Мой самый любимый враг

Мой самый любимый враг

- Поздравляю! – торжественно выдал Виталик и жестом помещика, жалующего крепостного чаркой водки и соленым огурцом, сунул мне под нос ЕЁ.

Все благодарственные мысли, которые я пыталась себе внушить, несмотря на подсознательную неприязнь к дарителю, бесследно сгинули. Потому что есть только одна вещь, которую я боюсь больше, чем мышей и нашего препода по высшей математике – небольшая подарочная коробочка, обернутая блестящей синей бумагой. Согласна, несколько странный объект для фобии, но, учитывая предысторию…

******

Арсений с родителями переехал в наш дом больше десяти лет назад. Наши мамы приходились друг другу родственницами настолько дальними, что генеалогические древа все никак не желали сходиться в одной точке, и тогда им (мамам, а не древам) пришла в головы «гениальная» мысль - породниться через детей. Мы с Севкой, пребывавшие тогда ещё в нежном раннеподростковом возрасте, на перемигивания родительниц внимания не обращали, но то, что ему вменилось в обязанность каждый день отводить меня в школу и, соответственно, забирать после уроков, доводило до зубовного скрежета. Меня. Арсений реагировал гораздо спокойнее, наверное, ввиду своей клинической интеллигентности. Смотрелись мы забавно – высокий светловолосый мальчик, с одухотворенностью на бледном челе, и мелкая, постоянно поцарапанная и всклокоченная рыжая девочка, которую хлебом не корми, дай поучаствовать в каком-нибудь развлечении, вроде - поплевать с моста в протекающую под ним местную речку-вонючку или, махнув через забор соседнего кладбища, поиграть там в прятки с такими же «цветами жизни».

Севка меня отлавливал и, не обращая внимания на угрозы покусать, отводил домой. К его чести стоит сказать, что родителям он меня ни разу не заложил. Так продолжалось пару лет, а потом началось то, что медики таинственно называют пубертатным периодом. Что там в это время постигал Арсик – а когда сильно доставал, то Барсик (единственное, что могло вывести Севку из себя, так это, когда я прилюдно называла его этим кошачьим прозвищем) - я не знаю, а вот мне открылись вопросы на такие великие женские тайны, как «Зачем вообще нужен лифчик», и что «Клерасил» помогает от прыщей намного хуже советского огуречного лосьона.

И вот, после летних каникул, на которых мне исполнилось – страшно сказать! – тринадцать лет, во дворе я увидела ЕГО. Нет, никаких соловьиных трелей и порхающих купидонов, но мне впервые в жизни стало стыдно за собственные грязные руки и коленки, сплошь покрытые если не царапинами, то шрамами от них. Сердечко заколотилось, голова закружилась и уже почти упала в обморок, сраженная первой любовью, как объект моего восторга повернулся… И оказался Севкой, который окинул меня немного насмешливым взглядом и негромко (а громко он говорил, точнее орал, на моей памяти только однажды – когда я на очередном семейном празднике случайно пролила ему на колени огненно-горячий чай) сказал:

- Здравствуй. Ну, чем ты, Людочка, занималась все лето? С такими же малолетками на речке лягушек через соломинку надувала?

Ну да, был один такой постыдный факт в биографии, но это же не повод сразу думать обо мне гадости!

Я нашла в себе силы презрительно фыркнуть и, не удостоив противника ответом, уйти. Чтобы уже дома разреветься в подушку. Ведь первая любовь это как первая поездка на море, бывает раз в жизни. Мне не повезло ни в первом, ни во втором. Море было Азовским, а лето засушливым, так что самыми яркими воспоминаниями стали поцарапанные о гальку локти и живот - нормальная глубина начиналась почти в километре от береговой линии, и мне было банально лень туда чесать. А первой любовью стал ненавистный Севка. За прошедшее лето, проведенное у родственников в Крыму, он ещё больше вытянулся, окреп и загорел. Короче, несмотря на взаимную неприязнь, у меня просто не было шансов.

С сентября начался мой личный кошмар – вокруг Арсика начали толпиться красотки-одноклассницы, что меня тихо бесило, но, пытаясь сохранить лицо, я всячески над ним издевалась. Севка никак мне не отвечал, видимо, считая, что обращать внимание на выходки семиклассницы ему, почти выпускнику, не с руки.

Апофеозом всему стало 14 февраля. Каким именно боком святой Валентин отвоевал себе место в нашем пантеоне, вопрос интересный, но в тот момент мне бы совсем не до него. Я придумывала, какую бы гадость устроить объекту своей страсти, чтобы он понял, что я - та самая, единственная. Мамочки все также заставляли теперь уже не мальчика, а парня провожать меня в школу, что служило предметом постоянных насмешек Севкиных друзей и заставляло мое сердечко замирать от восторга, когда он подходил ко мне после уроков и, взяв под руку, вел домой.

Итак, 14 февраля. Как говорится, ничто не предвещало беды. Я ради такого случая даже вылезла из обожаемых джинсов и надела юбку, чем едва не довела маму до слез счастья:

- Ну, наконец-то ты на человека похожа! – умиленно охала она, а я не стала уточнять, на кого же я тогда смахивала раньше.

Первые два урока прошли в рабочем режиме, старый почтовый ящик, на который для создания нужной атмосферы кто-то приклеил рисунок крылатого мальчика, страдающего средней степенью ожирения, брали штурмом. Я тоже украдкой кинула в него неподписанную валентинку и теперь с нетерпением ждала ответного шага. Если бы я знала, что случится дальше, прибила бы Севку ещё во время перемены, на которой он, проходя мимо, мне подмигнул.