просто «нижний город». Это была часть города, удалённая от главного порта и запрятанная подальше, отделённая от настоящего Фовароса, словно другой мир. Бесконечные ряды домов, начинавшиеся у моря и затем унылой спиралью поднимавшиеся вверх, обиталище «простых», работяг и бедняков, которым явно не светило выбраться отсюда. Всё здесь было кисло и грязно, сально и пыльно, скучно и отчаянно. Если сюда попадаешь, то навсегда. Вся жизнь приезжего, видевшаяся вдохновлённому юноше мечтой наяву, в которую главное попасть, а потом как-нибудь, представляла собой подобие отвесной скалы. Если тебе удастся залезть наверх, хотя бы в город «средний», ты должен уцепиться руками, ногами и зубами и крепко держаться. Иначе рухнешь в бездну. Он сам не понял, как это произошло. Просто, когда пелена спала с глаз, он уже оказался уличным художником без денег на съём угла и обед. И тем более на билет отсюда.