Монета и кость

Глава 1. Король драмы. (Глава-бонус)

387 год от основания Белокнежева. Начало ветрогона.

Крогенпорт. Округ Шатров.

Два месяца назад.

Вечер в самом крупном театре округа Шатров – театре Скада̀рико, прошел без неожиданностей. Зрители, два месяца назад милостиво принявшие в свои сердца и души драму маэстро Пиршека «Кашник на о̀сике» ныне приходили все реже, ибо душа истинного театрала вечно в поисках вдохновляющей новинки, и не стремится насыщать себя изжитыми эмоциями. Однако и столь малое количество зрителей этим вечером обласкали раскрашенных и обряженных в яркие наряды актеров бурными аплодисментами, и даже не кинули на сцену ни единого гнилого помидора. Оживленно переговариваясь, зрители постепенно двинулись к выходу, по пути сметая с ручных лотков ушлых продавцов сласти и дымящиеся кружки с кальварским медом.

Все было идеально. Актеры, публика, декорации. Даже суфлеры нынче умудрились не надраться, что делали регулярно весь прошлый сезон, когда на сцене шла другая популярная пьеса, написанная конкурентами из менее обширного, но прославившегося сомнительными постановками похабного содержания Театра четырех муз. Пьеса та была столь популярна, что театр не справлялся с наплывом посетителей, и их штатный драматург принялся приторговывать результатами своего труда. Скадарико были вынуждены ставить жуткую, но отчего-то популярную бездарность, чтобы поправить свои финансовые дела. Это больно ударило по гордости всех театральных работников: от ведущих актеров до последних поломоек.

Но после премьеры «Кашника на о̀сике» труппа ликовала. Еще бы! Редко какая пьеса настолько задевает сердца простого люда, что неизменно собирала аншлаг две декады подряд, а места в верхнюю ложу раскуплены вплоть до самой Благодати!

Лишь один человек не радовался в этот вечер – сам автор пьесы, местечково знаменитый маэстро С. Пиршек. Маэстро любил интригу и драму, а еще, отчего-то считал, что ежели вместо имени оставлять одну буковку, то это придаст его персоне некую интригу, которая непременно должна очаровать не только прелестных дам, но и персон более влиятельных, в чьем покровительстве крайне нуждался его театр. Слухи, что делал это драматург по причинам крайне неблагозвучного имени, пан Пиршек либо невозмутимо опровергал, либо отделывался таинственным молчанием, лишь умножая количество слухов вокруг своей персоны и подогревая к оной интерес.

Почему же не радовался успеху своей пьесы ее автор? Ответ был прост, но ему еще предстояло разгадать эту мерцающую в ночи одинокой звездою истины загад…

«Тьфу ты! Замолкни уже!» – Ругнулся про себя пан Пиршек. Скривившись, он смял очередной лист бумаги и отбросил его в сторону, после чего устало растер лицо ладонями. Когда из-под твоего пера выходит несколько томов драмы, мистерий и даже моралите́, думать высокопарными цитатами, а также придумывать себе воображаемого критика и биографа входит в привычку. Именно так, и великолепный маэстро, вовсе не думал, что помимо бурно, будто пышные бутоны лаорийских роз, цветущего творческого и личностного кризиса, у него понемножку едет крыша…

– Аааа! – Пиршек рывком поднялся, прерывая внутренний голос, успевший ему порядком опостылеть, и встав, налил себе из кувшина воды, с тоской подумав, что было бы неплохо реквизировать у суфлеров что покрепче.

В дверь постучали, и не дожидаясь ответа, в личные покои маэстро вошла помощница – пани Рожэ̀. Пожилая женщина в тщательно отглаженном наряде и неоправданно высокой прической, несла поднос, на котором располагался чайник, конфетница со сластями и пара чашек. Отодвинув в сторону бумаги драматурга, она поставила свою ношу прямо на рабочий стол пана Пиршека. Сочувственно окинув взором самого творца, выглядевшего так, словно его сначала изжевал, а потом выплюнул демон ночного горшка...

«Что за!?..»

Ты скажи спасибо, что только выплюнул, а не иным способом избавился! Так вот, воровато оглянувшись на закрытую дверь, пани Рожэ достала из-за пазухи кокетливую красную флягу, и поставила ее рядом с чаем, явно намекая, что талантливому драматургу для вдохновения и общего счастья не хватает лишь алкоголизма.

–  Как сегодня публика? – Насилу отвлекаясь от внутреннего биографа спросил пан Пиршек, плюхаясь обратно в кресло, и хватаясь за флягу, будто скаредный церковник за монеты.

– А то ты не знаешь! – Скрипуче отозвалась пани Рожэ, отбирая последнюю надежду на умиротворение и радость, то бишь свою флягу, обратно. Помощницей драматурга она числилась вот уже четвертый десяток лет, и за этот срок успела изучить его как облупленного. В частности, только она знала, что знаменитого маэстро зовут не Силенцио из Ратлийского города Ареццо, как он иногда представлялся иным восторженным почитательницам, а вовсе даже Свин из Больших Навозников – деревеньки с хлебную крошку на юге Белокнежева. Ну, хоть не из Малых.

«Заткнись!»

– Почему сегодня на поклон к зрителям не вышел, лентяй, а? – Тем временем продолжала пани Рожэ, усаживаясь рядом и щедро разливая спиртное на две чашки, а затем заливая его сверху крепко заваренным ароматным чаем.

– А надо было? – Уныло отозвался Пиршек. – Упустил момент как-то, заработался.

– Вижу, как ты заработался! Двести едва надписанных смятых листочков, и более ничего! Только бумагу попусту транжиришь!

– А что я могу!? – Экспрессивно вскинулся драматург. – Что!? Мало того, что Иоллония, моя жестокая возлюбленная, холодносердная моя муза, меня покинула, так еще и это! Ну как, как я могу написать про ведьму, если ни разу их в жизни не встречал, а!? Как!?