Монстром буду я

Глава 19. Жив

Почему у меня в ушах играет грустная музыка с похорон? Возможно, всему виной монстр за моей спиной или застывшая в ожидании нас армия сереньких впереди? Предательски дрожат коленки, нарочито медленно, буквально еле-еле передвигаю ногами, приближаясь к замку по полю. Буквально чувствую, что вперед не надо идти, но ничего не могу поделать.

Толчок придает временное дополнительное ускорение моей ленивой заднице, но его хватает лишь на несколько шагов, затем снова замедляюсь.

Надо что-то сделать, а то мне так, и правда, придет конец. Какие есть у меня варианты? Поверить монстру на слово, что он меня не убьет? А что ему мешает кому-то другому это приказать сделать? И вообще, что ему, собственно говоря, мешает? Как вариант можно косить под дурочку, деревенскую простушку, вряд ли пройдет с монстром, но на других может и подействовать.

Ой, как же плохи у меня дела! Кушать хочу!!! Живот призывно заурчал, как-то очень громко, чем вызвал мое недовольство. Я так от язвы умру быстрее, чем от серых этих. Оборачиваюсь, чтобы проверить, идет ли за мной монстр, и недовольно кривлюсь. Глаз от меня не отрывает, как тут вообще сбежать?

Ладно, ничего, в плену как-то выкарабкалась и сейчас справлюсь. Мы дошли до первого часового, который очень сильно старался на нас не смотреть и поклонился вслед монстру. Я понимаю, на монстра не смотрел, он же страшный, а я чем обязана? Неужели так плохо выгляжу?

Перед пепелищем столпотворение сереньких. Они, по всей видимости, колдуют, пытаясь потушить пожар, пока он не добрался до поля за замком. Чёрт, зря, что ли, старики жирными помоями поле поливали? Лишить врага пропитания – это же святое дело! Кстати о стариках, как скоро монстр или серенькие найдут их? Я просто обязана  как-то их защитить, но как? Что я могу для них сделать?

Останавливаюсь и судорожно соображаю, что делать дальше, и сразу получаю толчок в спину. В этот раз не молчу, разворачиваюсь и угрожающе выставляю кулак.

– Если ты ещё раз…

Мою пламенную речь перебивает резкое движение монстра, который вытаскивает меч из ножен. Получаю ещё одно ускорение уже без толчка и бегу к толпе сереньких, чувствуя, что почему-то улыбаюсь. Что за глупость-то? С чего бы?

Стараюсь придать лицу озабоченное и напуганное выражение лица, что совсем не трудно в данной ситуации. Врываюсь в толпу сереньких и пробираюсь к догорающему замку.

– Спаситель мой, что здесь случилось? – кричу так громко, чтобы абсолютно все услышали.

Главное, казаться совсем простой и перепуганной девочкой, мол, моя хата крайняя, ничего не знаю!

Серенькие растерянно смотрят на меня, видать, моя актерская игра всё-таки подкачала. Некоторые из них что-то шипят и со злостью бросаются ко мне, но я с криком падаю на колени. Не счесть сколько раз мне приходилось помогать отцу на похоронах, так что я прекрасно знаю, как ведут себя горем убитые люди. Зажимаю ладонями рот, заставляю руки и плечи дрожать, громко икаю и шмыгаю носом.

– Что, что здесь произошло? – кричу, заливаясь рыданиями и смотря на всех сразу и ни на кого конкретно. – Где бабушки и дедушки? Они же не там, да? Они не сгорели?

Мне никто не отвечает, серенькие шипят непонятно что друг другу. Когда так много их голосов слышно, кажется, что шипят змеи. Мне нужны слёзы, но я никак не могу заставить себя заплакать. Даже ради того, чтобы защитить стариков перед серенькими. Так, что может меня заставить заплакать? Казалось бы, у меня и так плачевная ситуация. Я целовалась с монстром, два раза причем! Он говорит, что отныне я его жена и это... отвратительно само по себе. Скорее всего, меня сейчас будут пытать и убивать, но до слёз меня довела совсем другая вещь.

КАК ЖЕ ХОЧЕТСЯ ЖРАТЬ!!!

Именно жрать, а не есть! Я словно не день голодала, а целую вечность, чувствую, как желудок сам себя переваривает. Выкрикиваю и заливаюсь слезами, чувствуя, как крутит живот от голода.

– Вот же ироды, как вы могли? – кричу, громко шмыгая носом. – Им же еще жить да жить, а вы…

Вою пронзительно, так что серенькие от меня отпрыгивают назад. Слышно их громкий шепот, больше похожий на шум деревьев в лесу в ветреную погоду. Заливаюсь слезами, время от времени выкрикивая в меру провокационные фразы в сторону сереньких, старательно изображая убитую горем.

– Да как так-то? Все погибли? – хватаюсь за руку самого растерянного серенького и делаю большие заплаканные глаза щеночка.

Заставляю губы дрожать, а грудь часто вздыматься, как будто подступающая истерика не дает мне спросить сразу, хотя на самом деле даю серенькому возможность вдоволь налюбоваться своими несомненными достоинствами. И, когда его взгляд твердо приклеивается не к моему заплаканному лицу, а к декольте, начинаю действовать.

– Скажите мне, они же не погибли в этом жутком кошмаре, да? – вопрошаю ломким, полным надежды голосом, подкрепляя слова слезами.

Серенький дергается в попытке освободить руку, но не понимает, что уже попал. Дергаюсь за ним вперед и, будто случайно, сжимаю его руку между своих грудей, искренне радуясь, что он в обычной одежде, а не в амуниции. Беглый взгляд серенького на мое заплаканное лицо, фиксация на груди, неразборчивый шепот на их языке, за которым следует трусливая попытка сбежать, оттолкнув меня от себя. Ага, сейчас прям, уйдет он от меня, от меня еще ни один целым не уходил! Стремительно приподнимаюсь и с ревом бросаюсь с объятиями на свою жертву. Вот такого он точно не ожидал.

– Они все умерли, один пепел от них остался, – повторяю несколько раз, ревя на плече насмерть перепуганного солдатика.

Чем чаще повторяю эту версию, тем больше вероятности, что она прочно осядет в головах сереньких. Еще немного и они поверят, что старики умерли при пожаре, главное направить их мысли в нужном направлении.

– Как мне теперь без них жить? – завываю в плечо участливой тряпки, нагнетая свое мнимое горе.

– И в самом деле, – слышу знакомый, слегка шипящий голос, наполненный злорадством, – как?