Мой друг Мефистофель и знакомая Медичи

Мой друг Мефистофель и знакомая Медичи

Мефи пришел угрюмый.
— Ты что такой? — спросил я, предложив ему тапочки.
— Занимался непосредственными обязанностями. Устал… — безлично ответил он.
Мы сели в гостиной. Рюмка коньяка не исправила его настроения. Чтобы как-то отвлечь гостя от неприятных, видимо, мыслей, я завел разговор о будущем — Мефи был оптимистом, а оптимизм — это будущее.
— Мне кажется, что в будущем, лет через пятьсот, люди научатся понимать друг друга, и работы у тебя будет меньше. Ты так не считаешь?
— Люди?.. Понимать друг друга?! — мефистофельски усмехнулся он. — Фантастика!
— Да, научатся. Улучшится коммуникация между людьми, — вспомнил я Карла Ясперса. — Она станет практически абсолютной. И все разумные существа разместятся во Вселенной, как атомы размещены в прозрачном кристалле.
— В черном кристалле атомы тоже размещены упорядоченно. Хм… Когда ты сказал «разумные существа», я вспомнил «Матрицу». Разумные существа сидят в кадушках, опутанные трубками и проводами. И живут. И каждая жизнь — это дискета, вставленная  в мозг. А в ней любовь, погони, спортивные машины и коммуникаторы последней модели.
— Ну, нет. Никаких кадушек не  будет. Потому что не будет бренных тел. Будут души – сгустки памяти и знаний. По-крайней мере, так думали Федоров с Циолковским.
— Если бы ты писал эти дискеты, может, так и было бы. А будет все по-другому.
— Как по-другому?
— Так.
— Как так? — не отставал я, пытаясь его разговорить.
— Ну, слушай. Не  должен я этого рассказывать, запрещено должностной инструкции, но тебе расскажу. Расскажу, потому что ты оптимист и не поверишь. Так вот, через триста пятьдесят… триста пятьдесят семь лет один служитель одного из религиозных культов запрется в своей, скажем,  келье и станет думать, как спасти человечество, перестающее верить в Бога…
— Или, другими словами, станет размышлять, как спасти свои культ, положение и доходы?
— Да. Просидев в ней несколько дней, наш религиозный деятель поймет, что надо делать. «Если Бога, в которого верят, нет, значит, надо его выдумать», — придет он к выводу, банальному в беспомощном девятнадцатом веке, но в двадцать четвертом вполне осуществимому практически. Как ты понимаешь, такая мысль может придти в голову лишь человеку, глубоко неверующему. И, следовательно, в чем-то богу. И этот в чем-то бог немедленно начнет действовать. Понимая, что бесконечное могущество — это бесконечно организованная информация, он придумает Средство — я произношу это слово с большой буквы — ее сбора, организации и самоусовершенствования. Не стоит, наверное, говорить, что это Средство  в качестве командной программы использовало одну из Святых книг — разумеется, ту, которую наш служитель культа употреблял в своей религиозной деятельности.
— Сумасшедший… Представляю последствия.
— Такие все сумасшедшие. И Христос, и Магомет, и Наполеон. Нормальные люди катают шары, пьют пиво и говорят о тряпках и мобильной связи, в то время как безумные пытаются переустроить мир. Так вот, когда Средство, посредством проникновения в изнанку Большого Взрыва, достигнет практически бесконечного могущества и возможности обращения в прошлое, оно начнет действовать. Появятся Рай с Адом, Чистилище, штат ангелов-архангелов, пророков и прочь, прочь, прочь. Заметь, реально появятся, а не в верованиях. И люди убоятся Бога, поверят в него. Нет, не поверят, а до конца поймут, что он появился, потому что кроме Рая с Адом, штата ангелов-архангелов, пророков и прочь, прочь, прочь, реальностью станут чудеса.
— Хождение по водам, излечение ослабленных, неопалимая купина?
— В том числе, и это. И еще реальностью станет заслуженная кара. Злостных грешников станут поражать молнии, проказа, остеохондроз. Четырехсотлетняя война иудеев с арабами прекратится катастрофическим землетрясением. Диктаторы, едва появившись, будут поражаться небесным электричеством. Прелюбодеи, едва став ими, лишаться мужской силы. Убийцы, едва обагрив руки кровью, немедленно получат посмертное направление в заслуженную, — Мефи усмехнулся, — зону Ада.
— И начнется Золотой Век…
— Нет, не начнется. Мужчины, перестав прелюбодействовать, через несколько лет безгрешной супружеской жизни, утратят половое влечение к приевшимся женам. Ранний климакс, как мужской, так и женский, станет обычным делом. Перестав под угрозой неминуемого наказания скандалить, драться, соперничать с ближними, люди станут подобны овцам. Исчезнут наполеоны, бисмарки и личности, презирающие толпу. Прекратятся войны, исчезнут герои, борцы и чувство прекрасного, проявляющееся лишь в борьбе с уродством, как личным, так и ближних. Короче, цивилизации вступят на путь гибели. Когда этот путь будет практически пройден, Бог сделает ход, который, по моему мнению, надо было сделать еще в дебюте…
Лицо Мефи впервые за  вечер осветила улыбка удовлетворения. Достав из кармана пиджака крепкую сигару, он с удовольствием ее раскурил. Порадовавшись этому, — сигары мой друг курил, лишь находясь в добром настроении, — я задал ожидаемый им вопрос:
— И какой же ход он сделает?
