Мой (чужой) ребёнок

Глава 1

- Сёма, даже не думай умирать, слышишь? – Анна размазывала слёзы по щекам, гладя по лицу побледневшего мужа, завалившегося на бок. Поза такая неудобная, но она боялась лишний раз тревожить, вдруг что-то сделает не так, и будет лишь хуже. Хоть и с медиком прожила всю жизнь, кое-что умеет, но перед лицом смерти растерялась и стала обычным человеком: испуганным, рассеянным, взывающим к Богу, обещая всё, что угодно, лишь бы не оставил их в такую минуту.

Муж слишком долго возился в ванной. Каждое утро брился. Неважно, выходной или рабочий, он взял это за привычку, как чистка зубов, и всегда выглядел ухоженным и чистым. Вот и сегодня, перед тем, как отправиться помогать являться на свет новым младенцам, он закрылся в ванной, и Анна не придала этому никакого значения, пока не прошло полчаса.

Обычно на процедуру у него уходило 8-10 минут, чистка зубов отмала дополнительные три-четыре, поход в туалет не ограничивался временем, но только не утром. Потому жена удивлённо подошла к двери, ведущей в ванную, и прислушалась. Вода лилась в умывальник, но больше ничего слышно не было, словно Семён замер и рассматривал себя в зеркале или же читал новости в телефоне.

- Сём, - постучала она, ожидая ответа, но он молчал. – Сём, у тебя всё хорошо?

Тишина.

Сглотнув подступивший ком, Анна бросилась на кухню, хватая вилку, ожидавшую на столе момента, когда едок станет поглощать аппетитную яичницу, любовно посыпанную паприкой и чёрным перцем, приправленную соусом и смотрящую на потолок тремя запечёными желтками.

Когда они устанавливали замки, стоял выбор: тот, который открывается только изнутри, или же тот, что можно открыть и снаружи при необходимости. Анна настояла на втором. В квартире уважали личное пространство, потому невозможно было представить, что кто-то станет нарушать границы, открывая двери. В случае же нужды: если ребёнок случайно закроется там или же кому-то станет плохо, хотя Анна даже не хотела себе этого представлять, это было явное подспорье. И сейчас, вставив тело вилки в небольшую прорезь, она провернула защёлку, слушая, как замок покидает насиженное место, и снова постучала, предупреждая, что сейчас войдёт.

Хрустнув ручкой, она осторожно начала приоткрывать дверь, натыкаясь на невидимую преграду.

- Сём, - голос дрогнул, и она увидела в узкой полоске зеркала своё испуганное лицо.

«Господи. Пожалуйста, пусть с ним всё будет хорошо», - принялась она молиться. Осторожно подвинула ноги, чтобы открыть дверь, и увидела привалившегося к ванной мужа.

- Сёма, - прижала ладони к лицу, чувствуя, что не может больше сдерживаться, и опасения подтвердились. Вода лилась через край, не найдя выхода, и текла прямо по голове мужчины, который не мог ничего сделать. Лицо наполовину в пене, видимо, он так и не успел завершить задуманное. Он был в сознании, но Анна не могла понять, что случилось.

Перешагнув, она быстро опустила затвор крана и вытащила из раковины часть мыльницы, мешавшей воде уходить. Доли секунды, чтобы хоть как-то облегчить страдания мужа, рубашка которого намокла и липла к телу.

- Сейчас, подожди, - сказала ему, будто он мог куда-то уйти, сорваться с места и сбежать. Его скрюченное тело, завалившееся в неудобной позе между умывальником-тюльпаном, рядом с которым вечно стояли куча бутылок с чистящими и моющими средствами, и ванной, не слушалось, а сам он пытался вспомнить слова, которые намеревался сказать жене все эти годы. Всего несколько, но самых важных: «Прости, что я тебя предал».

Он так часто думал о смерти, о том, что просто обязан поделиться с ней тем, что все эти годы жило с ним. И сегодня, смотря на себя в зеркале, в который раз прикидывал, где он – удачный момент?

Каждый раз, когда с его семьёй происходили серьёзные болезни, неудачи или утраты близких, он думал о том, что так или иначе мог притянуть к ним такую карму. Просил у Бога прощения, говорил о том, что лишь он виноват в случившемся. Ни его любимая жена, нет. Он так любил свою Анну, что совершил ради неё тяжкий грех. Ни его единственный сын, которого он так любил все эти годы.

Только он – Семён Павлович Петренков, врач акушер-гинеколог, принявший не одну тысячу малышей, кого столько раз благодарили за труд, к кому старались попасть, потому что «руки золотые», сделал то, из-за чего от него могли отвернуться близкие.

- Сёма, Скорая едет, слышишь? Сёма? – Анна вернулась, располагаясь снова рядом с ним. Хотелось хоть как-то помочь, но трогать нельзя, мало ли что. Заглядывала в потускневшие глаза, будто жизнь именно сейчас при ней выходила из него капля за каплей. – Всё будет хорошо, Сёма, - и голос не слушался, и руки дрожали, и каждый понимал, что хорошо не будет.

- Ааааа, - просипел Семён, и она наклонилась ближе.

- Сейчас приедут, поедем в больницу, там тебя быстро на ноги поставят. Я позвоню Гаранину, - внезапно осенила её мысль, и она, заметно нервничая, принялась искать нужный телефон.

Семён хотел сказать всё. Посмотреть в глаза жене и исповедаться. Но так долго тянул, что упустил момент. Он просто не мог сформулировать слова в голове, пытался говорить, но выходило что-то бессмысленное, неправильное и нелепое.

- Володя, - негромко сказала в трубку Анна, когда мужчина ответил. – Сёме плохо, Скорая едет. Срочно нужно поднимать всех, кого знаешь, чтобы спасти его, слышишь?

- Что с ним?