Мой преданный враг

***

Это были эмоции, не более. Что может ребенок? Ребенок, у которого даже прав нет. Ребенок, чья судьба зависит от воли жестокого человека. Лишь через время я поняла, насколько глупо поступила, но тогда… тот, кто спас, сам вынес приговор. В памяти еще долго всплывали слова: «Отец, я не хочу, чтобы она здесь была!» И как мама ни просила, как ни унижалась, решение было принято. Заносчивый мальчишка сухо приказал: «Пусть ее научат, как надо себя вести!»

Я была готова ко всему. К тому, что лорд Венский вновь возьмется за свое змеиное жало, после чего, скорее всего, продаст кому-то, как это бывало с другими неугодными крестьянами, а может и вовсе отдаст кому-то из своих друзей, будто какого-то ненужного щенка. Но каково же было мое удивление, когда вместо этого меня почему-то отправили в закрытый пансион на юге Руты – нашего королевства. Увезли в тот же вечер, прямо из имения Венских. Даже не дали попрощаться с отцом! Видимо, боялись, что успею кому-то проболтаться об увиденном, не знаю. Холодный взгляд серых глаз врезался в память сильнее обидных слов мужчины.

В тот миг я пообещала себе, что вернусь. И когда-нибудь обязательно стану свободной. Наверное, именно тогда больше всего возненавидела его… даже не самого лорда Венского, а именно мальчишку, который столь легко и безразлично решил мою судьбу, попросив отца избавиться от меня. Почему? Я долго не могла понять, делая лишь предположения. Стыд? Страх, что расскажу? Чувство унижения? Даже потом у меня оставались только догадки.

Моя ненависть росла с каждым днем. Особенно в те моменты, когда мадам Олисья приказывала высечь меня на заднем дворе закрытого пансиона. Главная настоятельница носила черное строгое платье, собирала темные волосы в тугой пучок и никогда не улыбалась. От нее вечно пахло чем-то кислым. Послушницы узнавали о приближении мадам Олисьи задолго до ее появления, лишь по одному аромату этих ужасных духов.

Она любила наказания. Большого повода для этого не нужно было, достаточно малейшей провинности, будь то случайно разлитые чернила на тетрадь, отказ вышивать бесчисленные гобелены или недоеденный завтрак. Мадам Олисья никогда не расставалась со своей указкой, которой частенько давала нам по рукам, если мы неправильно отвечали на уроках.

Мне всегда доставалось больше всех как зачинщику. Я была очень неусидчивым ребенком. Трудясь на огороде, частенько отвлекалась и бегала с другими девчонками к местному озеру, за что нас лишали на сутки еды или запирали в подвале. Убирая урожай, могла завести игру прямо в поле, на долгое время забывая о работе. Доходило до того, что несколько дней после наказания просто не могла ходить, со злостью вспоминая белобрысого мальчишку. Даже когда я вела себя прилежно, выполняя с другими послушницами распорядок дня, мадам Олисья все равно находила причину, по которой можно было бы наказать непокорную рыжую девчонку. Она невзлюбила меня с первого взгляда, когда люди лорда Венского только-только привезли в мрачные стены небольшого монастыря.

Мне сразу не понравилось блеклое одинокое здание на склоне обрывистого холма, окна которого казались темными провалами глаз какого-то монстра. Именно такие ассоциации возникли при виде пансиона, где мне предстояло провести несколько долгих тяжелых лет. Я поняла это сразу, как только переступила порог мрачного и холодного помещения. Послушницы, встречавшиеся на моем пути, будто безмолвные призраки бродили коридорами.

Здесь учились разные дети: в основном это были сироты, имеющие обеспеченных опекунов. Возможно, поэтому на мне срывались чаще, чем на остальных, ведь я была бесправной, и это обстоятельство будто развязало настоятельнице руки. Более того, как оказалось, сам лорд Венский дал разрешение делать со мной все, что она посчитает нужным.

Со временем я стала замечать по взгляду мадам Олисьи, что ей нравится нас наказывать. Поэтому стала очень осторожной и покладистой, не желая лишний раз провести ночь в холодном сыром подвале. Однако настоятельница все равно находила причину, по которой меня можно было бы высечь соленым кнутом.