Мой добрый брат

Мой добрый брат

У бабушки был важный юбилей — ей исполнялось 70 лет. Я не могла пропустить торжество, она бы жутко обиделась. Вся семья собиралась, человек пятнадцать, в общей сложности. И всё бы ничего, но раз там должны быть все, неминуемо будет и он. Ведь у нас общая бабушка.

Я торговалась с собой, уговаривала. Мол, ничего страшного, столько лет прошло. Тем более толпа, праздник, ничего не случится… Да и что может произойти теперь? Мы не виделись четыре года. Четыре года, как он примерный семьянин. Отец. Смешно и страшно. Как я посмотрю ему в глаза после этого?

Он, конечно, не совсем канул в безвестность для меня. Иногда я натыкалась на его фото у общих знакомых. Отмечала, как он изменился. Я ведь знала каждую чёрточку. Невозможно забыть даже малейших штрих в облике человека, которого так ненавидишь.

Родственники уже много лет крутят пальцем у виска, когда речь заходит о нас двоих. Думают, что я психованная. Искренне недоумевают, почему так отношусь к двоюродному брату. Больше всех дивится мама: как можно — он ведь единственный сын её любимой сестры! Мы ведь, считай, всё детство вместе провели, а у её несносной дочери такое неприятие… И что этот милый мальчик ей сделал?

Кирилл Антонович. Кирюха. Кира. Любимый баловень мамы и тёти. Общительный и обаятельный мальчик. Красавчик с хитрой, как у лиса, улыбкой.

Моральный урод.

Он старше меня всего на три года, но всегда относился ко мне, как к какой-то мелюзге. Мы не ладили с первых лет жизни. В детстве нас невозможно было оставить в одной комнате. Классическая история: сперва он вечно отнимал мои игрушки, затем щипался и дёргал за волосы, потом стал обзывать выученными во дворе словами. Первые десять лет нашего болезненного взаимодействия меня хватало только на то, чтобы беспомощно расплакаться.

Странно, но могу поклясться, что его никогда не ругали за то, что он меня обижал. Ему всё сходило с рук, а иногда и вовсе попадало мне. «Вика, ай-яй-яй, не наговаривай на Кирюшу!». Или «Как не стыдно ябедничать?!». Мне не было стыдно. Почему самообороны нужно стыдиться? Он же не стыдился своей жестокости.

Когда в четырнадцать он начал курить, его любимой забавой стало тушение об меня окурков. Я всегда ждала того момента, когда мама спросит: откуда на моём теле эти ожоги? Но она не спросила. В тот год у неё на руках была моя маленькая сестрёнка, а чуть позже у них с отцом произошёл разлад.

Когда же в следующем году они начали бракоразводный процесс, я оказалась фактически предоставлена сама себе. Меня стали часто завозить «пожить» к тёте, от чего я была не в восторге. Она, как и дядя, вечно пропадали на работе, а мне доставались все прелести времяпрепровождения с Кирой и его дружками.

Мне было всего двенадцать, но они уже активно высмеивали мою плоскогрудость. От их пошлых и обидных шуток меня бросало в краску и слёзы. После школы я целыми днями бродила по городу или кантовалась у подружек, чтобы отсрочить время столкновения с «братиком».

В следующем году легче не стало: хоть я и вернулась домой, на меня свалился присмотр за сестрой. Теперь мама была поглощена поисками работы, а я обязанностями няньки. И это было бы лучше, в самом деле намного лучше жизни у тёти, но и здесь не обошлось без него. Все были уверены, что я ещё мала и мне не справиться с ребенком одной, поэтому Киру просили приглядеть за нами обеими, на что он благосклонно соглашался.

Я не могла понять, зачем он делает это, ведь он легко мог бы закатить матери скандал и соскочить… Но вместо этого он, как конвоир, приходил чуть ли не каждый будний день, чтобы превратить его в настоящий ад. И как бы я не умоляла его «не утруждаться», он был непреклонен. В конце концов, издевательства надо мной были его любимым развлечением, от которого он не собирался отказываться.

Но если раньше он только щипал, толкал и шлёпал меня, теперь он решил разнообразить свой досуг другими видами физического контакта. Когда Кира начал кусаться, я подумала, что у него окончательно поехала крыша, когда он лапал меня, я не подразумевала под этим никаких двусмысленностей.

Мне было четырнадцать, когда он впервые сделал это. И он запугал меня настолько, что я и не подумала никому рассказывать.

Мне было двадцать четыре, когда я сидела напротив него за длинным бабушкиным столом, среди прочих родственников на юбилее. Он игнорировал меня настолько умело, что я не могла оторвать от него взгляда.

Все пили и шутили, поздравляли именинницу, вспоминали прошлое. Я сидела мрачнее тучи, а Кира был душой компании, как обычно. С ним пришла его жена… Жена… Я взглянула на неё всего раз и вздох застрял у меня в лёгких. Её он уважает. Обходится с ней нежно, говорит ей ласковые слова. Если и есть человек, которого я могла бы ненавидеть сильнее него, так это она. Сына они оставили у её родителей. Сына… Я кусала губы, представляя себе копию маленького кудрявого Кирюши, и еде сдерживала рождавшийся в глубине меня вопль.

Он не разговаривал со мной, не смотрел на меня. С видом плохо скрываемого превосходства он будто бы просто позволял мне находиться с ним в одном помещении. Я пыталась забиться в самый дальний от него угол и не отсвечивать. Для всей семьи он был светом в окошке: красивый, успешный, галантный, дипломатичный, с хорошим чувством юмора и модной нынче бородой. Все слушали его с придыханием и не могли наглядеться.

То ли дело я — сплошное разочарование, неоправданные надежды. Унылая, нелюдимая, перебиваюсь случайными заработками, даже «жениха» не было и нет, что особенно огорчает бабулю. Если бы она знала, как я пыталась, честно пыталась смотреть с любовью на хороших молодых людей, которым я нравилась. Но дело доходило до объятий, и я резко шла на попятную. Потому что я не привыкла к простым человеческим объятиям.

И как это я, такая дефективная и аморальная, ещё смею не обожать Киру?! Была бы поумнее, тихо купалась бы в лучах его совершенства и не высовывалась.

Когда с основными блюдами было покончено, и все накинулись на торт, он поднялся и впервые взглянул на меня. Одними губами произнёс «пойдём покурим», и я с готовностью вскочила. Ещё один пункт, который добавляет ему мужского очарования, а мне отвратительных привычек — сигареты. Никто не знает, что он меня научил. Он научил меня всему.