Молнии Великого Се

Соль земли. Часть 2.

Эту ночь Камень провел на ступенях храма Земли и провел без сна, опасаясь новых козней со стороны людей коварного сына князя Ниака и легковерного родича Дола. Внутрь его не допустили, да он и не пытался. В святилище вместе с испытуемыми находились лишь жрецы и Словорек, а в беспристрастной честности последнего не усомнился бы и чужестранец.

Когда предрассветный сумрак сделал четче очертания предметов, Могучий Утес вновь увидел песочные часы, от века отмерявшие время испытания, арку с парой сигнальных колоколов, два каменных саркофага и две глубокие ямы, вырытые накануне. Словорек лично следил, чтобы искусные в горном деле Люди Земли не вывели никаких отдушин или подземных ходов. Впрочем, они бы здесь и не помогли: плотная каменная крышка саркофага имела всего одно отверстие, способное пропустить лишь привязанную к колоколу веревку.

У Камня мороз по коже пробежал. В их роду существовал схожий обычай. Только там место саркофагов и ям занимали две горизонтальные щели, вырубленные прямо в лоне Священного Утеса. На памяти Камня их использовали только раз, когда требовалось выяснить, кто навел порчу на зенебоков старого Валуна. Камень, которому тогда минуло восемь, отлично помнил, что едва каменный мешок был запечатан, Валун первым принялся стучать по крышке, истошно вопя, чтобы его выпустили. Позже он сам признался, что по недосмотру накормил зенебоков гнилой травой.

Ветерок, как, впрочем, и княжич, пойдут до конца. Они оба еще слишком молоды. Да и на кону стоит нечто большее, нежели пара дохлых зенебоков. Как он умолял вчера Ветерка позволить пойти вместо него, очистником. Такая практика широко применялась, особенно если спор решался поединком или каким другим суровым испытанием, и ничего предосудительного здесь не было. Но Ураган лишь с улыбкой покачал головой:
  — Спасибо за участие, друг Утес! Если что, позаботься о царевне и, главное, передай моим родичам, чтобы не вздумали мстить людям Земли!

Площадь постепенно заполнялась народом. Сегодня зевак стало еще больше: подоспели жители дальних поселений, не попавшие на суд. Крыши прилегавших к площади построек стонали и кряхтели от веса взгромоздившихся на них людей. Самые любопытные, а также те, кому не нашлось места в переполненном гостевом доме, на постоялых дворах и у родни, как и Камень, ночевали прямо под открытым небом, несмотря на не по-весеннему холодную погоду. Утром неудобство окупилось сторицей: им достались самые лучшие места.

В ожидании начала люди Земли и гости града переговаривались, обсуждая подробности вчерашнего суда, просвещали опоздавших, с восторгом описывали пышные облачения сановников и их жен, спорили, пытаясь сравнить красоту дочери Дола и сольсуранской царевны. Кое-кто из охочих до блеска баб с разочарованием говорил о невзрачности и даже бедности облачения дочери царя Афру. Безмозглые сплетницы! Неужто они не видели, что рядом со строгой, но изысканной в своей простоте девой из надзвездных краев, их Медь в своем роскошном наряде выглядела, как чванливая самка чиполугая рядом со священной серебрянкой.

Когда Владыка Дневного Света на своем алом зенебоке спустился из-за гор в долину, на площадь вышел Дол вместе со слугами, домочадцами и гостями, и горожане взахлеб принялись восхищаться пышностью и великолепием процессии. Эх, наивные! Видели бы они дворцовые церемонии времен царя Афру, особенно в дни совета или приезда послов. Даже вестники признавали, что собрания подобного размаха даже в их мире случаются не каждый день.

 Сегодня вестникам было не до того, чтоб любоваться процессией. Глеб и его горбоносый товарищ, тот самый, который давеча встал на защиту Ветерка, когда толпа едва не устроила самосуд, хоть и держались по-прежнему порознь, но то по очереди, то вместе пытались как-то ободрить или поддержать идущую между ними царевну. Впрочем, она не нуждалась в поддержке.

Прямая, точно туго натянутая тетива лука, с осунувшимся до восковой бледности лицом, она, тем не менее, оделась сегодня в синтрамундский голубой бархат и серебряную парчу. Прославляя величие царского рода, своей сияющей красотой посрамляя хулителей, всем своим обликом демонстрируя веру в торжество справедливости, она словно говорила своему возлюбленному: «Я верю в тебя, но, пожалуйста, останься в живых»! А оправленная в серебро бирюза, как просветы ясного неба среди подсвеченных солнцем серебристых облаков, блестела надеждой на счастье.

Но вот распахнулись узорчатые двери храма, и на площадь, окруженные жрецами и храмовой прислугой, вышли Словорек и оба испытуемых.

По идущей еще с времен Великого Се традиции и княжич, и Ветерок были облачены в длинные, до самой земли, одинаковые посконные рубахи, лишенные каких бы то ни было узоров и оберегов. Вся остальная одежда, оружие, пояса и даже обруч с кольцами доблести, знак отличия, с которым сольсуранские воины не расставались ни днем, ни ночью, который даже Синеглазовы наемники постеснялись расклепать — все осталось в храме. Жрецы строго следили за тем, чтобы ни один из испытуемых не имел преимущества, защитив себя каким-нибудь магическим талисманом.

Глянув на обоих молодых воинов, выступавших справа и слева от отшельника с непринужденной, пружинящей грацией его давешнего спутника Роу-Су, Камень про себя подивился, как же они схожи между собой. Высокий рост, завидная стать, развевающиеся по ветру длинные, густые волосы, у княжича отливавшие слегка в серебро, у Ветерка золотистые, благородная правильность черт.

И только вблизи, особенно заглянув в глаза, становилось ясно, как мало между ними общего. И дело было даже не в том, что Синеглаз вышагивал победителем, обмениваясь многозначительными взглядами со снискавшими его расположение вельможами и заигрывая с женщинами, в то время, как Ветерок, рубаха которого успела промокнуть от крови, прилагал немалые усилия, чтобы держаться прямо, не шатаясь от слабости. Один отстаивал правду, другой исповедовал ложь, один стремился к свету, другой являлся порождением тьмы, один защищал и созидал, другой нес разрушение. И если Великий Се и духи Земли этого не увидят, стало быть, в самом деле они оставили своей защитой Сольсуран.
Но вот послышались отпугивающие костлявую нечисть звуки зенебочьих рогов, травяных флейт и бронзовых гонгов, запели оба сигнальных колокола, разнося свой звон далеко за пределы Земляного Града — это Ветерок и Синеглаз обращались к справедливому суду Великого Се.