Мой передвижной дом

Глава 9

Гавриш шагал бодро. Глядел на расклинившиеся облака, которые, потеснившись, бежали прочь, отгоняемые солнцем на рассвете. Море веселилось, билось сладкими водами своими, мечтая, что скоро доберутся до берега без преград. И с утра до ночи будут накатывать свои шепчущие слова в растолченный редкими ступнями местных, горячий песок. И привычно спокойно думать, мечтать, мечтать.

« Прощайте!» - Вспомнил Гавриш оставленную записку.

«Это же надо было где-то ручку найти! Не лазил ли он по моим бумагам? Проверить надо! Эх…»

Ветер хлынул в полураскрытый рот писателя, занося туда несколько крупинок то ли пыли, то ли песка. Гавриш-таки не стал обижаться на него. Он остановился, отплевался, вытер губы досуха и направился дальше.

«Как – будто сделал одолжение. – Думал он. - То, что сразу я в нем не рассмотрел, так это высокое честолюбие, нет - чванство и уродливое самомнение.

Вспомнился эпизод о торчащем ноже в руке Калабишки, и его глаза при этом, и то, как Гавриш побледнел. И теперь ему стало не хорошо.

« И все же что-то добропорядочное есть в этом малом, не утрачено. Раз он сумел без лишних объяснений просто покинуть чужой дом. Может быть, у него так в жизни уже бывало… Эти его бабы, так сказать…

А вот почему он сделал именно так? А просто - из-за стыда. Человек воспитывает себя извне, с помощью окружающих людей. А этот на первом же пристыжен был и унижен. Вот, пускай учится вести себя нормально. Так же получается?»

Писатель остановился, повернулся лицом к морю. Ему казалось, что когда-нибудь оно обязательно нашепчет ему что-нибудь сугубо свое. Как кто-то или что-то нашептывало ему тексты. Однако, это тайна…

Ему хотелось поднять руки, махнуть ими как-то высоко, приветствуя ясное сегодняшнее утро. Ведь никого рядом не было. Но нужно было оглянуться на всякий случай. А ему не хотелось. Он передумал, пошел дальше, увлекаясь тому, что и душа светилась там, изнутри. И это было отлично!

« Если бы бомж шел нормальным путем, - размышлял он дальше, - ориентируясь на людей. Всегда. И посредством их поддерживал сове воспитание себя, кто знает, кем бы он был теперь, и где бы находился? Был бы чист, женат, в достатке. Счастливым, достойным, обеспеченным мужчиной. Руки, ноги есть. Что еще надо? Чистый, внутри и снаружи. А может все и не так, тьфу, золотая рвань!»

«Вот почему, - пришла догадка Гавришу, - он так сильно занялся мною, прицепил-ся с самого начала. Чувствовал, что ему не хватает – поддержки, укора.

Да я, собственно, ничем его и не попрекнул. Вот, видно – да, было…» - Последним чем-то посторонним метнулось в голове Гавриша.

Но он решил придержаться еще темы бомжа:

«Его слова, что мы де понимаем друг друга, это все с той же оперы. Попрошайка!

Бомж желал супер вооружиться, придерживаясь меня, даже опереться, как статную, крепкую и дорогую палку сильно хромающему...»

На ум пришли слова Тургенева: «Воспаленные, слезливые глаза, посинелые губы, шершавые лохмотья, нечистые раны... О, как безобразно обглодала бедность это несчастное существо!

Он протягивал мне красную, опухшую, грязную руку. Он стонал, он мычал о помощи.

Я стал шарить у себя во всех карманах... Ни кошелька, ни часов, ни даже платка... Я ничего не взял с собою.

А нищий ждал... и протянутая его рука слабо колыхалась и вздрагивала.

Потерянный, смущенный, я крепко пожал эту грязную, трепетную руку...

— Не взыщи, брат; нет у меня ничего, брат».

«Не взыщи, брат… Мне сим заниматься – не к чему, не на руку. Свои вот дела разгрести б».

«Бедность не порок, а истина!» - слова Достоевского.

Впрочем, еще дальше: « За нищету даже и не палкой выгоняют, а метлой выметают из компании человеческой, чтобы тем оскорбительнее было; и справедливо, ибо в нищете я первый сам готов оскорблять себя».

«Так-то! Да, так-то! Давно ваша братия распознана, расколота. Каким крепким не кажись, каким квадратным, широкогрудым не будь – ты известен толпе. Вот и прячешься по селухам да по морским берегам. К чему еще та веревка была с ним? И забрал ли он ее с собой. Надо проверить!»

А если капнуть глубоко. Что есть бомж? Бомж бомжу – рознь. Нищий или просто бедный, который постепенно сваливается самостоятельно в нищету. Его случай именно скатывающийся. И здесь то же чванство, неряшливость в мыслях, и, главное - безвкусица – это самое главное! В элементарном созерцании мира…

Им не понятно, чему люди могут радоваться ежедневно. Утру? И что с того? Им это невразумительно. Для них, что ресторан, что коробка – одно и тоже. Босая команда! Бобыли и тунеядецы… Чего я думаю об этом?

Гавриш вновь остановился, оглянулся и потянулся руками ввысь. Глядя на всю солнечную красоту блескающую кораллами вершин морских живых волн, подтверждающие свою жизнь криками над ними чаек, статно опускающихся в некоторые усмиренные на нем поверхности.