Мой лучший друг

Мой лучший друг

Холод пробуждает его от сна. Вздымая мурашки он подергивал мужчину, подобно тому, как бритва цепляется за ветвистый ком волос и застревает ощутимо болезненно, что этого вполне хватало, чтобы открыть его глаза.

Глаза были черны, словно по всему зрачку заливали сок дегтя. И это была не ночь, ибо даже ночью можно было увидеть свет мерцающих звезд, подвешанных на стенах необъятного небосвода.

Ощущения этого мужчины обострились. Он стал каждым кончиком своих пальцев, словно маленький паучок, искать хоть что-нибудь. Ему попадались древесные мудрецы, что поднимались высоко в небо. Он ощущал легкое дуновение ветра, что ласкало незримую ему россыпь травы. И где-то поодаль себя он ощущал чье-то присутствие.

Кто-то шелестел кустами как музыкальными инструментами, не барабаном, что своим воем мог разогнать эту наполненную туманом атмосферу, а скрипкой, что со скрежетом раз за разом давила на человека, показывала ему силуэты, которые он вовсе не видел.

В глазах его были все эмоции и чувства. Нигде не было большего спектра ощущений, чем в глазах, что не видели сквозь густую тьму, но подообразами заставляли его вырисовывать каждый объект, подобно тому, как чертить схему объектов, стоящих перед тобой.

Он долго думал, ему было некуда спешить, однако холод всё так же старался грызть его кожу. Возможно, это единственное, чему он был рад, осознавая, что жизнь ещё не покинула его…

Ветер усиливался и тут же пропадал, будто его и не было. Однако этих маленьких и весьма ощутимых моментов хватало ему, чтобы понять, откуда же веет этот незримый ветер. Его сторона не менялась, а периодичность была столь отточена, что казалось, ветер был искусственным, не настоящим ветром, что словно пренебрегал всем своим законам, двигаясь в вечно уготованном ему направлении.

Нет, это было что-то иное. Один путь вёл мужчину, только один, где искусственный ветер давал ему толику надежды вновь увидеть яркий свет.

Он шёл на четвереньках, ничего не видя. Он мог лишь мечтать, ходить на ногах. Но во тьме ты словно вечный пленник своих мыслей и своего внушения. Это не те чувства, когда ты идешь по тем же самым коридорам, зная, куда будет вести тот или иной поворот. Нет. Это чувство, когда ты очнулся слепым, когда, раскрыв глаза, ты осознал, что это и есть твоё истинное зрение. Когда ты понял, что весь мир это большая пустыня, где снова и снова с каждым шагом вырисовываются руины.

Ветер звал его снова и снова, заставляя судорожно дрожать от холода, но ему не хотелось останавливаться. Ноги леденели от твёрдых касаний земли, а руки уставали, как будто не хотели чувствовать каждую травинку, идущую впереди, не хотели двигаться вперед, но всё равно шли, несмотря на плач в их усталых суставах.

Лес медленно исчезал, глазами этого было не ощутить, но ноги, спотыкающийся об что-то твердое, напоминающие маленькие зарождения сталагмитов, вновь окунули мужчину в загадку, которая ещё больше подкрепляла весь интерес осознанием того, что ветер так и не изменился.

Пещера или же какая-то скалистая местность была под его ногами. Но даже так это не внушало доверие. Он не чувствовал себя в безопасности. Да и разве можно чувствовать себя в безопасности, когда ты двигаешься сквозь паутину без какой-либо возможности вытянуть её со своего лица.

Вечные нити накладываются на глаза, застилая собой абсолютно всё. Ничего не видно, лишь маленькие отголоски чего-то блестящего вдали. Будто вот-вот в глазах всё должно было проясниться. Он медленно подползал к нему, к свету, что подобно одной единственной звезде, было надеждой в кромешной тьме.

Это был фонарь. Он жалобно просил поднять его. Так же жалобно, как и сам мужчина, поднимался на ноги, они дополняли друг друга. Если бы фонарик имел свою личность, то именно в эти минуты он бы стал его лучшим другом, другом, что способен своим светом отогнать любую печаль.

Глаза ощущали цвета, перекрашивая всю тьму в нечто иное. Это была пещера, в которой стены были похожи на ребристое полотно, словно внутри пещеры была ещё одна пещера, как скорлупой закрывая мужчину в самом внутри этого бесконечного коридора.

Фонарь был необычным. Иногда это могло показаться странным, но мужчина чувствовал, как за фонарь кто-то держит и ведет его за собой. Кто-то, кому нечего терять, и для кого тьма - это лишь иллюзия, не заканчивающийся обман, у которого ничего не выйдет.

Путь был очень долгим, в глазах появлялось всё больше и больше странностей. Пещера менялась, заливаясь ручьями воды, а вода перетекала в лес, будто повторяя этот цикл вновь и вновь. Но повторения не было. Всё лишь смешивали, словно в котёл добавляли ингредиенты, создавая что-то необычное и в то же время захватывающее, оставляя вишенку в роли человека на вершине этого шедевра.

Свет становился блеклым, и мужчина решил остановиться и передохнуть. Однако отдых в такой ситуации был лишь роскошью, и за его желанием последовал громкий хлопок, что исходил очень далеко из самых глубин, где и начинался его путь во тьме.

По началу это слегка припугнуло мужчину, но быстро успокоившись, все его мысли, как костыли в голове, дали ему понять, что долгий отдых ни к чему хорошему не приведет.

Удар повторился, но повторился гораздо быстрее и два раза подряд поджигая невидимый фитиль внутри этой необычной пещеры, фитиль который чувствовал лишь мужчина, фитиль страха к неизвестности, что медленно двигалась за ним по пятам.

На этот раз ему не хотелось задерживаться, и, взяв фонарик, мужчина отправился вперед, а звуки лишь подгоняли его, как пастух подгоняет овец, так же и страшный рокот незримой опасностью скрежетал где-то в глубине этой ужасной бездны.

По пути он видел лишь боль и страдания. Он видел стены, что, как холсты, были исписаны кровью, видел тела, которые насыщали своим соком ветвистые пещерные реки, и видел молитвы тех, кто ещё еле живой корчился от невыносимых пыток, раздирающих их душу.

И чем дальше он уходил вперед, тем больше картина изменяла свои оттенки, тем больше ему хотелось вновь ощутить тьму и встать на четвереньки, подобно кроту, блуждая сквозь незримый ужас в своей голове. Но рука дрожала, держа фонарик, и не могла его отпустить.