Расплатившись с таксистом, я поблагодарил его за поездку и вышел из машины. Сегодня, как никогда хотелось остаться дома, но запланированный поход к стоматологу лишил меня этой возможности. Вывеска: «Стоматологическая поликлиника №6» была еле видна из-за накрывшего город густого тумана. И угадывалась мной только оттого, что последнее время я стал здесь частым гостем. Есть проблемы, требующие незамедлительного решения, зубы как раз одна из таких. Хотя, наблюдая такую мистическую картину из окна своего дома, хотелось закутаться в плед и просто что-то почитать, или посмотреть, или послушать, или… да, впрочем, всё что угодно, лишь бы оставить этот прекрасный вид видом, не соприкасаясь с ним непосредственно. Я потянул ручку двери со стеклопакетом, и меня встретил знакомый скрип. Дверь − дворецкий будто показывала, что тоже может быть в какой-то мере человеком, приветствуя входящих, только на своём языке. Впрочем, она делала успехи в громкости произношения. Холл, как обычно, был наполнен людьми, вероятно, тоже желавшими сегодня остаться дома и выражавшими своё желание меланхоличным молчанием. Тишина была такой, что я отчётливо слышал звук своих шагов, звук соприкосновения мягкой подошвы с плиткой. Возле кабинета сидел человек. «Всего один», − подумал я. Не так уж плохо. Я постучался, затем попытался войти, но дверь была заперта.
− Андрей Иванович ещё не пришёл, − сказал человек.
Я кивнул и сел на лавочку напротив. Несколько минут я, предаваясь автоматизму действий, свойственных мне во время привычного ожидания очереди, разглядывал свои кроссовки. Трещина на сгибе около большого пальца говорила о необходимой скорой замене обуви. Но моё местонахождение откладывало эту необходимость на неопределённый срок. «Надеюсь пару месяцев протянут», − прикинул я. Впрочем, можно их обувать в места, где общество менее требовательно к внешнему виду, благо есть замена, да, мой тыл был прикрыт ещё одной парой, менее универсальной, но есть, что есть. Несколько дней труда ради того, чтобы заменить вполне жизнеспосбную обувь на обществоудовлетворяющую, странные правила игры, которые даже не помню когда я принял, как будто родился, осознал себя и вот, нужны такие-то кроссовки, джинсы, куртка, а эти − те, что есть, уже взовут к твоей неполноценности. А кто хочет быть неполноценным? Я не хочу! Но взамен нужно потратить часть жизни на то, чтобы не вызвать у других мнения, которое может тебя потревожить, мнения, которое впоследствии заберёт себе огромное количество твоего времени, потребует приносить ему постоянные, но по-факту не имеющие для тебя значения дары. Стоит копнуть − и окажется: действий, сделанных для себя, ничтожно мало: еда, здоровье, саморазвитие, путешествия, хотя последнее уже перешло в режим отчёта перед обществом, созерцание − ничто, а вот факт созерцания, обнародованный в сети − важный социальный пункт, очередная галочка социальной нормальности. Хорошо, что рабство уже давно отменили…
− Забавно, − сказал человек, вырвавший меня из утомительных размышлений.
− Простите, что? − спросил я, подняв взгляд.
− У вас трещинка на кроссовке. Вероятно, предстоит скорая замена, − ответил он, смотря мне прямо в глаза. Человек сидел неподвижно, одетый в коричневый старый плащ приблизительно семидесятых годов, брюки более тёмного оттенка и поношенные чёрно-серые туфли, вероятно тех же лет, но вполне пригодные для выполнения своей прямой функции.
− С чего вы взяли? − спросил я и попытался сесть удобнее.
− Люди презирают бедность, разве вы хотите, чтобы хоть капля этого презрения пала на вас? − ответил человек. Его голос был чёткий и мягкий, хотя по шевелению губ это должно было походить на бормотание себе под нос.
− Вы думаете, для меня это имеет значение?
− Несомненно!
− По-моему вы склонны к обобщению, − сказал я.
− Ни в коем случае! Я говорю исключительно о вас.
− Вы обо мне ничего не знаете!
− Тогда скажите, разве я не прав?
Я замялся. Мне захотелось прекратить диалог, и я с нескрываемым раздражением ответил:
− Правы! Ничего в этом удивительного нет. Ваше утверждение подошло бы для всех.
− Не злитесь, я не хотел вас задеть.
− Всё в порядке, − соврал я, но действительно начал немного успокаиваться и опустил глаза, надеясь на окончание диалога.
− Эх, такой туман! В такую погоду лучше оставаться дома. Заняться чем-нибудь, например, что-то почитать или посмотреть, лишь бы не выходить из дома, − продолжил собеседник.
Я поднял голову. Человек сидел всё так же неподвижно и смотрел на меня. Мне показалось, что расстояние между нами немного уменьшилось, хотя это было невозможно, если только сам коридор не стал уже. Я слегка упёрся руками в лавку и прижался к стене в надежде увеличить расстояние. Затем, помедлив ответил:
− Что поделать, с зубами лучше не затягивать.
− Вы абсолютно правы, как видите, ваше мнение сегодня разделили многие.
− Тут и дождь со снегом не помешали бы.
− Ну, скажу я вам, дождь и снег − это всего лишь физическая неприятность, немного намокнуть − это совсем не страшно, а вот туман… − немного наклонив ко мне голову, начал он.
− По-моему туман гораздо менее неприятен, нежели дождь, − возразил я.
− Дождь ничего не скрывает от вас, он открыт, он даже успокаивает, ну или если вы под ним − бодрит. Туман, как и тьма, умеет прятать, всё когда-то знакомое становится тайной, приходится полагаться лишь на вашу память, он сеет неуверенность, неопределённость, он создаёт страх, и вы его чувствуете. Вы надеетесь, что всё обойдётся, ведь никак не можете знать о происходящем вне вашей видимости. Вы надеетесь, что там всё так же, как и было, − сказал собеседник и сделал паузу, затем, не отводя от меня взгляд, продолжил. − Что может быть хуже, чем остаться одному в неизвестности?
− Почему вы говорите: «вы»? − нервно спросил я.
− Что может быть хуже непонимания того, что происходит вокруг вас? − не обращая внимания на вопрос, громко сказал он.
Отредактировано: 11.11.2022