Mon inoubliable
Я столько не успел сказать тебе, столько не сделал…
И, возможно, от того, что я делаю сейчас, ничего не изменится… Точно ничего не измениться. Толку тешить себя надеждами, совершенно неоправданными и невозможными.
Дорогая… К чёрту. Любимая Люсиен, я так и не успел… Нет. Не смог, так будет честнее. Я так и не смог сказать тебе банальность, превращающую двух людей в одно целое, в незыблемую единицу статистики, формально названную семьёй. Тебе, верно, будет интересно: почему «формально» и почему я так пространно выразился. Я объясню.
Иные признаются в любви ежечасно, уже и не вкладывая в слова смысла. На автомате. Повинуясь многогодовой привычке. Специально. Да, представляешь, Люсиен, есть люди, признающиеся в любви специально. Кощунство.
Но это то, к чему мы все пришли за миллиарды лет эволюции. Смешно. Вернее, было бы смешно, если бы уже не было так грустно и больно.
В любовь перестают верить.
Помниться, даже моя бабушка, а бабушка у меня старой закалки, как-то сказала мне: «Ирвин, брось ты эту Катрину, у ней приданого кот наплакал. Посмотри лучше на Элизабет, у неё есть огромное фамильное поместье и приличный капитал».
Серьёзно? Я должен был расстаться со своей первой, пусть и не самой лучшей любовью просто из-за того, что она ничего не могла мне предложить кроме себя самой. Разумеется, где же чаше весов со временем, душой, сердцем и тёплыми воспоминаниями сравняться с чашей весов с деньгами!
Параноидальный бред вышедшего из ума человека, нервически считающего каждую копейку! Тьфу. Писать даже о таком противно. Казалось бы, очевидные вещи. Думается, что человек, разумное существо (!), выберет любовь настоящую, но он раз за разом выбирает смешные, дурно пахнущие бумажки, чтобы потом (ох, как я смеялся, Люсиен, когда это узнал! Я ржал, как конь, которого мы видели в стойле у Гратчера. Помнишь его? Такой ещё белый в чёрных яблоках. Красивый б… был конь…) купить на них ту же самую любовь. Только, разумеется, уже наигранную, искусственную, ненастоящую…
А настоящая любовь не обязательно всегда счастливая. Кому, как не мне, знать об этом.
Любимая Люсиен! Какого дьявола ты тогда полетела в этот чёртов Гонконг! Как я мог тебя отпустить! Как я мог!
Ирвин судорожно вдохнул, грубо бросил на край письменного стола ручку. Рвано и дёргано впился пальцами в короткие волосы, потянул их в стороны, точно пытался вырвать.
— Я же чувствовал! Чувствовал, что будет что-то не так! Знал ведь! Дурак тупой! Знал!
Пять или шесть минут провёл он в гробовом молчании, силясь успокоить сбившееся дыхание, неистово колотящееся в груди сердце, ноющее от нестерпимой боли и неприятно давящее на каркас грудной клетки изнутри.
— И ничего не сделал… — сипло прошептал Ирвин. — Ни-че-го…
Тяжело вздохнув, он снова взял ручку.
Прости меня, Люсиен, я слабак. Не могу вот так взять и смириться с тем, что тебя… нет.
Не могу смотреть на других женщин. Они мне… опротивели. Все! До одной…
Так. Я позволил себе отклониться от темы и подался в никому не нужные сантименты.
Люсиен, то, что произошло, кое-чему научило меня. Я узнал, что время — чертовски эфемерная штука. Вот оно есть и, бац, его больше нет.
Я думал, что дождусь твоего возвращения из Гонконга, закажу столик в самом дорогом ресторане (твоём любимом, я всё помню) и банально, как вещают фильмы в телевизоре, предложу тебе выйти за меня.
Я знал, что ты поклонница этих сопливых мелодрам. Знал. И хотел сделать всё так, как тебе бы точно понравилось…
Что мне мешало крикнуть тебе в лицо о своих чувствах, когда я провожал тебя на рейс! Ничего! Чёртов дурак!
Я хотел. Хотел это сделать, но испугался. Может, я… не был тем, с кем ты хотела бы разделить жизнь.
Наверное, я тогда испугался даже не твоего равнодушия, а… боли.
Зато теперь мне уже не страшно…
Я просто хотел сказать тебе, Люсиен, я… люблю тебя.
Выходи за меня. Я буду ждать твоего ответа столько, сколько потребуется. И… ты знаешь, где меня можно найти. Я буду каждый день приходить в твой любимый парк на ту скамейку, где впервые тебя увидел. Ты ещё с подругой тогда сидела, а у неё шпиц был. Волосатый такой, как потрёпанная котом швабра (ох, как твоя подруга орала на меня за такое сравнение!).
До свидания, Люсиен. Я… Впрочем, не нужны больше никакие слова. Я всё сказал.
Мужчина бережно отложил ручку, положил на исписанное корявым почерком письмо золотое, сверкающее бриллиантом кольцо, тихо скрипнув стулом встал и вышел из комнаты.