— Он создаст меня. Создаст и попросит стать его соперником. Просьба эта, конечно, будет излишней, потому что, как ты понимаешь, я получусь таким, каким он задумает.
— Вредным?
— В переносном смысле. Например, в Страсбурге я нашел, то есть найду…
— Я понял, что все это будет, и потому употребляй времена, как тебе удобнее, — попросил я.
— Хорошо. В общем, в Страсбурге я нашел мужчину и женщину — несомненно, они были созданы друг для друга. Представь, она замужем за преуспевающим но престарелым кожевенником, и воспитывает слепо-глухонемую дочь. Он - суконщик, женат на бесплодной дочери суконщика. Их, конечно же, поженили родители. И вот, я свел их…
— Конечно же, в храме.
— А где же еще? Можно было столкнуть их на рынке, но они до того подходили друг другу, что я решил быть романтичным, и они столкнулись в дверях храма. Глаза их встретились, одинаковые фантазии пронзили их воображение. Она увидела себя Евой, единственной на свете женщиной, он — Адамом единственным на свете мужчиной. Они явственно увидели Бога, только что создавшего их друг для друга, услышали, как он, более чем удовлетворенно, потер руки:
— Хорошо!
Конечно же, они выразили свои чувства лишь порозовевшими щеками. И разошлись. Вечером, молясь, она чувствует, что согласна гореть в аду вечность, гореть за единственный день, за единственный час, проведенный в образе Евы в раю, в раю населенном одним им, единственным ее Адамом. И тут эффектно появляюсь я. В образе прекрасного суконщика. Она, естественно падает в обморок…
— Завидую тебе. Такие картинки – замечательное лекарство от скуки.
— Это правда. Деятельность моя бывает весьма занятной, ибо режиссеры всех времен и народов, не имели и тысячной  доли того, что всегда имеется в моем распоряжении. Но… — глаза его остановились, — если бы ты знал, чем мне пришлось заниматься перед визитом к тебе, ты бы…
Не договорив, он перевел взгляд в прихожую. Посмотрев в том же направлении, я увидел, что из замочной скважины в мою квартиру течет густая, малинового цвета, кровь.
— Образно, — похвалил я. — Так что там было дальше с нашей прекрасной супруги кожевника?
— Очнувшись, она увидела меня. Я сидел в кресле в любимой своей белой тройке и доброжелательно смотрел на женщину. Кстати, прекрасной ее, конечно, можно было назвать, но, положив руку на сердце,  это мог сделать лишь один человек во всем свете…
— Суконщик?
— Да.
— Ну и как ты обработал эту Еву?
— Просто. Во-первых, представившись, я объяснил, что болезненность адских мук значительно в миру преувеличена.
— То есть?
— Ну, вечно жариться на сковородке не так больно, как единую минуту – привыкаешь. Да и при наличии отсутствия смерти, как окончательной потери, боль от ожогов, в том числе, и четвертой степени, воспринимается не так драматически.
— Это в самом деле так?
— Да, конечно!
— Извини, я все время перебиваю тебя.
— Ничего страшного. После того, как я убедил Еву, что адские муки воспринимаются мучениками ничуть не острее земного  косоглазия, она стала смотреть на меня, как на мужчину, и в целях самообороны мне пришлось призвать тень Адама. Конечно же, щечки Евы сразу же запылали. Когда Адам, повздыхав, ушел, по всей видимости, к законной супруге, я предложил кожевнице подписать контракт, в котором ей предоставлялась возможность двенадцать дней провести с Адамом в трех-звездной хижине в Анталии. Взамен она наказывалась:
(а) тысячей лет Ада с возможной заменой срока высылкой в холодный космос после ста лет мучений;
(б) ранним климаксом;
(в) возвращением семидесятипятилетнему супругу полноценной  мужской потенции.
Когда женщина подписывала контракт, в комнату вошла слепо-глухонемая ее дочь, прозрачная девочка лет семи…
- Все, хватит, - выставил я ладонь.
- Почему же?
- Боюсь возненавидеть тебя...
- Ну и зря. Я ведь вылечил ее.
- И сделал помощницей?
- Слушай, давай действительно переменим тему. Хочешь расскажу тебе о Екатерине Медичи? Обхохочешься!
- Валяй, - стал я разливать коньяк, как всегда отменный.
-  Ну, слушай. Екатерина была бесплодной и долго лечилась у всевозможных магов и прочих шарлатанов. Она пила мочу мула, носила  навоз коровы и оленьи рога на лобке. Последний тип терапии бесплодия прописал ей  Нострадамус. И надо же, рога помогли, Екатерина Медичи забеременела и родила Франциска II.
- Это можно прочитать в каждой энциклопедии, - зевнул я.
- На самом же деле Нострадамус тут не причем.  Это я в залетные дни приносил ей в склянке сперму здоровенного зеленщика, сперму с требуемым резусом и группой...
- Представляю, как ты отсыпал ему луидоров, посмотрев пузырек на просвет и спрятав в карман! - захохотал я, и вечер пошел отменно.