Мой личный сорт цианида

10

Сквозь сон мне снова казалось, что в комнате кто-то есть. Кто-то ходил туда-сюда. Тихо, совсем неслышно, так, что я скорее ощущала каким-то шестым чувством, чем по-настоящему слышала. Кто-то садился на край моей кровати. Я пыталась проснуться, но проваливалась обратно в сон. Вдруг чья-то холодная рука легла мне на затылок.

Я тут же открыла глаза и села. В комнате не было никого. Я тяжело вздохнула. Четвёртый раз за две с половиной недели. Две с половиной недели с тех пор, как Богданов покончил с собой. И каждый раз, мне всё труднее было отличить сон от яви.

За это время полиция приезжала к нам в институт дважды. Один раз они целенаправленно опрашивали команду КВН. В другой, просто приехали, как-то бестолково побродили по этажам, заглянули в деканат, посидели в кафетерии и уехали.

О самоубийстве Серёги ходило невероятное множество слухов. Одни говорили, что он попал в секту. Другие рассказывали про коллекцию «снаффа», которую, якобы, полиция нашла в его компьютере. Третьи утверждали, что Богданов торговал наркотиками, и, на самом деле, его убили. Наконец, были те, кто был уверен, что полиция не закрыла дело давным-давно только из-за родителей Серёги. Не меньшим было слухов о способе, которым он покончил с собой.

Говорят, его хоронили в закрытом гробу. Но я, конечно же, не пошла на похороны.

Мне очень быстро стало всё равно. Правды не знал никто. Все имели своё мнение. Невозможно было всерьёз думать, вникать во всё это. Как-то раз, за обедом, Кеша начал пересказывать мне одну из версий произошедшего с Богдановым. Сама не знаю, что на меня нашло. Я наорала на него, встала из-за стола и ушла. Я хотела, чтобы никакого Богданова никогда со мной не случилось…

Пару раз мы виделись с Марком. В основном, когда я уходила из института, а он приходил. Мы здоровались, иногда останавливались поболтать на какие-то нейтральные темы. У меня всё ещё подкашивались ноги, но, по крайней мере, я научилась не глотать язык. Он ни разу не обмолвился ни о Серёге, ни о том, что произошло между нами в ту пятницу. И я была ему за это очень благодарна.

Ещё одним человеком, ни разу не заговорившем о Богданове была Шура. Она, как будто, стала более молчаливой. То есть, большую часть времени, она вела себя как обычно. Но, когда кто-то разговаривал о Серёге, она часто прислушивалась к таким разговорам. Хотя, сама никогда ничего не говорила.

Я старалась ни в коем случае не думать о том, что произошло. Никак к этому не относиться. Ничего об этом не говорить. Какой в этом толк? Я ничего не смогу сделать, никак ни на что повлиять. Зато, если слишком задуматься, очень легко сойти с ума. Но я, кажется, сходила с ума не смотря ни на что.

Я ещё раз огляделась. Всё было как всегда. Только... Конечно! Окно открыто, и из-за этого в комнате стоял собачий холод! Я нехотя вылезла из-под одеяла, на цыпочках подошла к окну и закрыла его. Я старалась не думать, зачем я оставила окно открытым. Нервы ни к чёрту – крыша едет. Нужно просто дожить до нового года. Или, хотя бы, до ноябрьских праздников.
Я забралась обратно в кровать, легла на спину и закрыла глаза. Спать. Спать и не обращать внимания на тихие шаги по ковру. На пальцы, едва заметно касающиеся волос. Просто спать. Ни в коем случае не открывать глаза!

Рука снова скользнула по волосам. Кончики холодных пальцев коснулись подбородка, шеи, ключиц. Я замерла. Я прилагала все усилия, чтобы не закричать. Что-то внутри подсказывало, что этим я сделаю только хуже.

Мне очень хотелось поверить, что эти прикосновения – просто сон. В крайнем случае – бред. Но я слишком отчетливо ощущала холодные руки, даже сквозь ткань футболки. Рука опустилась по груди, немного задержалась у солнечного сплетения. Потом двинулась дальше по животу, и остановилась чуть ниже пупка. Потом она вернулась к ключицам и проделала весь путь заново.

Прикосновения были одновременно бесцеремонными и бережными. Тот, кто трогал меня, с одной стороны, совершенно не волновался о том, что я могу как-то отреагировать. И, вместе с тем, он, как будто, боялся меня поломать. При этом, в прикосновениях не было ничего сексуального. Нежность, какая-то грубоватая игривость – да. Но меня определённо не лапали, а просто гладили.

И всё равно, это было жутко, странно и неправильно. И в то же время, вопреки всему, приятно. По телу пробежала предательская дрожь. Рука продолжала гладить меня, как ни в чём не бывало. Я всё меньше была уверена, что у меня получается кого-то обмануть.

Прядь волос щекотнула меня по носу. Я вздрогнула, фыркнула и открыла глаза. Мир не рухнул, ад не разверзся, ничего не произошло. Вокруг была всё та же тёмная комната,  тускло освещённая одиноким фонарём за окном. Он сидел в изголовье кровати. Мне не было видно его лица, но я была уверена, что он улыбается. Я поняла, что даже не удивляюсь. А кого ещё я могла увидеть?

– Ты меня напугал, – тихо прошептала я. Главное – не думать.

– Прости, пожалуйста, – так же, шёпотом, ответил Марк. Он продолжал гладить меня по животу и груди. Странно, но я была этому рада.

– Что ты делаешь здесь? – сама не знаю зачем, спросила я. И тут же, снова непонятно зачем, добавила, – Как ты сюда попал? – Марк пожал плечами.

– У тебя дома вечно не закрывают окна, – ответил он. Происходящее казалось мне всё более и более сюрреалистичным. Если это сон, то как мне узнать это наверняка? Можно ущипнуть себя. Или, можно оставаться в неведении...

– Ты сейчас не уйдёшь? – спросила я вместо этого.

– До четырёх утра, я совершенно свободен, – ответил он каким-то немного детским голосом. Это настолько не вязалось с ситуацией, с ним самим, что я тихонько хихикнула.

– И что мы будем делать? – спросила я.

– А чего бы ты хотела? – спросил он. Я не знала, чего я хочу. Я снова посмотрела на тёмный силуэт. Для этого я повернулась на бок. Он стал гладить меня по спине. Я взяла его за вторую руку. Она была холодной, как лёд. Я поднесла её к своему лицу и стала греть дыханием.